Повесть об Анне

Охрименко не дышал, бледный он сидел и смотрел в стол, часто моргая. Ощущение сильнейшего дежавю било пульсом в его висках. Уста Анны полностью озвучили его собственный сон этой ночью, который он внезапно вспомнил. Ему действительно это снилось. «Черт возьми, – думал он, – мне и вправду это снилось! Дача, солнце, стремянка, крыша, хруст под ногой, ловлю воздух, падаю, лечу!». Он изумленно глядел на Анну, в голове у него выстреливали десятки мыслей и попыток понять, как она проделала такой трюк.

– Что это вы так побледнели? – произнесла пациентка, властно подняв голову и медленно поднимаясь с кресла. – Вы спросили, что мне снилось, я вам вроде как ответила. А на вас теперь прямо лица нет, неужто вам снилось то же самое? Хе-хе, – стоя перед профессором, Анна загадочно ухмылялась. – Говорят, профессор, если сны совпадают, то это любовь. Я бы рада, профессор, влюбиться в вас, но вы сами сказали, что мне нужен кто-то моложе.

Облокотившись на стол руками, она стояла перед Охрименко, словно грозовая туча, нависшая над цветочным полем. Несмотря на первоначальную уверенность в своем врачебном доминировании, сейчас он чувствовал себя маленьким и беспомощным, а его пациентка, словно гигантская скала, упираясь в самое небо, мрачной своей тенью давила на него. Он чувствовал, что тонет в ее плотной тени. Ему было что сказать, он мог с легкостью откинуться на спинку кресла и промолвить что-то о ее развитой интуиции и умении внушать свои соображения, о необходимости принимать какие-то препараты; мог быстро вернуть ее назад, в статус страдающей недугом, тяжелой пациентки с острой формой шизофрении.

Но он не мог сказать ни слова – они мешались прямо на языке. Все его умозаключения и решения становились липкими и в ее металлическом взгляде мысли его спутывались воедино, в бессмысленный несуразный комок,

– У вас еще есть вопросы ко мне, профессор? – гневно прошептала Анна, наслаждаясь растерянностью Охрименко. – Еще может рассказать, какое белье на мне одето? Голубенькое, знаете ли.

– Понятно, – тихо ответил профессор, тупя взор на своей папке с бумагами.

– Простите, слышно плохо.

– Думаю, вопросов нет…

– Хорошо, – кивнула Анна и села назад в кресло.

В кабинете, на несколько секунд, застыла абсолютная тишина. Казалось, даже молекулы в воздухе остановились.

– Я хотел бы, – сказал профессор Охрименко, – чтобы ты по ночам не навещала других пациентов.

– Ну конечно, – вздохнула Анна, взгляд ее вновь наполнился наивностью, ресницы снова застенчиво захлопали над ее глазами. – К сожалению, профессор, я не помню, как делаю это… Эх… Было бы это в моих силах, никогда вообще бы не выходила из палаты, дабы не беспокоить персонал своими выходками.

Профессор с удивлением следил за тем, как ее поведение кардинально меняется на глазах: прорезается кротость, а гневность прячется назад внутрь. Мрачная, нерушимая скала уменьшается, а вместе с тем, с Охрименко сходит ее тяжелая тень, и он вновь чувствует себя доктором, который беседует со своей пациенткой.

– Паша, – произнес профессор Охрименко. – Паша, тот самый, который находится в палате возле твоей палаты… Он утверждает, что ты с ним общаешься… Общаешься в мыслях или что-то типа того…

– В мыслях? – смутилась Анна.

– Что скажешь?

– Бедный Паша, – вздохнула Аня. – Он, бедняжка, порой днем со мной говорит, но забывает об этом, а потом только ночью ему кажется, что я говорю с ним сейчас. И, вообще, – покачав головой, сочувственно и печально произнесла она, – у него иногда один час протекает за один день, а порой пять часов кажутся двадцатью минутами. Несчастный парень.

– Это да, – с подозрением сказал профессор, оправившись от непонятной ситуации. Он продолжал наблюдать за пациенткой, которая сидела перед ним и вела себя симметрично наоборот, нежели пять минут назад. – У Паши есть нарушения восприятия времени. Тем не менее, Анна, я хотел бы…

– Нарушения восприятия времени, – повторила Анна, во взгляде ее вновь блеснули искорки, и улыбка застыла на ее лице.

– А что тебя смутило? – поправил очки профессор.

Анна не ответила. Ее улыбающееся лицо полностью замерло, широкая улыбка так и застыла. Профессор насторожился.

– Анна, – произнес он. – Анна, ты тут?

Девушка не шевелилась, казалось, даже волосинки на ее голове были неподвластны дуновениям кабинетного сквозняка. Слегка повернутая голова, взгляд теперь кажется каким-то безжизненным и все так же устремленным на профессора. Одно плечо немного опущено, другое немного приподнято. Охрименко словно видел перед собой улыбающуюся восковую куклу, ему самому уже с трудом верилось, что только что перед ним сидела живая девушка.

– Анна! – крикнул он еще раз громче.

Профессору начинало становиться страшно. Он решил было встать из-за стола и позвать ассистентку, как Анна тотчас ожила.

– Нарушение восприятия времени, – повторила она как ни в чем не бывало.

– Что это было, Анна? – облегченно вздохнул профессор.

– Простите?

– Ты замерла… Что это было?

– Я замерла? – улыбнулась Анна. – Профессор, при всем уважении…

– Ясно. Только не нужно сейчас вот это… – Охрименко махнул рукой и скривился.

– При всем уважении, – повторила Анна, – и осознавая свой статус пациентки с серьезным диагнозом и ваш статус лечащего доктора… Но я за вас начинаю беспокоиться… Я замерла? Может, это для вас все вокруг замерло… Время, может, например, замерло. Вы же там что-то говорили о нарушении восприятия времени?

– Прекращай! – хлопнув ладонью по столу, строго произнес доктор,

– Ну а что, – Анна развела руками. – Я даже где-то читала, что врачи, когда долго общаются с пациентами, сами периодически начинают…

– Прекращай, говорю тебе.

– Да я ж ничего… – пожала плечами Анна. – А вот по поводу нарушения времени…

– Гос-с-споди… – вздохнул Охрименко.

– Ну что? – обиженно произнесла Анна, выпятив нижнюю губу. – Мы как раз недавно с Леонидом обсуждали… Он мне о времени рассказывал. Наше восприятие времени ведь основано лишь на череде событий, следующих друг за дружкой.

Доктор смотрел на Анну и старался, не слушая ее, следить за ее поведением.

– Выходит, – кивала она любознательно, – что, по сути, время – это ряд промежуточков между причиной и… тем, что после причины… Как его? Слово там еще такое заумное… ах да, следствием. Причиной и следствием… Следствие всегда идет после причины… Верно?

Профессор сидел и молчал, стараясь скрыть свое пребывание в напряжении.

– Не хотите вы со мной беседовать, ну и ладно, – обидчиво сложив на груди руки, пробурчала Анна настолько по-детски, что профессор невольно расслабился.

Но снова наступила очередная тишина. Профессор смотрел на Анну, а она с ребяческой любознательностью рассматривала все вокруг себя.

Тишина… Неловкая тишина. Переваливает уже за секунд десять и превращается в глупую тишину. Внутри профессора появляется какая-то дрожь и внезапно сокрушается звон. Громкий, на весь кабинет, настолько неожиданный, что Охрименко вздрагивает. Теперь он нервно смотрит по сторонам, а Анна, улыбаясь, глядит на него. Источником звона оказывается чашка. Большая, зеленая чашка, стоявшая на столе профессора возле стопки бумаг. Она внезапно соскользнула со стола и упала, чуть не разбившись. Так магически она рухнула, словно ее кто-то толкнул. Он уставился со страхом на Анну, понимая, что сказать ей что-то по этому поводу будет признаком собственного безумия – она ведь ничего не делала, чашка упала сама. Но, Анна, усмехаясь, испытывающим взглядом, смотрела на профессора, словно причина все же была в ней. Она усиленно изучала его растерянность.

– Есть немного, – произнесла она с непринужденной легкостью, словно ничего другого она и не могла сказать.

– Что? – скривился профессор, пытаясь унять дрожь рук.

В кабинет его открылась дверь, он увидел ассистентку, она вошла, и он с облегчением вздохнул, словно был рад тому, что есть еще вокруг люди кроме этой пациентки.