Страница 4 из 13
Человек, живущий в модели «дожития», воспринимает потерю сил как «начало конца». Он может сопротивляться этому факту или покорно признавать его, но в любом случае у него возникает довольно трагическое мироощущение. В решении этой проблемы общество (как в широком смысле, так и в узком, в рамках группы близких и знакомых) ему здесь не помощник – испокон века данный этап жизни воспринимался как совершенно естественный и неизбежный: так у всех, «все там будем».
Человеку, переживающему потерю сил, могут в лучшем случае сочувствовать, а в худшем случае его, как в Спарте, переводят в категорию «сбитых летчиков», «балласта», «слабого звена». А тем временем предприимчивые дельцы прекраснейшим образом используют его растерянность и буквально бомбят рекламой разнообразных мазей, таблеток и приспособлений для того, чтобы… нет, не вернуть былую активность и силу, а сделать свою жизнь на этом этапе менее обременительной для других. И во всех этих милых с виду рекламных роликах мы видим следующую картину: сначала дедушка, игравший с внуками, согнулся в три погибели от боли, но потом, намазавшись волшебным кремом, он уже снова готов сидеть с детьми, чтобы разгрузить от забот их родителей…
Человек, существующий в модели «дожития» и признавший очевидную потерю сил, вынужден, пусть неосознанно, выбрать для себя определенное дальнейшее поведение. Такой выбор происходит на нескольких уровнях: на уровне мыслей, на уровне действий, на уровне поведения, на уровне эмоций, на уровне характера.
На уровне мыслей у такого человека пресекаются мечты и корректируются планы: «мне это не по силам», «я не потяну», «об этом даже думать не стоит», «и пытаться не буду», «куда уж мне, стар я для такого». Путешествия, поездки, спорт, праздник, увлечение, требующее интеллектуального и физического труда, – всё это воспринимается не как возможность, не как шанс и даже не как вызов, а как обременительная или непосильная каторга, как тяжкая обуза, а не предстоящая радость. И в списке «что мне когда-нибудь хотелось бы сделать» не ставятся галочки напротив выполненных желаний и реализованных стремлений, а безжалостно один за другим вычеркиваются пункты, потому что сбыться им не суждено. И в какой-то момент «хочу» и «могу» безнадежно меняются местами, и человек больше даже не мучается несбыточностью желаемого – он попросту перестает желать.
Такая боязнь нового и неизвестного, отказ принимать любые вызовы опыту и покою, называется страхом открытого пространства. Корни этого страха кроются в памяти далеких предков из доисторических времен, которые никогда не забывали о том, что открытое пространство делает беззащитным: если ты на виду, то становишься легкой добычей для зверей или врагов из соседнего племени. И при необходимости выйти за пределы обжитой пещеры нас сковывает страх: что нас там поджидает, какие подвохи и удары судьбы? Так не лучше ли не высовываться и не бросать вызова большому опасному миру, а спрятаться: в тесноте, да не в обиде, знай, сверчок, свой шесток, не буди лиха, пока оно тихо…
Вы помните, с каким трудом осваивали пожилые люди мобильные телефоны? Как они боялись нажать что-нибудь не то, как писали себе целые памятки, фиксируя в них простейший алгоритм вызова абонента? А какой почти суеверный страх вызывали у них первые компьютеры! И как упрямо они отказывались даже попытаться освоить эту систему, убежденно доказывая, что «все равно ничего не поймут»!
При возрастной потере сил человек вынужден выбирать для себя определенное дальнейшее поведение. Этот выбор происходит на нескольких уровнях: на уровне мыслей, действий, поведения, эмоций и даже характера.
Но такому поведению есть объяснение. На уровне мыслей у человека модели «дожития» сужаются интересы, и процесс познания кажется утомительным, а интеллектуальные затраты на что-то новое – обременительными. Если раньше его манила новая книга или фильм, о котором все говорят, а любопытный факт побуждал раскапывать информацию дальше, то теперь его мозг затуманивает усталость, которая постепенно превращается в интеллектуальную лень, «сон разума». В результате все, что требует сосредоточенной умственной работы и мыслительных усилий, отвергается.
В стародавние времена старикам, потерявшим все зубы, пищу пережевывали те, кто помоложе. Сегодня человек возраста «дожития» нуждается в пережеванной интеллектуальной пище: он ждет, чтобы ему коротко и максимально доступно объяснили все, что требуется, и он все меньше склонен к анализу и критическому восприятию информации. А поскольку он автоматически признает право силы за более молодыми людьми, то постепенно проникается к ним чрезмерным и безусловным доверием. И тогда люди модели «дожития» назначают главным авторитетом кого-нибудь молодого, кто будет объяснять им правила этой непонятной стремительно меняющейся реальности, и эту истину в последней инстанции они не подвергают даже малейшему сомнению.
В результате они слепо верят рекламе на радио и покупают за огромные деньги никчемный мел под видом революционного лекарства. Они доверчиво слушают телефонного мошенника, уверенно навязывающего им какую-нибудь отвратительную обманную схему, и отдают ему последние сбережения, зачастую даже не ради себя, а ради грядущего обогащения детей и внуков. Они так давно отказались считать себя интеллектуально и физически полноценными в этой новой реальности и так безропотно передали все права «внешнему управлению», что стали совершенно беззащитными перед уверенностью, напором, апломбом, заумной скороговоркой и наглыми всезнающими интонациями молодых владельцев этого мира. Конечно же, молодые знают лучше! Конечно же, нужно просто слушаться, все равно не поймешь и не разберешься. Я же умный, я не попадусь на удочку мошенников – все звучит так логично, эти обаятельные интеллигентные специалисты не могут меня обмануть и желают мне только добра! А потом все вокруг только руками разводят, изумляясь самоубийственной доверчивости человека, который еще вчера был воплощением здравомыслия, разумного скепсиса, логики и интеллектуальной состоятельности. Вот именно: еще вчера. То есть до того момента, пока он сам себя не перевел в режим «дожития» на уровне мыслей.
На уровне действий у человека замедляется темп жизни и сокращаются «маршруты». Да, теперь все происходит медленнее: человек медленнее соображает и медленнее действует, ему трудно рассчитать и распределить свои силы, поэтому он предпочитает действовать «с походом», закладывая на все дела больше времени.
Маршруты сокращаются и в буквальном, и в переносном смысле. Во-первых, человек действительно начинает бояться расстояний – те условные метры, которые раньше он преодолевал, сам того не замечая, теперь заранее вызывают чувство усталости и дурноты. Во-вторых, количество маршрутов все уменьшается и в конце концов сводится к нескольким регулярным, знакомым и необходимым. Условно говоря – до магазина и обратно, до поликлиники и обратно, до аптеки и обратно, до дома детей или ближайших родных и обратно. Новые пути кажутся избыточными, а порой даже опасными, не стоит и пускаться в это полное неизведанных угроз путешествие. А в-третьих, маршруты в широком смысле этого слова спрямляются и упрощаются до предела.
В первую очередь сокращаются маршруты «мыслительные»: человек начинает все упрощать, и ему уже не интересно, а утомительно углубляться в «переулки», узнавать что-то параллельно, уходить в «боковики». Помните, как в детстве и особенно подростковом возрасте нас раздражала склонность пожилых людей к банальностям и «общим местам»? Но если очень молодой человек наделяет мир подчас даже избыточной сложностью и даже в самой расхожей любовной коллизии видит уникальность, то человек возраста «дожития», напротив, предпочтет свести даже самую непростую историю к понятной картотечной формуле, к очевидному «вода мокрая, а Волга впадает в Каспийское море». Потому что ему так проще и удобней, потому что у него уже нет сил вглядываться в оттенки и подмечать нюансы.
На уровне поведения у человека меняются привычки, включается «режим энергосбережения», прогрессирует экономность усилий и движений. Ему приходится учитывать и держать в уме многое – как уже существующие болезненные проявления, так и возможные. Человек начинает медленнее двигаться, осторожнее ходить и садиться, предусматривать какие-то вспомогательные ресурсы. Если можно лежать – лежит, если можно сидеть – сидит… Это тот самый этап, на котором еще вчера веселые и активные участники всевозможных вечеринок и поездок, всегдашние борцы «за любой кипиш» вдруг радикально меняются – теперь они как можно раньше уезжают из гостей (о ночевке там и речи не идет – «нет-нет-нет, я должен спать только в своей постели»), отказываются приехать на день рождения или пикник («что-то я уставшим себя чувствую, и там-то и сям-то побаливает, и погода не очень»), придирчиво выбирают условия поездок и проживания, да и в качестве курорта рассматривают в основном тихие санатории и отели семейного отдыха, как можно дальше от шума.