Страница 65 из 127
Сжав с силой губы, чтобы скрыть улыбку, Ларсон нахмурился и вернулся за стол, как вдруг, в дверь постучали.
Решительно остановив подхватившегося с места адвоката, Ларсон подтянул свои бессменные спортивные штаны, одернул клетчатую фланелевую рубаху и пошел открывать дверь, делая глубокие успокаивающие вдохи.
За дверью стояла к красивая девушка и Ларсон с тревогой всматривался в знакомые черты лица, в которых не осталось ничего привычного.
Эмма редко пользовалась косметикой и старик удивился тому, как несколько умелых штрихов могут изменить человека. Красивая, печальная и с застывшими глазами.
Внезапно старик почувствовал, как его затрясло, он больше не мог сдерживать расшатанные нервы, которые играли с ним злую шутку. Помня какой Эмма уехала, он только и молил всех святых, чтобы она жила.
Просто дышала, ходила, ела, спала…и хотя бы иногда улыбалась.
Шагнув в прихожу Эмма запнулась на секунду и вдруг закусив губу обняла Ларсона, крепко прижав к себе. В ответ он по старчески крепко вцепился худыми руками, попутно вытирая слезы рукавом рубашки.
Она улыбалась!
Этого было достаточно. Эмма была здесь и пустая красивая квартира, как по мановению волшебной палочки, ожила.
— Ну, здравствуй… — раздался ее ломкий голос.
Полностью игнорируя трогательную сцену долгожданной встречи, в дверь протиснулся Хьюго, который с восхищением пялился на интерьерное решение вполне трущобной квартиры. Он с ужасом взирал на дом, таких было пруд пруди в Нью-Йорке — самом мерзком и отвратном городе мира. Судя по небу скоро еще и снег повалит. Брезгливо морщась Хьюго все же горел желанием взглянуть на то, где будет жить его муза и ничуть не пожалел о решении.
Хьюго Селестино никогда не любил Нью-Йорк, но именно с этим городом были крепко связаны его успех и благополучие. Первые сорок лет Хьюго Селестино в полной мере прочувствовал всю палитру оттенков слова изгой.
Уроженец Адской кухни, выходец из семьи итальянских эмигрантов, долго был козлом отпущения для правящих банд этого неблагополучного района со своими законами. Темнокожие, белые, мексиканцы и даже арабы, все, вызывали у Хьюго стойкое чувство отвращения и по сей день. Как же не стать расистом?
Хлипкого паренька долгое время пытались подсадить на наркотики и втянуть в незаконные делишки, а когда поняли, что он слишком мягкотелый для подобного, просто решили сгноить.
Селестино работал уборщиком в доме престарелых, чтобы помочь матери, в тайне от всех лелея надежду поступить в художественную школу. Решение стать дизайнеро м пришло много позже.
Мечта со временем воплотилась, столкнув нос к носу с новыми проблемами, которые могли решиться только с помощью денег.
Деньги!
Это слово глубоко врезалось в сознание и вытеснило практически все ценности у Селестино, всякий раз доказывая, что именно с помощью денег можно решить любую проблему.
Разве что талант не мог быть подарен, или продан… Хьюго уцепился за эту данность и трепетно, с осторожностью, проходил через домогательства работодателей, как мужчина, так и женщин, затягивающие тернии пути альфонса, потом ловеласа, но в итоге добился того, чтобы его талант увидел весь мир, вынырнув из сточной канавы человеческих пороков. Хьюго стал совершенно новым человеком: циничным, безжалостным, которого мог зацепить за душу только некто исключительный.
И Эмма входила в скудный перечень личных чудес Хьюго Селестино.
Сейчас, в очередной раз, он убеждался насколько выгодной была его «покупка».
Пока девушка цеплялась за тело дряхлого старика, Хьюго беззастенчиво прошел в гостиную и критичным взглядом принялся осматривать обстановку. Аклеус и доктор по стойке смирно затаились около камина и ждали очередных распоряжений, ну или внештатных ситуаций, ради которых оба и прибыли на место событий.
— Ларсон, — задыхаясь произнесла Эмма. — Я не знала, как сообщить… Не то чтобы телефон или письмо. Просто, столько времени прошло и…
— Молчи, молчи… Все и так понятно. Мне все понятно. Не надо объяснять, я старый и умный в меру, — старик торопливо отстранился от девушки, которую странным образом давно уже принимал за родную дочь. — Мне не объясняй! Вот ты стоишь тут, красивая, разговариваешь со мной, дышишь и не выглядишь, как статуя… Это все, о чем мне нужно знать.
Старик шмыгнул носом и свел брови.
— Так что отзывай своих медиков. Не помру я сегодня!
Что было удивительно, но Эмма не проронила ни слезинки, подернутое печалью лицо на мгновение озарилось легкой усмешкой, преобразив ее лицо.
— Ну, раз ты обещаешь!
Эмма крепко сжала руку Ларсона, чтобы старик немного успокоился.
— Диоген! Благодарю, что Вы с доктором потратили свое время…
— О! Не стоит! — Аклеус скромно потупил взор и едва кивнул доктору, чтобы тот ретировался восвояси за ненадобностью. Ситуация, похоже, была под контролем.
— Нет, ну какова! — послышался возглас Селестино, который уже успел осмотреть комнату Ларсона. Без тени стеснения он присоединился к группе невротиков, которые оккупировали прихожую и с блестящими от восторга глазами приобнял Эмму за плечи.
— Самое сладкое приберегла для себя? Да, дорогая?
На мгновение энтузиазм Селестино схлынул, когда перед ним предстала необходимость знакомства с непосредственным объектом особой заботы его профессиональной пассии.
Старый, дряхлый, одетый, как фермер из Техаса, старик выглядел белой вороной на фоне роскошных апартаментов и его присутствие в жизни красавицы Эммы вызывало больше вопросов и ревности, чем можно было предположить после первого впечатления.
Ревность, разумеется, была больше детской, но Хьюго сам был виновником того, что все люди, которые мало мальски испытывали к нему симпатию и проявляли заботу, со временем были вынуждены признать, что этому человеку никто не нужен и не лезли в душу, а симпатия вкупе с благими намерениями благополучно загибались и отпадали за ненадобностью.
Секундный прилив чувств собственника по отношению к Эмме больше был продиктован необходимостью держать руку на пульсе и предугадывать желания курицы, которая несла золотые яйца. Не таким уж легким делом было найти слабые места у мисс Кейтенберг, судьба которой была схожа с нелегкой жизнью Хьюго. По большому счету, таких людей он больше всего не любил: тех кому нечего терять, аппетиты которых ничтожны и просты, как у детей.
Много времени ушло у искушенного итальянца, чтобы соблазнить девушку дорогими авто, одеждой, украшениями, путешествиями. Он старался приучить её к тому, что теперь это обычная жизнь и практически все доступно для ее удовольствий, но реакция Эммы ставила его в тупик все больше и больше.
Чуть ли не насильно Хьюго заставлял принимать дорогие подарки, отбросив всякую надежду на чувство благодарности, которое, обычно, привязывало людей. Роскошь вызывает привыкание так же быстро, как и героин…
Но от Эммы было достаточно и того, что она принимала презенты, взять те же изумрудные серьги. Какая девушка не любит украшения? Но Кейтенберг была упряма, как племенной баран и порой приходилось напоминать ей, что неплохо бы «прогулять» эксклюзив на публике, потому что она все аккуратно складировала в банковскую ячейку и вела довольно затворнический образ жизни, предупредив Селестино, чтобы ее общение с внешним миром было сведено только к клиентам. Никаких выходов в свет, интервью и публичности.
Кроме клиентов Эмма виделась лишь с репетитором по испанскому языку.
Это было неизбежно, потому что два года мисс Кейтенберг провела в Барселоне и языковой барьер был нешуточным препятствием на пути к успеху.
— Фотосессию и срочно! Боже, кажется, ты обнесла все блошиные рынки Европы! Умница! — шепнул Селестино на ухо Эмме и замешкавшись протянул руку старику. — А Вы, я так понимаю, знаменитый Ларсон! Интересно…
Ехидный взгляд Селестино рентгеном прошелся по старику, который явно не любил излишнее внимание к своей скромной персоне.
— Ларсон, это Хьюго Селестино, мой работодатель, — спокойно пояснила Эмма, давая понять, что вызывающее поведение этого человека нужно воспринимать, как неизбежное.