Лемартес

Ложь. Ложь. Ложь.

— Где ты? — настойчиво повторяет Корбулон.

Его силуэт обретает четкость. На броне возникает… великое око.

Нет. Нет. Нет.

— На Флегетоне, — произношу я.

Наверное. Мои губы шевелятся, но я ничего не слышу из-за грохота орудий и рева космодесантников, сражающихся рядом.

Должно быть, это тоже мираж.

Уже не разобрать.

Реальный мир исчез бесследно, однако я еще замечаю перемены в иллюзии. Знаю, что образы передо мной не настоящие. Если утрачу эту уверенность, мне конец.

Улавливаю какие-то фразы предателя…

Корбулона.

…жреца, но не понимаю их. Не отвечаю и не двигаюсь. Он повторяет:

— Куда ты идешь?

«Куда?»

Дальше по коридору?

Нет. Здесь нет коридоров.

Меня спасает жажда возмездия. Я собирался командовать наступлением! Явь и мираж на мгновение пересекаются. Вспоминаю о цели атаки и ее средствах. Куда я иду?

— К своему «Носорогу».

— Где он?

В той стороне, куда я шел.

В какой стороне?

В стороне капитанского мостика. Там я найду Хоруса. Спереди доносится шум битвы. Следуя за ним, я принесу справедливую кару…

«Нет».

Нет. Стараюсь разглядеть что-нибудь за фантомом палубы. Безуспешно. Но бронемашины стояли рядом со мной, на этой планете, тысячи лет спустя…

— Прямо впереди, — утверждаю я, показывая на переборку.

Уйди с дороги.

Шум битвы все громче. Во мне нуждаются. Я должен предотвратить Падение.

С дороги!

— Нет, не там.

Создание передо мной — враг. И все же он не нападает, остается на месте. Сжимаю рукоять Кровавого Крозиуса, но не поднимаю оружие.

«Корбулон, — называю я себе имя, всплывшее в памяти о будущем. — Это Корбулон».

Вынуждаю себя застыть. Мне нельзя верить своим глазам. Мой долг ясен, мое неистовство не бесцельно, однако возможность отомстить ускользает. Пытаюсь сосредоточиться на том, что важно прямо сейчас, — забраться в «Носорог», — но эта задача невыполнима.

Замри. Любой шаг может стать ошибочным. Под давлением Ярости я все глубже погружаюсь в морок. Фальшивая реальность звездолета становится осязаемой. Меня окружают призраки неприятелей. Я трачу силы на то, чтобы не забыть о ложности видения. Мгновенная слабость, и Изъян овладеет мной. Заставит напасть.

— Ты слышишь меня, капеллан Лемартес? — спрашивает Корбулон.

— Да.

Зубы стиснуты, челюсти сплавлены железом. Речь — тяжкое испытание.

— Видишь меня?

Силуэт передо мной принадлежит врагу. Он…

— Нет. — Я понимаю, что притворяться бессмысленно.

— Тогда следуй за моим голосом, он выведет тебя из тьмы. Ты среди братьев. Ты не одинок.

Жрец неправ. Мнение об узах проклятия ошибочно. Все мы разделяем Изъян, ощущаем притяжение Красной Жажды, но жертвы Черной Ярости отделены от родичей непроницаемой стеной. Воины с другой стороны барьера могут лишь представлять, какой путь нам достался. Чем дальше мы уходим по нему, тем заметнее погружаемся в себя. Даже бойцы Роты Смерти лишь смутно ощущают присутствие других одержимых, и это в лучшем случае.

Я служил мостом над преградой, говорил с товарищами по обе стороны от нее. Корбулон слышал меня, но не внимал по-настоящему — в отличие от Потерянных. Мне удалось создать из них братство. Если я паду, оно рухнет вслед за мной.

И сейчас я падаю.

— Держись за мой голос, — настаивает верховный жрец.

Мир содрогается от ударов. Напоминаю себе, что это метеориты врезаются в землю, а не абордажные торпеды — в корпус боевой баржи. Потом раздаются новые звуки: лязг металла и сердитый рокот.

Бронетехника.

В реальности корабля нет аналогов такому шуму. Иллюзия рассыпается черными осколками и собирается заново, перенося меня обратно на Терру. Слышу рев моторов, различаю очертания машин в красно-черной мгле. Безумие делает силуэты более детальными, и передо мной возникают танки, невиданные уже десять тысяч лет.

«Нет».

Через считанные секунды мне покажется, что техника принадлежат врагу, и я обрушу на нее свой гнев.

«Нет».

Сопротивляйся мороку. Наверняка там наши бронемашины. Кастигон отправил 4-ю роту в наступление.

Так ли это?

Как долго я простоял тут?

Могу ли доверять своим умозаключениям?

Падаю от одной иллюзии к другой. Корбулон по-прежнему здесь. Он все еще говорит, все еще бросает мне спасательный трос надежды. Его, не моей. Я пробовал следовать за голосом жреца, но безуспешно.

— Мы на Флегетоне, — произносит он. — Выступаем к улью Профундис.

— Я. Знаю.

Слова скрипят, как битое стекло. Уже не важно, что я знаю. Важно только то, во что верю. Факты разваливаются под тяжестью морока.

Все бесцельно. Усилия Корбулона бесцельны. Его бесполезные попытки еще сильнее разъяряют меня. Сейчас не до экспериментов! Мне не нужна обманчивая надежда! Голос жреца раздражает меня до глубины души, отвлекает от борьбы. Истинная реальность истончается, выскальзывает из пальцев.

Тихо. Спокойно. Дай мне сосредоточиться.

Фразы Корбулона не помогают мне, только мешают. Действуют против меня, как неприятели. Тот, кто изрекает их, — мой враг!

Нет. Нет. Нет.

Удерживаюсь от атаки. Хотя бы это мне удается.

Но мое неистовство растет. Меня пожирает черное пламя. Захлестывают черные волны.

Я ухожу в глубины Ярости.

Свет разума тускнеет, пропадает. До поверхности слишком далеко.

Тону.

Тону.

Кровавые Ангелы выдвинулись из кратера. Облаченные в броню машины и великаны направились в каменную бурю. Наблюдая за ними, Иклаус раздумывал, какую гибель выбрать для своих бойцов.

Он прибыл на Флегетон во главе осадного полка, но теперь командовал небольшим отрядом пехоты. Железные Гвардейцы потеряли всю технику. Кампания для них превратилась в череду унизительных поражений.

Райнекер пострадал так же, как и его полк. Изорванный мундир, раздробленная левая рука… Если бы в прошлом Иклаус встретил какого-нибудь мордианского офицера, имеющего столь жалкий вид, то испытал бы к нему только презрение.

Капитан Астартес не удосужился сообщить Райнекеру о своем плане. Конечно, выбранная ими стратегия была ясна, но Кастигон даже не стал притворяться, что Железная Гвардия еще имеет какое-то значение в военном смысле.

— Какие будут распоряжения, полковник? — спросила Стрёмберг, перекрикивая грохот.

Многозначительный вопрос, даже понукающий. Фашу больше интересовало не то, какие приказы отдаст Иклаус, а то, способен ли он командовать вообще. Взглянув на нее, Райнекер снова повернулся к развертывающейся группировке Кровавых Ангелов.

Комиссар стояла, держа руки по швам. Ее болт-пистолет лежал в кобуре, по-прежнему плотно застегнутой.

«Значит, ты еще не вполне готова снять с меня полномочия», — решил Иклаус.

Что ему приказать? «Вперед, на смерть»? Какой еще есть выбор? Райнекер не знал.

При этом наступление не принесет им особой чести. Мордианцы ничего не добьются. Они просто выдвинутся вслед за космодесантниками, обратят лазвинтовки на хаоситов (если, конечно, кто-нибудь из солдат переживет свирепую бомбардировку с небес), никого не убьют и погибнут все до последнего.

— Полковник? — не отступалась Стрёмберг.

— Секунду, комиссар.

Нужно найти другой вариант. Отыскать способ совершить нечто значимое.

Иклаус напряженно осмысливал несуществующую дилемму. Осознание того, что время на исходе, мешало ему думать. Со всех сторон на офицера непрерывно обрушивался бред еретического проповедника, будто сам воздух Флегетона трансформировался в вокс-передатчик планетарных масштабов. Давление в висках нарастало.

Последние несколько минут гнев Райнекера постоянно усиливался. Началось это внезапно — его раздражение сменилось желанием атаковать. Полковник, однако же, не видел достойных целей. Даже на враждебную орду вряд ли стоило тратить боеприпасы: деградировавших жителей Флегетона и так стирали в порошок осколки распадающегося неба.