Еще один герой

Номер машины все объяснил. По экрану ползла информация, а полковник Стэнли Кон-Кавафа вполголоса ее читал.

— Поручик Малендоф из Восьмого Транспортного дивизиона и капрал Ханако. Груз: три корпуса типа «самурай», шесть центральных единиц, сменные части. Обменивают поврежденные пустышки на новые, гоняют программное обеспечение, меняют вышедшие из строя части. Тактический временно приписал корпусы к Бешеному Коню, отсюда и разница в количестве пустышек.

— Почему они все еще там?

— Авария двигателя, минут двадцать как исправили. Уже стартуют, господин генерал.

— Где волна?

— В двух минутах от них. Близковато, чтобы оглупители достигли максимума… Кроме того, они любой ценой должны эвакуировать автоматы с линии сражения. Эти пустышки…

— Понимаю, — командир мягко прервал его. И правда, какой смысл говорить о том, что все и так знают. Что каждая пустышка — на вес золота. Что подкрепления не будет. Что Земля уже задержала поставки и рассчитывать на нее нельзя. — Пусть летят прямо к Третьей. Кратчайшим путем.

— Так точно!

Собственно, ему не нужно было передавать приказ, поскольку как раз в этот момент машина плюнула огнем и утонула в облаке дыма.

— Иисусе милостивый…

Шепот раздался сбоку, из пункта стратегического наблюдения. И трудно сказать, каким чудом пробился сквозь шум в центре управления, поскольку произнесший это офицер говорил так, словно кто-то сдавил ему горло перчаткой боевого экзоскелета.

— Что там опять?

Полковник не любил паникеров, особенно когда командир рядом, но поглядев на штабного, отказался от выговора. Лейтенант выглядел лет на двадцать, наверняка был только из академии. С того времени, как курсы офицеров сократили до четырех месяцев, ему присылали совсем уж пацанов.

— Парень, сбрось на главный экран. Стратегическая картинка. Хорошо. Резкость… ох…

Минуту два старших офицера глядели на серую, монструозную форму, которая заполняла висевший на стене экран.

— Абандалакх. Пресвятая Мария, мы ведь его убили, — шепот поручика прозвучал на весь штаб. И было в нем такое чувство несправедливой обиды, что казалось, молодой офицер вот-вот расплачется.

Мы его убили, подумал полковник, всматриваясь в гипнотические переливы щупальцеобразных форм, мерцавших на экране. Мы ведь убили этот клубок тьмы, это дьявольское семя, эту стометровую отрыжку альтермира. Ужас, который он вызывал, был настолько велик, что поручик, наверняка еще не родившийся, когда мы впервые столкнулись с сильнейшим из орудий чужих, опознал его безошибочно, хотя раньше видел его разве что в каком-нибудь обучающем фильме. Понадобилось три дивизии, десять героев и двести пустышек, прежде чем один из автоматов прорвался наконец настолько близко, чтобы подложить под эту срань боеголовку в пятьдесят килотонн. Трехдневная битва стоила нам пятнадцати тысяч убитыми и потери всего Маверийского корпуса. А теперь он появился снова.

Абандалакх. Безумие, обретшее форму. Клубок не пойми чего, возникший в месте, которое не должно бы существовать, и не столько передвигающийся, сколько переливающийся из одной формы в другую, — выпускающий щупальца, аморфный, пожирающий все на своем пути и взамен изрыгающий орды чудовищ. Постоянное психошизоидное поле окружало его на расстоянии трехсот метров, а все, чем мы в него стреляли, растворялось в покрове вероятности. Снаряды распадались в полете или взрывались далеко от цели, потоки плазмы гасли или отражались в направлении стрелявших, лучи лазеров способны были разве что его пощекотать. Трех дивизий едва хватило, чтобы сдержать то, что он из себя выпускал, а ведь стояли там лучшие из лучших. С того времени прошло двадцать лет, и мы решили, что у калехов был только один Абандалакх.

Это все казалось настолько дьявольски несправедливым, что когда лейтенант разревелся вдруг в голос, Стэнли Кон-Кавафа даже не стал его ругать.

Особенно учитывая, что он, считай, потерял первую линию: солдаты даже не успеют проснуться, когда тварь их убьет.

Счастливчики.

И все же кто-то должен здесь командовать.

— Сообщить командирам Седьмой и Тридцать Второго, что к ним идет. Пусть кто-нибудь установит контакт с командованием стратегических бомбардировщиков. И отослать сообщение в главный штаб. И… — полковник заколебался. — И дайте знать третьей линии. Забрать оттуда людей, прежде чем они примут оглупители. Бешеный Конь и Завиша пусть постараются сдержать его настолько, насколько получится.

Пресвятая Владычица явилась как обычно — предвосхищенная музыкой, которая терзала ему сердце. Тронутый до глубины души, он сражался со слезами — самыми искренними из тех, какие вообще могли излиться из глаз смертного, — и все же сдался и заплакал. Недостоин, недостоин, недостоин, билось у него в голове вместе с растущей волной любви и преданности. Как можно устоять на ногах пред лицом такого чуда?

Он закрыл глаза и, чувствуя на щеках слезы, пал на колени, прежде чем отзвучали первые такты.

— Госпожа…

Только-то и сумел прошептать, прежде чем чувство присутствия стало настолько всеохватным, что он понял: Она уже пред ним.

— Рыцарь…

Голос. Этот голос. Словно шепот любимейшей матери, чувственной, любящей, исполненной милосердия. Голос единственной госпожи, которой стоит служить. Телом и душой.

Он открыл глаза. Она парила над землею, всего-то на расстоянии протянутой руки.

— Рыцарь…

Смотрела так, что сердце его едва не выпрыгнуло из груди.

— Рыцарь, — шепнула снова. — Час настал.

Он прикрыл глаза, пораженный бесконечной печалью в ее голосе.

— Встанешь нынче против величайшего моего врага, против змия, коему стопа моя раздавит голову, и если окажешься достоин, врата небесные отворятся пред тобою.

Он лишь склонил голову, неспособный выразить переполнявшие его чувства. Шанс. Наконец-то шанс на искупление вины. На то, чтобы совладать с позором.

— Госпожа. Стану мечом Твоим. Стану продолженьем воли Твоей и Твоего справедливого гнева. Стану, — тут на миг у него от счастья сперло дыхание, — стану стопою, коя от имени Твоего раздавит змию голову.

Она улыбнулась сладко.

— Хорошо, мой рыцарь. Тогда ты и оруженосцы твои встанете во имя мое противу Врага. Остальные уступят вам место.

Махнула рукой — и ряды тяжелой пехоты принялись отступать, не размыкая строя. Он повел по ним равнодушным взглядом, уже не принимая в расчет. Распростиралась впереди широкая, укрытая облаками пыли равнина Чистилища, от края до края заполненная армиями ада. Демоны меньшие и суккубы уже шли по ней, воя и размахивая пламенными остриями. Он их проигнорировал, переведя взгляд свой дальше. Туда, где из дымов и серных туч выступал Зверь. Враг Мира собственной персоной.

— Владычица, клянусь бессмертной душой своею, что одержу победу над Твоим врагом — или погибну, пытаясь сие совершить.

Она прикрыла глаза, складывая ладони для молитвы, — и исчезла.

— Сестра? Сестра, слышите меня?

Голос доносился из ниоткуда, прерывая ее «Мария, Дево, радуйся». Они как раз повторяли молитву в третий раз, она — спокойно, легко погружаясь в нужный ритм, он — плача и постанывая, с глазами, устремленными на часы, которые отсчитывали время до прихода волны магхостов. Ей до часов дела не было, в такие минуты они больше мешали, чем помогали, но вот потом могли стать единственной надеждой. Волна никогда не длилась дольше четверти часа, хоть обычно бывали это длиннейшие пятнадцать минут, какие могут случиться с человеком в его жизни. Поэтому они начали уже сейчас, чтобы дать молитве поглотить их, чтобы найти в ней силу и опору. Ну и, конечно, ей нужно было чем-то заняться. Они произнесли «Верую», «Отче наш» и приближались к концу третьей «Мария, Дево, радуйся», когда голос из ниоткуда оторвал ее от розария[3].

— Сестра? Пожалуйста, подойдите к двери, это важно.

3

В данном случае — ряд молитв, читаемых по четкам. — Примеч. ред.