Страница 20 из 23
Уже в тот период для меня стало ясным, что тема советско-германских договоренностей довоенного периода станет одним из оселков, на котором будет проверяться реальная степень доверительности отношений с моими будущими контактами в странах Западной Европы. Хотя бы потому, что расхожая фраза «четвертый раздел Польши путем совместных и скоординированных усилий нацистской Германии и Советского Союза» уже уверенно набирала свою пропагандистскую силу. Она стала особо популярной на Западе после ввода войск стран Варшавского договора в Чехословакию в 1968 году. А к моменту возникновения в Польше движения «Солидарность» пропагандистский штамп «исторический сговор двух тиранов» уже зримо обрел свои мощные разрушительные очертания.
Во время работы в западноевропейском подразделении разведки через мои руки проходили материалы стран-членов НАТО (благо мы были кураторами, головным подразделением разведки по данному т. н. «главному противнику»), которые свидетельствовали о выборе ими темы пакта в качестве одного из ударных направлений по разрушению единства стран-участниц Варшавского договора. Это же подтверждалось и аналитическими выкладками службы активных мероприятий, которая фиксировала весьма значительный, по сути, скачкообразный рост интереса спецслужб главного противника к скрытому потенциалу «секретных протоколов пакта Риббентропа – Молотова» как очень эффективного, разнопланового и многовекторного информационно-пропагандистского оружия.
Именно в тот период пошли первые серьезные импульсы западноевропейцев в направлении подталкивания Румынии к более пристальным взорам не только на Трансильванию, но и на Бессарабию. Резко активизировалась деятельность «представительств прибалтийских стран в изгнании», стали появляться первые после 1948 года образцы документальных фальшивок по теме «секретных протоколов». Про Польшу я и не упоминаю, здесь и так все предельно ясно.
Нехотя зашевелилась в этот период и советская дипломатия. Тема пакта стала все чаще звучать в шифротелеграммах и иных информационных сообщениях совпослов. Правда, под одним и тем же шаблонным ракурсом – дескать, некий иностранный собеседник затронул в беседе тему пакта и намекнул на ее актуальность и супер-пупер-важность для общественного мнения своей страны, а также для будущности плодотворного развития дружественных (или не очень чтобы таковых) двухсторонних отношений. А совпосол или работник посольства, в свою очередь, якобы дал необходимые и исчерпывающие разъяснения слегка дебиловатому имяреку на основе известных положений миролюбивой внешнеполитической линии Советского государства, тезисов очередного исторического выступления «лично Л. И. Брежнева» и выдвинутых генсеком новых инициатив, которые, по закону политической подлости, сыпались как из рога изобилия почему-то именно по пятницам, накануне законного отдыха советских дипломатических работников в выходные дни. Почему по закону подлости? Так ведь регулярно приходилось по субботам мотаться, высунув язык, за «реагажем» на выступление генсека, а ведь все добрые люди в это время предпочитают водку… пардон, арманьяк с кальвадосом потреблять под хорошую закуску где-нибудь на природе.
То, что сейчас со щенячьим восторгом и повизгиванием рассказывают в СМИ о неудачных потугах какого-то действующего или бывшего совпосла (например, того же И. Майского) в его стремлении прояснить, наконец, в позитивном ключе ситуацию с «секретными протоколами» и признать уже в тот период факт их существования, – досужие выдумки и неуемные фантазии от начала и до конца. Слава Всевышнему, внешнеполитическая разведка имела возможность читать абсолютно все шифротелеграммы, поступавшие из совзагранучреждений в МИД СССР, поэтому уверенно заявляю: ничего подобного там и близко не было.
Впервые советская дипломатия по-серьезному взялась за этот сюжет лишь во времена пребывания Вилли Брандта на посту канцлера ФРГ. Тогда совпослу в ФРГ было передано шифротелеграммой полуофициальное поручение Инстанции выяснить у немецкой стороны факт наличия или отсутствия в их архивах любых документальных материалов, связанных с заключением в 1939 году Договоров между Германией и Советским Союзом. Ответ был, насколько я помню, следующим: в немецких архивах имеются лишь копии документов, переданных им на последующее хранение Госдепартаментом США в середине 60-х годов, и они готовы предоставить эти копии своим советским коллегам. Поступили тогда эти копии в нашу страну или нет – не знаю достоверно, но думаю, что от любезного предложения немцев грех было отказаться, ведь предложено было «на халяву, битте»…
Мне до сих пор непонятна пассивность в те времена официального Бонна (а теперь уже Берлина) в однозначном и недвусмысленном прояснении вопроса с «секретными протоколами». Ведь «за четвертый раздел Польши» весьма чувствительно пинают ногами не только СССР (и его правопреемника Россию), но и довоенную нацистскую Германию (правопреемницей которой стали ФРГ). А ведь бундестаг ФРГ даже и не помыслил, в отличие от «взбесившегося принтера» Съезда народных депутатов СССР, дезавуировать советско-германские соглашения 1939 года и объявить их «юридически ничтожными с начала и до конца». Немцы – молодцы, действовали по известным заветам И. В. Сталина: «Нет оригиналов внешнеполитических документов – нет и самой проблемы».
Впрочем, отдельные попытки со стороны «нестандартно мыслящих депутатов» внести вопрос о «секретных протоколах» на рассмотрение западногерманских парламентариев все же были, но все они, как мне рассказывали в личных беседах члены фракции «Партия демократического социализма» (PDS) в бундестаге ФРГ, были вежливо и без лишнего шума и суеты отклонены, в основном по мотивам нарушений парламентской процедуры. Так кто же, на ваш личный взгляд, поступил умнее и дальновиднее: Горбачев с Яковлевым или Коль со Шрёдером?
В период работы в аппарате Председателя КГБ СССР мне было поручено, помимо прочего, курировать в масштабах ведомства также и эту тематику. Поэтому вся дипломатическая и оперативная переписка с загранпредставительствами, все материалы перехвата и дешифровки, все записки МИД СССР и отделов ЦК КПСС, все доклады и справки академических институтов по данной теме поступали в конечном итоге ко мне на стол и тщательно исследовались на предмет новизны содержащихся в них сведений. Ничего принципиально нового на момент начала работы I съезда народных депутатов СССР я в них, при всем моем добросовестном старании и даже стремлении, увы, не увидел.
В тот период я уже был достаточно подробно осведомлен о том, что КГБ СССР, прежде всего его Первое главное управление, никогда не оставлявшее эту тему без должного внимания, несколько раз по своим каналам как в официальном порядке, так и через имеющиеся в МИДе, МГИМО и Дипломатической академии кадровые и иные возможности пытался прояснить обстановку с существованием «секретных протоколов» и что каждый раз поиски неизменно сводились к нахождению тех или иных копий американского и немецкого происхождения. Что же касается Общего отдела ЦК КПСС, тот, вообще, с явной обидой, со слезой на глазах и с дрожью в голосе заверял и МИД, и КГБ, и другие отделы своего родного ЦК, в том числе и письменно, что вынюхивать любые следы существования «секретных протоколов» нужно лишь в МИДе, только в МИДе и нигде более. Искать что-то полезное по данной теме в нашем ведомственном архиве было вообще бессмысленным занятием, его перелопатили основательно, и причем неоднократно.
Сама постановка вопроса о «секретных протоколах» пакта Риббентропа – Молотова в повестку дня I съезда народных депутатов СССР с последующим созданием депутатской комиссии выглядела, мягко говоря, не вполне мотивированным политическим решением, продиктованным главным образом конъюнктурными требованиями текущего момента, ибо в области и внутренней, и внешней политики СССР накопились к тому времени гораздо более актуальные и неотложные проблемы, к решению которых депутатам следовало бы приступать в первую очередь.
Но зато этот политический маневр отлично вписывался в логику программных действий команды Горбачева – Яковлева – Шеварднадзе по укреплению своего доминирующего положения на фронтах идеологических сражений, в определении главных направлений внутриполитического и внешнеполитического развития страны. Призывы «Больше социализма!» и «Возврат к истинному ленинизму!» рассматривались ими как идеологическое средство борьбы с остатками сталинского наследия во всех сферах жизни – от экономики и существующей системы хозяйствования до дипломатии и внешней политики.