Великий Бенин

– Твой отец прав, – важно сказал Жороми. – Литейное дело – дело мужчин. – Но, увидев, как огорчилась Эмотан, торопливо добавил: – Ты не горюй, когда я стану большим, я непременно поведу тебя в мастерскую и покажу тебе работу литейщиков.

Дети так увлеклись разговором, что не обратили внимания на шум и крики, доносившиеся с улицы, и, только когда гости подбежали к воротам, Жороми и Эмотан поняли, что случилось что-то необыкновенное.

Улица была запружена народом.

– В городе белые люди! В городе люди с белой кожей! – передавалось из уст в уста.

Жороми и Эмотан пробрались вперёд, чтобы скорее увидеть, о каких это людях идёт речь. Их глазам предстало удивительное зрелище: окружённые воинами обба, по улице квартала литейщиков шли странные люди. Кожа на их лицах была совсем белой. Тела этих людей от самой шеи до щиколоток были одеты в невиданную одежду, даже ступни ног чужеземцев были запрятаны в какие-то предметы. Да, таких людей ещё в Бенине не бывало, и неудивительно, что жители города шумно выражали своё изумление.

Воины повели белых людей в дом, специально предназначенный для приёма гостей, а бенинцы ещё долго решали вопрос, откуда пришёл этот странный белый народ. Но так как ответа никто дать не мог, люди постепенно начали расходиться.

Гости Осифо вернулись в дом, чтобы при свете факелов продолжать прерванное веселье, но Жороми с ними не пошёл. Он простился с Эмотан и отправился спать – ведь завтра утром отец поведёт его в литейную мастерскую. А это для него было важнее, чем вкусная еда и весёлые танцы, важнее, чем странные люди с белой кожей.

Глава V

Бронзовый петух

Дело это достойно удивления, делается это при помощи глины, воска, меди, олова и огня.

Жороми проснулся очень рано. В комнате было совсем темно. Он протянул руку, нащупал циновку, закрывающую вход, отодвинул её и выглянул во двор.

«Почему так, – подумал мальчик, – когда хочешь спать, солнце щекочет тебе лицо, куда бы от него ни спрятался, а когда надо, чтобы скорее наступил день, солнце спит и спит?» И он начал шептать, едва шевеля губами, чтобы не разбудить младших братьев, спавших рядом:

– Солнце, проснись, солнце, проснись.

– Проснись, проснись! – закричал кто-то над самым его ухом.

Жороми вскочил, протирая глаза. Что это? Солнце заливало лучами двор. Мама несла в руках дымящийся горшок – значит, она успела сварить батат. Теперь понятно, почему малыши смеялись над ним: он проспал. Неужели отец ушёл? Жороми испуганно оглядел двор. Отец сидел на своём обычном месте, прислонясь спиной к пристройке, служившей ему спальней. Перед ним на земле была расстелена циновка: отец ждал, когда мама подаст еду.

– Жороми, – крикнула мать, – скорее умывайся и ешь, а то отец уйдёт без тебя!

Жороми не надо было просить дважды. Он быстро сунул голову в таз с водой, расплёскивая воду, умылся и, сев на корточки рядом с отцом, принялся набивать рот горячим бататом.

Мама принесла два калебаса с козьим молоком, большой она подала отцу, маленький – Жороми. Мальчику хотелось как можно скорее отправиться в мастерскую, он залпом осушил калебас, запихал в рот целую лепёшку и даже не взглянул на свои любимые орехи в меду.

Отец не торопился; он не спеша отщипывал кусочки лепёшки, медленно клал их в рот и запивал маленькими глотками молока. Ох, как не терпелось Жороми. Но он старался сидеть спокойно и не вертеться – ведь торопить взрослых невежливо.

Наконец отец поднялся, вытер руки о полосатую ткань, которую мама держала наготове, и они вышли из дома…

Усама двигался по улице медленно, важно, с достоинством кивал головой низко кланявшимся ему мужчинам и женщинам.

Жороми шёл за отцом, стараясь подражать его мерной поступи. Мальчик гордился своим отцом, ведь его отец самый главный мастер, самый большой человек в квартале литейщиков. Когда Жороми станет взрослым, он будет таким же, как его отец.

Правда, иногда мальчику хотелось стать музыкантом, научиться играть на дудках и на барабане. Но чаще всего он мечтал стать воином из свиты самого обба: среди мальчишек их квартала он бегает быстрее всех, выше всех взбирается на пальму, да и в борьбе его победить нелегко.

– Отец, кто главнее – музыкант, литейщик или воин?

Усама с удивлением повернул голову к Жороми. По мнению старого мастера, нет дела более важного, чем литьё металла. Но, догадавшись, какие сомнения тревожат сына, он ответил ему так:

– Музыкант радует сердце в день праздника. Скажи, кто помнит о нём в будни? Воином становится каждый мужчина, если приходит война. Но что делать воину, когда люди строят дом или сажают хлеб? Наша работа нужна всем. Разве не мы, мастера-литейщики, делаем копья, которыми убивают врага, и топоры, которыми рубят деревья? Кроме того, мы умеем превращать бронзу в музыкантов и воинов, в людей и животных, в змей и птиц. Мы заставляем бронзу говорить о буднях и праздниках, о мире и войне. Работа литейщика живёт всегда, потому что всегда живёт бронза; бронза в руках мастера расскажет обо всём, что было и что есть. Но чтобы стать большим мастером, подчинить себе бронзу и услышать её звон, надо уметь слушать музыку и быть проворнее охотника на леопардов.

Отец и сын шли в тени глиняной ограды, тянувшейся вдоль всей улицы. Эту стену Жороми изучил наизусть. Как часто он простаивал перед ней, ожидая, пока отец кончит работу; как часто он заглядывал в щёлочку всегда закрытой двери, надеясь разглядеть тайну, что скрывается там, за стеной. Неужели сегодня дверь впустит его?

И дверь раскрылась. Вслед за отцом Жороми вошёл в большой квадратный двор. Он увидел множество построек с узкими окошками под самыми крышами. Большие плавильные печи стояли в центре двора. Около них суетились измазанные глиной, одетые в рваные тряпки люди. Они раздували огонь в топках, ногами месили глину. «О, да ведь это рабы», – испытывая лёгкий страх, подумал Жороми, провожая глазами тощих людей, несущих на головах большие бронзовые плиты. Однако задерживаться было некогда. Отец пересёк двор, и Жороми заторопился. Ещё несколько шагов, и они вошли в помещение мастерской.

Молодые и старые мужчины поспешно поднялись им навстречу.

– Желаю силы и благополучия, – важно проговорил Усама в ответ на приветствия мастеров. – Сегодня большой день: мой сын впервые вошёл в мастерскую, где живут тайны металла. Я привёл его к вам, чтобы среди мастеров, таких, как вы, он стал настоящим мужчиной, это значит – настоящим мастером. В нашей священной работе нет отцов и сыновей, а есть мастера большие и малые, хорошие и плохие. Возьми мальчика, Осунде, – Усама подтолкнул сына к высокому юноше, – и сделай из него человека, как пять вёсен тому назад я из тебя, несмышлёныша, сделал хорошего мастера.

С этими словами Усама покинул помещение мастерской. Жороми смутился. Он растерянно посмотрел вслед отцу, потом перевёл взгляд на молодого мастера и неожиданно для самого себя улыбнулся.

– Эге, – усмехнулся в ответ и Осунде, – ты, я вижу, мальчик весёлый. Значит, будем друзьями. У меня тоже весёлое сердце, а сейчас мне весело вдвойне.

– Я это знаю. – Жороми серьёзно кивнул головой.

– Что ты знаешь, маленький человечек?

– Я знаю, почему тебе весело больше, чем было два дня тому назад. У тебя радость на сердце, потому что ты взял в жёны девушку Ириэсе. Я был вчера на вашей свадьбе.

– О, – засмеялся Осунде, – значит, мы друзья со вчерашнего дня. Бери скамеечку, садись рядом и смотри. Я научу твои руки всему тому, что умеют делать мои. Но помни, знания рукам дают голова, глаза и сердце. – Пальцами правой руки Осунде коснулся лба, глаз и груди Жороми, словно для того, чтобы мальчик запомнил сказанное навек.