Страница 21 из 22
Такое ошибочное воззрение могло составиться только благодаря полному незнакомству с учением о душевных болезнях; его очевидная несостоятельность избавляет от необходимости входить в его подробное обсуждение. Не подлежит сомнению, что определение душевной болезни должно основываться на научном распознавании и предполагает специальные научные сведения.
«В том-то именно и дело, – говорит проф. Фрезе, – что не врачи не в состоянии определить сумасшествие потому, собственно, что распознавание помешательства есть чисто научный акт, требующий известных теоретических и практических познаний, не доступных не врачу». Источник распространенного в обществе заблуждения коренится главным образом в том, что и до сих пор с понятием душевнобольного связывается нечто «совершенно не похожее на то, что люди видят ежедневно». Идеальный сумасшедший, созданный общественным мнением, представляет совершенно особое существо, резко уклоняющееся от общего человеческого типа, существо, которому, по словам Моудсли, приписываются поступки или без всяких мотивов, или с такими, которые не могут прийти на ум здоровому человеку. Такое понятие, составившееся и продолжающее держаться даже у образованных лиц, оказалось, однако, в резком противоречии с выводами и наблюдениями современной психиатрии. Даже в специальной больнице, говорит Моудсли, наблюдатель не найдет ни нового мира, ни новых существ: он найдет человека измененного, но не преобразованного. Он встретится здесь, по замечанию Эскироля, «с теми же самыми идеями, с теми же заблуждениями, страстями и страданиями: это тот же мир, но только все черты здесь резче, краски ярче, тени сильнее и действия поразительнее, потому что человек является здесь во всей наготе, не скрывая своих помыслов и недостатков, не прикрывая страстей прельщающим нас покровом и не маскируя пороков обманчивой внешностью».
Заслуживает внимания, что наш Сенат, признавая за судьями полную компетентность в распознавании душевных болезней, тем не менее не в состоянии был провести вполне последовательно своего убеждения, что для определения сумасшествия достаточно одного здравого смысла. Это далеко не единичный факт, доказывающий, как вообще мало последовательности и стройности в наших законоположениях, сенатских толкованиях и разъяснениях, касающихся вопроса о душевных болезнях. Так, Сенат неоднократно разъяснял, что если на суде возбужден вопрос о ненормальном состоянии умственных способностей подсудимого во время совершения преступления, то для собрания точных сведений по этому предмету недостаточен допрос свидетелей, но необходимо выслушать мнение экспертов.
«Преступление, учиненное больным, тогда только не вменяется ему в вину, когда точно доказано, что болезнь его в то время сопровождалась припадками умоисступления или совершенного беспамятства; для собрания же точных доказательств по этому предмету недостаточно допросить свидетелей, видевших обвиняемого во время более или менее близкое к совершению им преступления, но необходимо еще выслушать мнение экспертов о том, считают ли они засвидетельствованные факты достаточным доказательством, что обвиняемый во время совершения преступления находился в припадке умоисступления или совершенного беспамятства, так как разрешение этого вопроса требует специальных медицинских сведений, и во всех подобных случаях решению этого дела должно предшествовать выслушание экспертов (Уст. уг. суд. ст. 112, 325, 326, 336 и 692). Поэтому, если окружный суд находит, что судебное следствие представляет достаточные данные к возбуждению вопроса о невменяемости подсудимому его вины вследствие болезненного состояния, в котором он находился во время совершения преступления, то на обязанности суда лежит вызвать экспертов-врачей для выслушания их мнения по этому предмету; предложение же такого вопроса присяжным без надлежащего предварительного освидетельствования через сведущих людей есть нарушение коренного правила судопроизводства, лишающее приговор суда силы судебного решения (мн. Уг. касс. д-та № 135, 1869)».
В другом решении говорится, что предложение присяжным вопроса о невменяемости на основании показаний обвиняемого и свидетелей есть прямое отступление от 325, 326, 336 и 692-й ст. Уст. уг. суд, влекущее за собою, в случае признания невменяемости вследствие ненормального состояния умственных способностей, отмену решения присяжных (реш. касс. Д-та, 1868).
Та же самая мысль выражена и в следующем решении: «в случае возбуждения на судебном следствии вопроса о ненормальном состоянии умственных способностей подсудимого во время совершения преступления выслушивание по этому предмету заключения экспертов составляет столь важное требование закона, что неисполнение его, т. е. постановка вопроса о невменяемости единственно на основании показаний свидетелей и подсудимого, влечет за собою, при утвердительном разрешении его, отмену приговора» (реш. касс. д-та, 1868, № 499).
Приведенные решения указывают, какое важное значение Сенат придает экспертизе при возбуждении вопроса о ненормальном состоянии умственных способностей обвиняемого; суд не вправе предлагать присяжным вопрос о невменяемости по причине душевного расстройства, не выслушав заключения экспертов, постановка вопроса о невменяемости единственно на основании показаний свидетелей и подсудимого влечет за собою отмену решения присяжных. Совершенно, однако, непонятны основания, почему эта отмена приговора должна следовать только при утвердительном решении, т. е. при признании невменяемости со стороны присяжных. Казалось бы, скорее должно быть установлено обратное отношение: если присяжные, не опираясь на врачебное мнение, признают подсудимого невменяемым вследствие душевного расстройства, то, значит, оно выражается уже очень резкими признаками. Гораздо больше сомнения внушает отрицательный приговор, так как присяжные, не выслушав заключения врачей, легко могут просмотреть душевное расстройство и признать вменяемым человека, несомненно, душевнобольного и невменяемого.
В чем же состоит задача врача-эксперта и какое значение для суда должно иметь его заключение?
«В тех случаях, когда для точного уразумения встречающегося в деле обстоятельства необходимы специальные сведения или опытность в науке… приглашаются сведущие люди», – говорит ст. 112 Уст. уг. суд. К числу таких сведущих людей относятся и врачи, в частности врачи-психиатры. Суд приглашает их потому, что при разборе дела встречает вопросы, на которые он при всем своем желании ответить не может, так как не обладает ни специальными сведениями, ни опытностью; поэтому он и обращается к лицам, которые могут разъяснить эти вопросы и дать на них ответы, необходимые для судебного вывода. Из этого следует, что вопросы, которые передаются на обсуждение врача-эксперта, могут относиться только к его специальности, это могут быть только медицинские вопросы, для уразумения которых судьи не обладают нужными сведениями, но с которыми зато врачу постоянно приходится иметь дело. Действительно, эксперт-психиатр не встречается на суде с какими-либо новыми для него вопросами. В самом деле, то, что называется экспертизою,
«может быть производимо и производится врачом во всякое время без малейшего повода со стороны суда, как только врач, почему бы то ни было, ставит себе те же самые вопросы, которые иногда задает ему суд. Так, например, он определяет причину смерти, исследует отравление, распознает душевное расстройство и т. д. Какое-нибудь научное исследование, предпринятое врачом с целью уяснить себе данный вопрос, и научное исследование, сделанное по приглашению суда, по сущности своей, нисколько не разнятся между собою. Это воззрение, очевидно, принимает и Миттермайер, утверждая, что наилучшим образцом для способа действий эксперта, занимающегося испытанием умственных способностей подсудимого, может служить способ действий, которого держится опытный врач дома умалишенных при исследовании душевного состояния больного во время приема его в это заведение. Единственное различие действий врача в том и другом случае заключается в том, что добытые в первом случае результаты остаются в распоряжении врача, а во втором отдаются на распоряжение суда для применения их к известным судебным вопросам»[22].
22
Фрезе. 1. С. 178.