Страница 23 из 90
Утром Винцусь, тяготившийся скукой в стенах поместья, маявшийся от одиночества (крестьянские мальчики не в счёт; Винцусь в заоблачных высотах парил, а они «а-бе-ве-ге-ду» не знали, и катехизис им был тайной за семью печатями), опять приехал на прежнее место. По пути он слышал оживлённые толки и пересуды крестьян, из которых понял, что далее по тракту — как раз там, куда направлялся обоз, — в широком поле у деревни Лесная со вчерашнего дня накапливаются войска — и шведские, и русские, — и будто выстраиваются они друг перед другом, и пушки разворачивают, и дразнят друг друга, и это значит: вот-вот начнётся большая драка, такая большая, каких в здешних местах никогда не бывало.
Пока мальчик обдумывал услышанное, показалась и дорога — глухая лесная дорога, на которую обоз свернул со шляха, чтобы сократить путь к Пропойску. Как и накануне, обозу не видно было конца.
Ночью дождик прошёл. Дорога была в иных местах изрядно разбита. Хорошо — песок. А кабы глина или суглинок!.. Застрял бы обоз безнадёжно. Шведы, солдаты и обозные, чинили дорогу. Укладывали жерди и брёвна, охапки веток, вязали фашины, сыпали песок, бросали камни, собранные на полях. Ругались, дрались, смеялись, перекрикивались... Где-то дорогу разбили так, что не только повозке проехать — всадник застревал, а конь его терял подковы. Повсюду вдоль обочин валялись сломанные колёса. Они часто ломались потому, что не были окованы. В каждом городке, в каждом селении шведы требовали у жителей пары колёс и настаивали на окованных, забирали у крестьян телеги и бросали свои, разбитые[37]. Чтобы оковать колёса, выискивали среди жителей кузнецов, сулили деньги немалые (как в присказке: что стукнул, то гривна), но все кузнецы давно сбежали. Были в обозе свои кузнецы, однако они никак не справлялись. Для них требовали у крестьян угольев.
Было увлёкся Винцусь простенькой игрой: услышит от кого-нибудь из обозных шведское слово и сравнивает его с немецким, коих от учителя своего барона Волкенбогена слышал немало; сопоставляя знакомые немецкие слова, начинал мальчик понимать, о чём в обозе говорилось; так развлекался он и за развлечением этим не сразу обратил внимание, что на юго-востоке появилось некое погромыхивание, как бывает слышно летом, когда гроза проходит стороной. Только заметил Винцусь, что обозные вдруг как-то побледнели, попритихли и уж не произносили более ни шведских, ни немецких, ни чухонских и ни каких-либо ещё, равно как и иудейских, слов, а лишь встревоженно крутили головами.
Наконец, и Винцусь услышал: пушечные выстрелы, а вовсе не гроза, одиночные, редкие, раздавались то впереди, по ходу движения обоза, то будто где-то в стороне, но тоже на юго-востоке, возможно, где-то вблизи Рабович. Для него отдалённый грохот пушек не был великой новостью, но на некоторых из обозных этот грохот, а точнее только его отголоски, производил весьма неприятное впечатление... Потом в какой-то момент грохот пушек усилился. Да быстро так. То одиночно ухали, а теперь зарядили один за одним, и вдруг в единый гул слились, тревожный, суровый гул, неумолчный надрывный стон сказочного великана, титана, или рычание циклопического чудовища, от которого ощутимо задрожал воздух и с ветвей деревьев, также мелко дрожащих, снялись переполошённые птицы. Гул не только усиливался, но и становился ближе и как бы охватывал обоз — тяжело, неумолимо, справа и слева. К орудийному гулу присоединилась ружейная пальба. Она слышалась и спереди, и сзади. Порывы ветерка принесли запах пороха, который ни с каким иным запахом спутать нельзя...
По обочине дороги мимо обоза поскакали всадники — туда и сюда. Отряды — в одну сторону, курьеры — в другую. Уже не только волновались, но и переполошились обозные. Часть маркитантов и шлюх попрятались в своих фургонах и бубнили там на разные голоса: «Pater noster, qui es in caelis.,.»[38], а часть — соскочили на землю и поглядывали на ближайшие кусты, готовые при первой же опасности туда нырнуть, бросив всё на возах. Солдаты перестали заниматься починкой дороги. Предпочитали объезжать трудные места или преодолевать их, погружаясь в грязь по ступицу, ломая колёса, оси. Орали друг на друга, на лошадей, нахлёстывали до крови бедных животных, вытягивая из них жилы. И порой друг друга охаживали обозные злыми длинными кнутами...
И вот совсем рядом, с южной стороны, за ближайшим лесом так отчаянно загромыхало, что Винцусь наш, прятавшийся в кустах, невольно втянул голову в плечи. Он видел, что, кроме него, в кустарниках прятались и другие местные, и не только мальчишки. Взрослые мужики с любопытством поглядывали на дорогу, на встревоженный обоз, почёсывали бороды. Горели у них глаза: вот кабы разбежались сейчас все, перетрусив от канонады, — ох, было бы что тут взять, чем поживиться!.. но и боязно уже стало им тут оставаться — ежели казаки вихрем налетят, они всех порубят без разбору.
И канонада была много ближе, и тут прямо из обоза пушчонка пальнула, за ней другая огрызнулась — послала бомбу в лес, во тьму, в никого, в деревья (верно, пушкарю привиделся страшный калмык в чаще). Для многих малодушных это была как последняя капля в блюде терпения: кинулись некоторые наутёк и скакали, как зайцы, в кустах, придерживая шапки и тугие кошели с деньгой. За ними и местные прочь потянулись, дети и подростки с измождёнными зелёными лицами вспомнили дорогу домой. А Винцусь, хоть и трепетало его сердце, хоть и сжалось оно в совсем малый комочек и упало куда-то вниз, может, в самые пятки, двинулся, однако, на шум — так мотылёк летит во тьме на пламя свечи. Страх — страхом, а любопытство у нашего юного шляхтича было явно сильнее. И потянул он за собой конька, и продирался по кустарникам и молодым ельникам вдоль дороги на восток — прямо туда, где всё гудело и рвалось, ухало и сотрясалось, стонало, кричало, орало, палило... Прямо с ума сошёл малец!., трещало, скрежетало, лупило в барабаны, взрывалось и... умирало.
Знал Винцусь в здешних местах все тропинки наперечёт. Выйдя на одну из них, он вскочил на конька и поскакал по лесу, склоняясь низко к холке конька и уворачиваясь от нависших над тропкой веток. А впереди и справа всё грохотало, не ослабевая ни на миг, и уже в лесу между стволов, цепляясь за подлесок, за поваленные деревья и пни, стелился слоями синий пороховой дым... Быстро проехав лес и привязав конька к стволу сосны, Винцусь выбрался на опушку. Он именно выбрался, потому что так грохотало да пули то и дело свистали, зло щёлкали, ударяя в стволы и сшибая ветки, что боязно было стоять в полный рост, тело, не защищённое никакими бронями, вдруг стало неким тяжёлым и ощущалась в нём каждая клеточка — живая, живая ещё, — и хотелось поскорее лечь на землю. На четвереньках мальчик пробился через довольно густые заросли лещины (и при этом радовался, что они густые, и его, значит, не заметят) и оказался... на краю овражка.
А за овражком раскинулось поле, слегка всхолмлённое. Вдали и чуть слева деревенька; перед ней — некое нагромождение... Винцусь присмотрелся... нагромождение повозок. А по всему полю войска, войска, всадники, пешие, русские в зелёных кафтанах, шведы — в синих и серых, с ружьями наперевес, со шпагами и пиками, с флагами и барабанами, с бунчуками на древках.
Эхма!..
Пушки палят, окутанные клубами дыма, изрыгают снопы огня; подскакивают и откатываются и грохочут так, что закладывает уши. Им ружья вторят — трещат; так горох сыпется на пол: просыпался и трещит, скачет на половицах. Пушки громыхнут, ружья залпом ударят, швырнут, метнут смерти горох, и народ валится снопами — ряд зелёных, синих ряд, ряд серых, опять зелёных... Кричат, лежат, ползут, тянут руки, поднимаются, надламываются, снова падают, борются, ревут и орут, опять куда-то ползут, вонзая в землю ножи и кинжалы... Взметается к небу белый и жёлтый дым, а от деревни чёрным дымом потянуло — от нового пожарища. Перепуганные, суматошные птицы летят, скачут конницы, серебром блистают сабли и шпаги, брызжет на землю кровь, и некий кровавый пар поднимается всё выше. Лёгкие порывы ветерка сносят пороховой дым и кровавый пар к лесу, на Винцуся, но новые залпы ударяют, и поле битвы снова окутывается разноцветными зловещими клубами... От непрестанного грохота пушек, от гула этого, от проносящихся по полю конниц дрожит земля — ну точно живое существо.
37
В своём дневнике Адам Левенгаупт отмечал, что ежедневно в каждом полку ломалось не менее ста колёс; если помножить их на количество полков, то получается весьма внушительное число.
38
«Отче наш, Иже еси на небесех...» (лат.)