Страница 14 из 70
Так мы и сделали.
- Крошка, а откуда ты знаешь, когда они начнут разворачиваться?
- Сознания я не теряла - они просто схватили меня и затащили вовнутрь, поэтому время старта мне известно. Принимая за место назначения Луну, что самое вероятное, и, исходя из того, что весь перелет происходит при одном "g", поскольку я не чувствую никаких изменений в своем весе... А ты чувствуешь?
- Вроде нет.
- Вот видишь, а то мое чувство веса может быть нарушено долгим пребыванием на Луне. Итак, если эти предположения верны, продолжительность полета составляет три с половиной часа, а расчетным временем прибытия следует считать 9.30, так что разворот приходится на 7.45, то есть на сейчас.
- Что, разве уже так поздно? - Я посмотрел на часы.- На моих только без четверти два.
- Твои часы показывают время твоего пояса. Мои показывают принятое на Луне гринвичское. Ого! Начинается!
Пол накренился, изогнулся и ушел из-под меня. Голова пошла кругом, внутренности делали сальто-мортале. Потом все успокоилось и головокружение прошло.
- Ты как, в порядке? - спросила Крошка.
Напрягшись, я сфокусировал взгляд.
- Вроде да.
- Их пилот разворачивается быстрее, чем осмеливалась я. Теперь уже совсем все ясно. Мы летим на Луну. Будем там через час сорок пять. Я все еще до конца не верил.
- Слушай, Крошка. Это что же за корабль, если он способен гнать всю дорогу до Луны при одном "g"? Секретный, что ли? Да и ты-то как очутилась на Луне? И зачем тебе понадобилось красть корабль?
Вздохнув, она заговорила с куклой:
- Любопытный он мальчик, мадам Помпадур. Кип, как же я могу отвечать на три вопроса сразу? Это - летающая тарелка, и...
- Летающая тарелка! Дальше можешь не продолжать!
- Перебивать невежливо. Можешь назвать ее как тебе заблагорассудится, официально установленного термина все равно не существует. По очертаниям она на самом деле больше походит на буханку ржаного, такой приплюснутый у полюсов сфероид, то есть форма, определяемая...
- Я знаю, что такое приплюснутый сфероид,- отрезал я. Я устал и изрядно расстроился, на что имелось достаточно причин: и барахливший холодильник, попортивший мне пару хороших брюк, и удар, полученный в спину, когда я из благородных побуждений по-рыцарски бросился вперед, не говоря уже о Тузе. А что касается гениальных девчонок, то я начинал приходить к выводу, что свою гениальность им лучше бы держать в кармане.
- Нечего рычать,- сказала она укоризненно.- Я знаю, что за летающие тарелки принимали все, что угодно, от метеозондов до уличных фонарей. Но, исходя из принципов бритвы Оккама, я пришла к твердому убеждению, что...
- Чьей, чьей бритвы?
- Оккама. Принцип ограничения количества возможных гипотез. Ты что, с логикой не знаком?
- Да не очень-то.
- Ну, видишь ли, я пришла к заключению, что в каждом пятисотом случае наблюдения "летающей тарелки" речь шла об одном из кораблей, на борту которых мы сейчас находимся. Все сходится. Что же до причин моего пребывания на Луне...- Она сделала паузу и усмехнулась.- Видишь ли, я изрядная язва.
Оспаривать это заявление я не стал.
- Давным-давно, когда папа был еще мальчишкой, Хейденский планетарий стал записывать желающих лететь на Луну. Так, очередной рекламный трюк, вроде того недавнего дурацкого конкурса на лучшую рекламу мыла, но папа взял и записался. И вот, годы спустя, действительно начались туристские поездки на Луну, и, естественно, планетарий передал этот список фирме "Америкен экспресс", а "Америкен экспресс" известил всех, кого мог по этому списку найти, что им продадут туры вне очереди.
- Стало быть, отец взял тебя с собой на Луну?
- Господь с тобой, конечно, нет! Папа записался еще мальчишкой. А сейчас он чуть не самая большая шишка в Институте новейших исследований и времени на подобные развлечения у него нет. А мама не полетела бы ни за какие коврижки. Вот я и решила, что полечу. Папа сказал: "Нет", а мама сказала: "Господи, ни в коем случае"...
Вот я и полетела. Я, знаешь, могу стать ужасно въедливой, если захочу,- гордо заявила Крошка.- Папочка говорит, что я - аморальная маленькая стервоза.
- И что же, по-твоему, он прав?
- А то нет! Папа-то меня понимает, это мама только всплескивает руками и жалуется, что не может со мной справиться. Две недели я всех допекала по первому разряду и вообще была невыносимой, пока папа не взмолился: "Да дайте ей лететь, ради всего святого, может, нам хоть страховка от нее достанется!"
Вот я и отправилась.
- И все-таки неясно, как ты очутилась здесь.
- А, здесь... Я, видишь ли, сунула нос, куда нельзя, делая именно то, что нам делать не разрешили. Я всегда шатаюсь по сторонам, это очень развивает. Вот они меня и схватили. Им, конечно, отец нужен, а не я, но они надеются его на меня выменять. Допустить этого я не могла, вот и смылась.
- Убийца дворецкий,- пробормотал я.
- То есть?
- Дыр в твоем рассказе, как в последней главе детектива.
- Ну, ты уж мне поверь, дело-то... О, черт, опять начинается!
- То есть?
Освещение из белого стало вдруг голубым. Ламп не было, светился весь потолок. Я попытался подняться на ноги и... не смог. Чувствовал я себя таким измотанным, как будто только что закончил кросс по пересеченной местности. Сил хватало только дышать. Я обмяк, как мокрая веревка.
Крошка с усилием пыталась что-то сказать мне:
- Когда они за нами... придут... ты не... сопротивляйся... самое главное...
Голубой свет снова сменился белым, узкая стена поехала в сторону.
На лице Крошки появилось испуганное выражение, но она продолжала с трудом:
- Самое главное... не зли... его.
Вошли двое, отпихнули Крошку, связали мне ремнями запястья и щиколотки, еще одним ремнем прихватили руки к телу. Я начал приходить в себя, но медленно; сил не хватило бы и марку лизнуть. Я жаждал размозжить им черепа, но шансов на это было не больше, чем у бабочки спереть со стойки бара колокольчик. Они понесли меня.
Я запротестовал:
- Слушайте, вы, куда вы меня тащите? Да какого черта, вы в своем уме? Да я вас засажу, я...
- Заткнись,- ответил один из них. Тощий такой, коротышка, лет пятидесяти, а то и больше, которому, видно, ни разу в жизни не довелось улыбнуться. Второй был потолще и помоложе, с капризным детским ртом и с ямочкой на подбородке. Он, похоже, не прочь был посмеяться, когда не волновался. Но сейчас он выглядел весьма издерганным.