Человек: выход за пределы (сборник)

Важно, впрочем, отметить и глубокие различия между двумя рассматриваемыми способами использования экспериментальной установки. В первом случае, в контексте исследования, ее созданием и применением движет мотив искания нового, и при том истинного, знания.

Конечно, перед лицом современной философии науки этот тезис требует существенных оговорок и уточнений. Учитывая, к примеру, неоднозначный характер взаимосвязей эмпирического и теоретического уровней познания[117], точнее было бы говорить не об истинности, а о большей или меньшей обоснованности, достоверности знаний, получаемых за счет использования экспериментальной установки.

Те эмпирические данные, достижение которых она обеспечивает, могут, вообще говоря, получить не одну-единственную, а множество различных интерпретаций. Но, как бы то ни было, именно этот мотив достижения новых знаний с определенными качественными характеристиками стоит за ее применением в контексте исследования.

Если же говорить о технологическом контексте, то здесь вопросы истинности, качества знания отходят на задний план. Можно утверждать, что в этом контексте интерес представляет не исследовательский результат как таковой и не та или иная интерпретация эффекта, производимого установкой, а сам по себе этот эффект – те преобразования и превращения, которые он обеспечивает. И по мере того, как осознаются скрытые в экспериментальной установке и, более широко, в исследовательской деятельности технологические возможности, функции лаборатории изменяются. Именно лаборатории становятся обителью прикладной науки как деятельности, ориентированной исключительно на создание и совершенствование технологий. Именно лаборатории выступают в качестве форпоста научно-технического прогресса. Вместе с тем принципы и схемы действия, первоначально отработанные в исследовательской лаборатории, применяются не только для получения новых знаний и разработки новых технологий, но и для рутинного обслуживания многих видов практики, таких, как промышленное или сельскохозяйственное производство, медицина и пр., постольку, поскольку они перестраиваются под воздействием новых технологий.

Таким образом, осознание технологических возможностей науки было процессом двусторонним, в котором участвовали как те, кто занимается наукой, так и те, кто занимается предпринимательством и производством. В результате этого процесса люди не только становятся все более восприимчивыми в отношении тех или иных новых технологий, но и, если можно так выразиться, проникаются технологическим мировосприятием. Любая серьезная проблема, с которой они сталкиваются, начинает осознаваться и мыслиться как проблема существенно технологическая: сначала она расчленяется по канонам, задаваемым технологией, а затем ищутся и используются технологические же возможности ее решения.

Сегодня технологическая роль науки стала доминирующей, а многие даже видят в создании новых технологий единственную функцию науки. При этом путь практического воплощения научных знаний и основывающихся на них технологий представляется примерно таким. Сначала в голове теоретика и (или) в исследовательской лаборатории делается какое-либо открытие. Затем результат этого исследования в ходе того, что называют разработкой (или развитием), воплощается в новых технологиях. Следующие стадии процесса связаны с тем, что каждая такая новая технология находит – с бо́льшими или меньшими злоключениями – практическую реализацию в производственной или какой-то иной сфере человеческой деятельности. Иными словами, для традиционного порядка вещей характерно следующее: сначала создается технология, а затем для нее ищутся возможности сбыта.

Говоря о злоключениях, мы имеем в виду, в частности, пресловутую проблему «внедрения», копья по поводу которой ломались в нашей стране на протяжении многих десятилетий и которая до сих пор так и не получила сколько-нибудь удовлетворительного решения. В связи с этим имеет смысл задуматься: а может быть, некорректна сама постановка проблемы? Действительно, с позиции наших привычных воззрений появление всякой новой технологии выступает как выход за пределы данного, уже освоенного нами, рутинного порядка вещей. Слово «внедрение» представляется здесь весьма характерным, поскольку в обычном словоупотреблении мы относим его к некоему внешнему воздействию, к вмешательству, нарушающему привычный ход событий, к чему-либо экстраординарному.

Сегодня, однако, можно говорить о превращении самого этого процесса технологических обновлений в рутину, когда новые технологии уже не вторгаются в производственную деятельность, в жизнь людей, а занимают заранее определенные «ячейки». Иными словами, новые технологии изготовляются «на заказ». Все чаще последовательность выстраивается не привычным, а прямо противоположным образом: разработка новой технологии начинается тогда и постольку, когда и поскольку на нее уже имеется спрос.

Ныне, в начале XXI в., есть все основания говорить о наступлении качественно новой стадии развития не только науки и технологии, но и их взаимодействия как между собой, так и с обществом в целом. Одним из выражений этого является становление нового типа взаимоотношений науки и технологии, который получил название «technoscience» – технонаука.

Бельгийский философ Жильбер Оттуа, впервые предложивший этот термин в 70-е гг. прошлого столетия для обозначения особенностей современной науки, столь отличной от античного идеала чисто теоретического знания, пишет: «Я предпочитаю говорить непосредственно о техно-науках или о “техно-научных исследованиях и разработках” (ТНИР), имея в виду сложную реальность, которую нельзя больше описывать парой наука/технология. В лаборатории невозможно увидеть различие между прикладным и фундаментальным исследованием. Все успешные исследования дают знания и приносят нечто полезное. Это не значит, что у тех, кто проводит ТНИР, нет интенций и интересов, реальных или провозглашаемых, различных и расходящихся в диапазоне от любопытства до прибыли. Но мне не ясна значимость этих различий для определения природы современной науки»[118].

Гипотезы и теории, продолжает свое рассуждение Оттуа, – это артефакты, символические конструкции, созданные по тем же причинам, что и технико-физические артефакты: невозможно представить первые без последних. «В нашей техно-научной цивилизации различение между теоретическим и практическим не очень-то действует. На философском уровне мы даже определяем смерть или начало человеческой жизни если не ссылаясь, то по крайней мере обращая внимание на последствия этих определений на уровне практической этики, т. е. на то, является ли, скажем, морально допустимым изъятие органов или проведение экспериментов»[119].

Весьма интересно предлагаемое Оттуа понимание объективности науки: «Если гипотеза демонстрирует свою объективную адекватность, это значит не то, что она отражает реальность (истина как адекватность, наука как зеркало природы), а то, что она позволяет нам предсказывать эффекты или события и с определенностью направлять наши вмешательства и активные действия с миром природы. Объективность современной науки лежит в ее эффективной технической действенности. Она все больше и больше обнаруживается в физико-технической продуктивности и креативности… Техно-науки сами создают те реальности, которые они изучают»[120].

Таким образом, с точки зрения Ж. Оттуа, технонаука – это такое взаимопереплетение науки и технологий, в котором одно становится неотделимым от другого, наука в такой же мере становится технологией, в какой технология – наукой.

Если Оттуа обращает внимание прежде всего на эпистемологические характеристики технонауки, то другие авторы акцентируют ее социальные особенности. Так, английский социолог науки Барри Барнс отмечает: «Термин “технонаука” ныне широко применяется в академических кругах и относится к такой деятельности, в рамках которой наука и технология образуют своего рода смесь или же гибрид… технонауку следует понимать как специфически современное явление»[121].

117

Швырев В.С. Теоретическое и эмпирическое в научном познании. М., 1978.

118

Hottois G. Techno-sciences and ethics. / Agazzi E. Right, Wrong and Science. Ed. by Craig Dilworth. Poznań Studies in the Philosophy of Science and Humanities. Vol. 81. Amsterdam-NY, 2004. Р. 262.

119

Ibid. р. 263.

120

Ibid.

121

Barnes B. Elusive Memories of Technoscience. – Perspectives on Science: Historical, Philosophical, Social. Vol. 13, Issue 2 – Technoscientific Productivity. Summer 2005. P. 142–165.