Страница 22 из 23
— Она в коме… — Морозов задохнулся. Воздуха не хватало. — Мне жаль, но она вряд ли выйдет из неё… — Такое ощущение, что Максим сейчас умер вместе с этими словами. Прямо на этом месте. И все, что он мог произнести, было:
— Почему? — Маша молчала, пытаясь проглотить ком, подкатывающий к горлу. — Она же вышла тогда и выйдет сейчас! — Он боролся. Просто боролся за то, чтобы ему сказали, что все будет хорошо.
— Макс, её сердце — единственное, что пока ещё работает. Я заводил его несколько раз. Она на аппарате жизненного обеспечения. Полностью. — С каждым его словом сердце билось все медленнее. — В организме начались необратимые процессы. Будет лучше, если мы перестанем её мучать и отключим…
— Нет! — Воскликнул Макс, проведя рукой по лицу, пытаясь стереть слезы. — Не будет лучше! Она будет жить до последнего… Пока мне не скажут, что её больше нет, я не дам ей умереть! — Он говорил практически несвязанные вещи. Сердце разрывалось на части.
Михаилу было трудно говорить это.
— Мне действительно жаль.
Макс моргнул и кивнул. Абсолютно всё перестало существовать сейчас. Абсолютно всё.
Он повернулся к стене и со всей дури несколько раз ударил по ней, срываясь на дикий рев. Маша закрыла ладонями лицо. Было очень трудно видеть, как твой сын в буквальном смысле погибает.
— Нет! Нет! Нет! — В коридоре появились два охранника, но Михаил махнул им рукой, говоря, что все в порядке. Хотя уже ничего и никогда в порядке не будет.
Без неё вообще ничего не имело смысл.
Макс снова никого не будет пускать в больницу. Будет приходить к ней один. Будет один на один со своим горем.
Он ещё не осознавал, что больше никогда не увидит её светлых глаз.
Но когда осознает, будет невыносимо больно. Так больно, что он ляжет и умрет вместе с ней.
В конце тоннеля яркий свет слепой звезды
Подошвы на сухой листве оставят следы
Еще под кожей бьется пульс и надо жить
Я больше, может, не вернусь, а, может, я с тобой останусь…
В конце тоннеля яркий свет и я иду
Иду по выжженной траве, по тонкому льду
Не плачь, я боли не боюсь, ее там нет
Я больше, может, не вернусь, а, может, я с тобой останусь…
Это был конец. Самый настоящий конец.
Комментарий к 19. «Конец»
Ребят, у меня слёзы…
Жду ответов.
Простите меня!
Простите, правда…
У меня есть для вас эпилог. Если вы захотите, я непременно выставлю его. Всё зависит от ваших желаний.
Буду ждать отзывов
========== 20. «Эпилог» ==========
Темнота превратилась в шум в ушах. Постепенно появлялись разноцветные точки, рассеивающие тьму. Глаза открылись.
Шум стихал, точки исчезли.
Появился противный писк над ухом — где-то она его уже слышала.
Голова уже болела так же противно.
И эти белые стены и зеленую кровать она уже видела.
Эти приборы тоже отобразились в её сознании.
И она помнила, что когда-то уже хотела отсоединить иглу, торчащую из её вены.
Именно это она и сделала прямо сейчас. Практически не почувствовав боли от пластыря, удерживающего капельницу, и совсем не обращая внимания на хлынувшую из руки кровь, она села на кровати. Опустила ноги на пол.
Отсоединила какие-то провода, подключённые к сердцу. Протяжный писк.
Никого. Где она? Она помнила все, что здесь было, но понять, где сейчас находится, отказывалась.
Сознание упрямо не хотело цепляться за ниточки и вернуться к жизни.
Она сморщилась. Встала. Подошла медленно к двери и дернула за ручку, открывая.
Мозг не работал. Босые ноги не чувствовали холода. Растрепанные пышные длинные волосы мешали взору.
Она вышла в коридор. Повернула налево. В конце коридора свет. Окно. Кажется, это утро. Только светает. Она подходит к окну. Облокачивается на подоконник. Этот вид из окна она тоже знает. Внутри что-то щёлкает.
Больница. Она снова в больнице. Сознание просыпается.
Смотрит на дорогу, по которой в минуту проносится не больше пяти машин.
Во рту сухо. Будто она не пила вечность. Снова что-то щёлкает.
Она снова была в коме? Сколько она была в коме? Почему?
Сзади слышны шаги. И тихий шёпот:
— Лиза? — Спросил или утвердил? Она медленно повернулась, не будучи до конца уверенной, что она именно Лиза. Брюнет, смуглая кожа, пакет с апельсинами… Зеленые глаза. Печальные глаза.
— Михал Михалыч! В палате Виноградовой сигнал об остановке сердца! — Громкий, слишком громкий, крик медсестры, непонятно откуда появившейся. Она тут же, насколько быстро могла это сделать, перевела взгляд на медработника. Сначала медсестра бежала, а потом, увидев её и его, остановилась. Медленно подошла к ней и приобняла за плечи. — Не бойся, все хорошо! — Так когда-то говорила мама, когда происходило что-то плохое. Внутри потеплело. Она совсем забыла про грустный взгляд знакомых, но и незнакомых глаз. — Пойдем, тебе нужно перевязать руку. — Она перевела взгляд на сгиб своего локтя и увидела струйку красной жидкости, стекающей по руке, капающей на пол. Она следил за ней. За каждым ее шагом, за каждым ее взглядом, за каждым ее вдохом. И ничего больше не мог сказать. Потому что думал, что больше никогда ей уже ничего не скажет. Потому что ей оставалось совсем немного, чтобы никогда не вернуться в этот мир.
В коридоре появился Михал Михалыч, явно откуда-то бежавший. Он вдруг остановился, глядя на Морозова.
А она его сейчас не помнила. Он сразу понял это по потерянному взгляду, по отрешенности в её глазах. По страху, проскользнувшему на её лице, когда она и медсестра проходили мимо него. Он проследил за тем, как они входили в палату.
Логос. Университет. Одногруппники. Кафе. Встреча. Максим. Отрицание. Друзья. Влюбленность. Пара. Жить вместе. Дом. Эки. Максим. Любовь. Родители. Смерть. Слезы. Максим. Предложение. Счастье. Максим. Юля. Боль. Максим. Удар. Больница. Врачи. Максим. Амнезия. Дом. Эки. Максим. Воспоминания. Слезы. Потеря. Родители. Максим. Авария. Поменялись местами. Максим. Воспоминание. Юля. Темнота.
Максим. Максим. Максим.
Вдруг она остановилась. Её спина задрожала. На его глазах появились непрошеные слёзы.
Медсестра поддерживала её, вглядываясь в тревожное лицо.
У неё вновь перевернулся мир. Резко.
Перед глазами встало все, что она забыла. Она сняла с себя руку медсёстры и повернулась посмотреть на него. Но он стоял спиной к ней, прижавшись лбом к стене. Его плечи дрожали. Пакет с мандаринами был на полу.
— Макс. — Тихо прошептала она. Но он услышал. Он успокоился и повернулся. Посмотрел на неё красными глазами, надеясь, что это не сон. — Макс… — Снова повторила она. Как по щелчку, силы прибавились, сознание очнулось окончательно. Она кинулась к нему, он к ней. И он обнял ее, прижимая к себе. Так крепко, что боялся, что сейчас она испарится, исчезнет, уйдёт! Уйдёт туда, откуда её никогда не вернуть. — Я вспомнила! Я все вспомнила! Каждый свой день! Каждую минуту! Вспомнила! — Она плакала, но улыбалась. От того, что она говорила, слезы отхлынули от глаз. Будто ее обрывчатые фразы служили щитом. Его щитом от бед. Он гладил её по спутанным волосам. — Я помню!
— Ты просто не представляешь… Я…рад…- Он не мог формулировать мысли. Просто потому, что от того, что держал её в руках живую, целую, невредимую и помнящую его, сердце билось с бешеной скоростью, а в голове мысли пролетали одна за одной. Хотелось очень много ей сказать, но просто не было сил. Хотелось просто не выпускать ее. Она отодвинулась и посмотрела ему в глаза. Теперь появилась лишь одна мысль, горящая красным: — Я тебя люблю! — Она широко улыбнулась. Удивительно, насколько быстро появился смысл жить, хотя еще несколько минут назад он готов был застрелиться.
— Я люблю тебя! — Тут же, спустя секунду ответила она, снова прижимаясь к тёплой и сильной груди. — Это ты меня спас! — Он зажмурился, крепче обвивая руки вокруг её плеч. Медсестра, кажется, сама прослезилась. Увидев это, Михал Михалыч тихо подошёл к ней и увёл в ординаторскую, не желая мешать влюблённым.