Лемартес

— Ты как будто не удивлен, — замечает Корбулон.

— Верно.

— Так почему ты сказал: «Яростью биться с яростью»? Откуда ты узнал?

— Из видения.

— О Ереси?

— Нет, не о том падении и не о моем.

Места и времена мелькают передо мной. Недавно я возвращался на Гадриат XI — за эту иллюзию нужно благодарить Корбулона. Мы оба знаем об этом, и он сожалеет, что причиняет мне дополнительные муки, но не собирается прекращать исследований. Я тоже не желаю подобного. Ордену и Сангвинию я отдаю все: силу, душу… безумие.

Когда я описываю видение жрецу, оно вползает в реальность. Буря. Кровь. Тень. Своды покоев растворяются в небытии. Кладка становится нематериальной. Каменные плиты под моими сабатонами скрываются в волнах. Меня обдувает ветер — он воняет смертью и свирепо вопит. Кровь поднимается до пояса, затем до шеи.

Я тону.

«Нет».

Не сдаваться.

Подо мной твердый камень. Вокруг осязаемый священный Баал. Верховный сангвинарный жрец слушает и наблюдает.

— Это не воспоминание, — говорит Корбулон, делая пометки в инфопланшете. Когда я начал рассказывать, устройства у него не было. Пока я боролся с бурей, наяву прошло какое-то время. — И раньше ты о подобном не сообщал.

— Что-то новое.

— Явилось после прошлой беседы?

— Да.

Мы оба понимаем, что из этого следует.

— В стазисе не видят снов, — напоминает жрец.

— Знаю.

— Такого не бывает, — настаивает Корбулон, хотя я не возражал ему.

— Это был не сон.

Он размышляет:

— Возможно, при выводе из стазиса…

Отвернувшись, иду к нише в дальнем углу покоев.

Я в своей келье. Вот мое оружие и шлем.

— Со всем уважением, брат, — произношу я, — ты сосредоточился на вопросе, не относящемся к делу. Неважно, каким образом меня посетило видение. Значимо лишь то, что оно предвещает.

— И что же, по-твоему, оно предвещает?

Нечто ужасное.

— То, что всегда значили для нашего ордена неистовство и кровь.

Разъяснений не требуется. Возникла угроза для наших душ, и ей нужно противостоять.

— Командующий Данте согласен, что из происходящего можно извлечь пользу, — сообщает жрец. — Явление, настолько схожее с Изъяном, требует нашего особого внимания. Твое видение лишь подтверждает это. Значит, то, откуда оно пришло, все же относится к делу. Любой новый симптом важен: один из них может стать ключом к исцелению.

На миг во мне вспыхивает жалость к Корбулону. Ради ордена он должен надеяться без раздумий продолжать свой поход. Я не могу позволить себе надежду: если затем утрачу ее, меня уже ничего не спасет. Впрочем, я хочу, чтобы жрец оказался прав, ведь он ищет не что иное, как избавление для всех Кровавых Ангелов.

Но до избавления далеко, а битва уже на пороге. Я беру шлем, и на меня взирают пустые глазницы черепа. Белая кость на черном фоне. Смерть и Ярость. Я словно бы смотрю в зеркало, на свое истинное лицо. То, из кожи, — просто маска, сплетение дрожащих от напряжения мышц. Говоря, я борюсь с губами, растягивающимися в оскале. Плоть жаждет отслоиться, выпустить истину на свободу.

Я надеваю шлем. Надеваю череп, но я — не Смерть. Такова сущность Мефистона, другого святого чудовища. Он — восставший из гроба. Я — Ярость и Погибель.

Облачившись в броню, что отражает мою суть, иду за братьями по безумию. Корбулон не двигается с места. В склепе я — объект его исследований. Наверху же меня ждет единение, где он лишний.

Винтовая лестница ведет на этаж выше. Глухой похоронный звон сабатонов по каменным ступеням. Я — тьма и багрянец, и я поднимаюсь из крипты в сумасшедший дом.

Передо мной длинный зал с кельями по обеим сторонам. Его тускло освещают факелы, закрепленные у каждой двери. За ними следят почетные стражи, ежечасно проходящие здесь. Пламя не гаснет, как и огонь в моих братьях. Их неистовство пожирает самих воинов и наших врагов.

С замковых камней сводов ниспадают знамена. Воздух неподвижен, словно в склепе, — как будто царящий здесь шум нематериален. Но звуки реальны и полны смысла. Я слышу хор гнева, вопли рассудка. Нескончаемый боевой клич Роты Смерти. Вот оно, безумие нашего ордена, его трагедия и история. Мы — Потерянные, и все же нашу суть можно найти в душе любого Кровавого Ангела. Когда нас охватывает Черная Ярость, мы не вспоминаем прошлое, а начинаем жить в нем. И не возвращаемся. Кошмары минувшего навсегда приходят в настоящее. Гибель Сангвиния для нас не шрам, а рана, которую мы получаем снова и снова, с каждым ударом сердца.

Измена — навсегда. Падение — навсегда. Страдание — навсегда. И трижды яростная жажда мести, которую не утолить никогда. Во всех сражениях мы стремимся к возмездию, но оно недостижимо. И наши битвы помню только я.

Шагаю по залу. Мои измученные братья с разбегу бросаются на упрочненные двери келий. Они проклинают Хоруса. Клянутся, что отомстят захватившим их предателям. Гнев родичей передается мне. Глаза понемногу застилает чернота. Ее все чаще пронизывают багряные всполохи. Дыхание становится сбивчивым.

Мир размывается.

О, это вероломство… Его не описать словами. Отрывай изменникам руки и ноги! Раздирай их тела на куски! Не сдерживайся! Упивайся их кровью!

Что это, дым? Горящие стены Императорского Дворца?

Сейчас я…

«Нет».

Я стою в зале. Отличаю реальность от иллюзии, но чувствую ярость из прошлого. Моя душа — там, на Терре, десять тысяч лет назад. Я един с героями Роты Смерти. Неистовство придает нам сил, и на силе зиждется наша поистине чудовищная слава.

Я — капеллан и Хранитель. Разомкнув уста, я громоподобно кричу:

— Братья!

В кельях Роты Смерти воцаряется тишина. Потерянные внимают мне — безумцу, говорящему с безумцами.

— Мы идем на войну!

Глава вторая:

Искупление

Мы отправляемся на войну, сидя в камерах ударного крейсера «Багряное поучение». Нас держат в цепях, как и положено.

Другие Кровавые Ангелы не боятся нас, поскольку Адептус Астартес не ведают страха. Братья почитают нас и нашу жертвенность, но также мы внушаем им благоговейный ужас. Они видят в нас свое будущее. Любому воину ордена суждено или погибнуть в бою, или однажды присоединиться к нам. Рота Смерти — конец всему. Каждая особая клятва — шаг по дороге, ведущей в кельи. К безумному вою. На клинок Астората.

Мы — яростная мощь и разрушение. Мы — грозное оружие, рвущееся из ножен. Пока «Багряное поучение» пересекает имматериум, в его трюме бурлит наш гнев; когда нас спустят с цепей, мы сметем все на своем пути.

Корбулон и я стоим в камере дознания. Она предназначена для настоящих узников: врагов Империума, которых заставят рассказать правду. Всю правду. Помещение, где нет места милосердию, подойдет для наших целей. Сгодится жрецу в его погоне за надеждой.

Камера почти не освещена. В каждом углу под низким потолком — статуи с ликом Сангвиния. Их взоры пересекаются в центре каюты. Прекрасный Ангел холодно и безжалостно смотрит пустыми глазами на большое кресло, словно проклиная его. Механизмы сиденья могут безупречно исполнить смертный приговор, но мы обойдемся без них. Сегодня нам нужны только оковы кресла. Оно предназначено для сдерживания космодесантников-предателей, значит, не даст шевельнуться и мне.

Я сажусь, и Корбулон защелкивает на моих руках, ногах и лбу адамантиевые фиксаторы.

— Прости, Хранитель, — говорит он.

— Здесь нечего прощать.

Банальная истина. Вот еще одна, даже более незамысловатая: я не способен прощать. Мне известно значение этого слова, но сама концепция «прощения» ускользает от меня. Есть только Ярость. Я — сама Ярость.

Грозное оружие, рвущееся из ножен.

— Тогда спасибо тебе за терпение, — произносит жрец.

Еще одна напрасная фраза. Я поступаю так из необходимости. Долг для меня подобен маяку, сияющему во тьме неистовства. Он указывает верный путь. Верховному сангвинарному жрецу нужна моя помощь, поэтому мне нужно сотрудничать с ним. Его работа дает Кровавым Ангелам столь нужную им надежду, и я стараюсь, чтобы она не угасла.