Страница 16 из 71
Егор подходит сзади к пленному, который недвижимо стоит, опираясь на кирку, со всего размаху бьет его шлангом по голове. Пленный охает, оседает на колени.
— Сколько говорить, падлы!..
Дождь льет. Льет без передышки. Толстые, как веревки, струи хлещут по лицу, голове, плечам, бьют о камни, разлетаясь брызгами. Мутная вода колышется, снует между камнями, тщетно ища выхода.
Степан и Васек работают вместе, бок о бок. Они теперь всюду вместе: в бараке на нарах, в колонне, когда их гонят на работу или с работы, и здесь, в яме. А по правую руку Степана — Никифор Бакумов. Он почти каждый вечер заглядывает в первую комнату. Говорит мало, но дельно. Степану и Ваську он как-то сказал, что родился в Саратовской области. Там и работал в одном из совхозов. Степан поскромничал спросить, кем работал Бакумов, но по всему видно — не рядовым рабочим.
Дождь льет. Вода, проникая сквозь перекрашенные пилотки, плывет по лицам пленных, плывет зеленой, как чернила. И потому лица зеленые. От набухших водою френчей позеленели руки у запястья, ладони.
Степан чувствует, как холодные струи сначала робко, потом все смелее бегут по спине, груди, ногам, и ему кажется, что стоит он под ливнем голый.
Васек, щелкая зубами, с трудом выговаривает:
— Ох, и любил же я купаться. Так и торчу, бывало, в речке. А теперь от воды всю жизнь будет душу воротить. Нет, больше не могу. Пойду в комнату отдыха.
Комнатой отдыха Васек называет уборную, единственное для пленных место, где не льется на голову вода.
— Шляются… А если мастер… — ворчит Егор, когда Васек сообщает ему о своем намерении…
Степан уныло смотрит на ботинки. По камню они носятся так, будто в огне горят. Совсем развалились. Уже пальцы высовываются. Качнешься с ноги на ногу — в ботинках хлюпает, брызги вылетают. Так долго не выдержать. Тут вода и холод, и в бараке не лучше. Будто на смех выдали матрацы. Они так напитались водой, что ложишься, как в лужу. Вот и дрожи всю ночь. Да, хочешь или нет, а придется отправляться к Жорке. Ему теперь не сыро и не холодно. И голод не мучает. После четверых, показательно расстрелянных за побег, погибло еще не меньше десяти человек. Умирают от голода, двоих убило вагонеткой, один утонул в море, еще одного Овчарка лопатой убил.
— Васек вернется — сходи наверх, — предлагает Бакумов. — Может, узнаешь, как на фронтах… Я и сам бы сходил, да что толку: без языка. Хорошо бы того норвежца встретить.
— Людвига? Откуда знаешь?..
Бакумов, нагнувшись, поддевает киркой камень.
— Сам говорил… Забыл?..
Степан никак не может припомнить такого разговора. Нет, он не говорил. Возможно, Васек?.. Впрочем, какое это имеет значение?
— Вчера искал… Нет его. Все обошел.
— А сегодня, возможно, появился. А почему ты к земляку не заходишь?
— Олегу Петровичу? — Степан в душе удивляется осведомленности Бакумова. — Неудобно. Подумает — за подачкой…
— Чепуха. Ненужная щепетильность…
Предостерегающий крик — «Овчарка» — оборвал разговор.
Пленные сразу зашевелились, всячески стараясь создать видимость работы. У кого были кирки — стучали ими, остальные, положив руки на камни, двигали плечами, делая вид, что поднимают их. Камни в вагонетку бросали редко и обязательно один за другим, а не вместе.
Сухопарый немец в кожаной куртке и высоких резиновых сапогах, подскакивая, бежал сверху в яму и на бегу кричал. Кричал истошным голосом, похожим на рычание и лай матерой овчарки. Наскочив на пленных, он ударил первого попавшегося кулаком, второго пнул и бросился на Егора.
— Аллес шлафен. Полицист аух… Фауль! Доннер веттер![21]
Егор ничего не понимал. Тараща глаза, он, как дятел, долбил одно и то же;
— Яволь![22]
Мастер выхватил у Егора шланг, замахнулся. Егор втянул голову в плечи, выставил перед лицом ладонь с растопыренными пальцами. Это еще больше взбесило мастера. Он начал стегать полицая по лицу, по выставленной руке, по плечам.
— Гер мастер!.. Гер мастер!.. — канючил Егор.
Пленные в душе ликовали.
— Аллес арбайтен! — Мастер, бросив шланг, зашагал в гору. На пути он несколько раз оборачивался и лаял вниз. Сверху он тоже лаял, топал и бегал по обрыву. А спустя пять минут мастера не стало. Он ушел в конторку. Пленные повеселели.
— Легко отделались. Теперь пригреется около печки — не скоро налетит.
Егор молча поднял шланг и понуро зашагал под скалу. Уже оттуда бросил:
— Глядите, а то опять черти принесут…
Работа начала замирать. Все реже и реже падали в вагонетку камни. Наконец, все стихло. Только дождь не стихал. Он лил и лил.
Васек вернулся повеселевшим.
— Ребя, норвежца встретил. Толкует: «Ринг, ринг», а я поначалу никак не пойму. Насилу дошло, что кольцо надо. Показываю на палец — он кивает. Сталинград зачем-то вспомнил. В лепешку разобьюсь, а кольцо смастачу. Инструмента вот нет… Двугривенный достать бы…
Степан и Никифор переглядываются.
— А Сталинград-то причем? — спрашивает Бакумов.
Васек пожимает плечами.
— Откуда я знаю?
Бакумов насупился. Он недоволен. Не узнать самого главного.
— Если бы он по-русски говорил… — оправдывается Васек.
Степан и Никифор молчат, огорчая этим до глубины души Васька. Что же ему меньше их хочется знать о Сталинграде? Если бы он хоть немного кумекал в немецком. А на догадках далеко не уедешь.
— Сходи, — снова предлагает Степану Бакумов.
— Подожди! — Васек повертывается к дождю спиной, достаёт из кармана пакет из пергаментной бумаги, рвет его. Там три картофелины, половина порезанной на куски копченой селедки и несколько тоненьких скибок хлеба. Васек берет зелеными скрюченными пальцами картофелину и кусок селедки, протягивает Степану, потом столько же Бакумову. Тот в растерянности колеблется.
— Бери! — с нарочитой грубостью говорит Васек.
Под завистливые взгляды товарищей приношение норвежца мгновенно уничтожается. На заедку Васек выдает по два ломтика хлеба.
— Если охота запить — открывай рот… Самотеком нальется… Да, не все еще. Тут если о себе не позаботишься… — Васек вытаскивает из кармана согнутый кусок толстого шланга.
— Что это? — недоумевает Бакумов.
Ваську становится смешно. Пожилой человек, а не поймет. Странно!
— Подметка! Смотри, какая! Всем хватит, — Васек хлопает себя по карманам.
Бакумов внимательно осматривает отрезок шланга, пробует распрямить его.
— Добрая штука. Где добыл?
Взбодренный похвалой, Васек охотно рассказывает:
— Да под стеной цементного склада. Там их гора. Видать, от насосов. Хлопцы режут… Дунька больше всех старается. В карманы не входит, так за пазуху толкает.
Бакумов продолжает сосредоточенно рассматривать шланг.
— Износу не будет, — заверяет Васек. — Видишь, слой резины, слой ткани?
— Да… Ты видал, что в лагере над пожарным шлангом написано?
Зеленые брови юноши поднимаются.
— Это же не пожарный?..
— Шланги от насосов. За порчу их по голове не погладят.
Васек на секунду задумывается, затем сердито засовывает в карман трофеи.
— Ну и пусть расстреливают. А босой ходить все равно не буду. Всех не постреляют. Испугались… Да они не хватятся. Мало валяется всякого барахла…
Из-за укрытия появляется Егор, мрачный, как с тяжелого похмелья. Держа в опущенной руке шланг, он решительно приближается к пленным. С капюшона катятся струйки воды. Катятся по низкому лбу, по крупному носу, по губам, но Егор не замечает их. Выпученными глазами он ищет, на ком бы выместить скипевшуюся в злобу обиду. Ведь его били, а почему он не может? А били-то из-за них, падлов. Вот он даст… Тут кто сильней, тот и пан.
Пленным понятно настроение Егора. Они начинают работать. Гудит от падающих камней вагонетка.
— Очухался, — Степан бросает в вагонетку камень, вновь наклоняется.
21
— Все спят. Полицай тоже… Лодырь! Черт возьми!
22
— Так точно!