Страница 1 из 8
========== Часть 1 ==========
Иногда я не различаю, где жизнь, а где сон или сон во сне.
Дж. Харрис, «Небесная подруга»
***
Древние Боги не бессмертны.
Я всегда помню об этом.
Розмарин — помогает не забывать.
Я добавляю его в пищу. Особенно вкусными получаются блюда из баранины или свинины («Ах, опять в «Трёх мётлах» подают это дивное ирландское рагу, пойдёмте быстрее, нужно успеть занять столик!»).
Я бросаю розмариновые веточки в толстостенный глиняный чайник — для любителей травяных настоев. На заднем дворе трактира у меня есть свой маленький садик с душистыми травами: шалфей, чабрец, мята, лаванда и… розмарин. Моей магии пока хватает на то, чтобы травы росли в любое время года. Даже на каменистой шотландской земле, под выцветшим бесприютным небом.
Помона, дальняя сестра моя, давно уже себя забыла. Её магия превратилась в общепринятый фарс — бесполезное махание деревяшкой и выкрикивание заклинаний. Она теперь растит травы в теплицах, и вряд ли её силы хватит на то, чтобы вдохнуть жизнь даже в яблоневое семечко. Иногда Помона приходит в «Три метлы», и я щедро сдабриваю розмарином её сливочное пиво. Тогда она становится задумчивой, выводит пальцем на столешнице обрывки древних знаков, словно силясь что-то вспомнить, — но тщетно: жизнь среди людей наложила на неё ярмо вынужденного беспамятства. Культ богини Помоны угас, ей перестали приносить жертвы. Она доживает свой век в человеческом теле.
Как и я.
Но у меня хотя бы есть — память.
И я могу вспомнить имена тех, кого поглотило забвение: Тараниса-громовержца и Эпону-лошадницу, болтуна Огмия и рогача Кернунна, а также — остальных братьев и сестёр, богов и богинь. Некоторые из них, страшась заточения в смертном теле, согласились войти в пантеон новой веры. Святая Бригитта, бывшая когда-то богиней плодородия, венценосная сестра моя, смотрит на меня с икон. Её взор обещает вечное блаженство, а скорбно сомкнутые губы её, кажется, вот-вот приоткроются в отчаянном шёпоте: «спаси!».
Сёстры мои, братья мои! Я каждое утро вплетаю в пряди своих волос веточки розмарина. Я помню о вас. Я делаю всё, что в моих силах, но чувствую, как начинаю слабеть.
Я — Росмерта, спутница сияющего Луга, сестра светоносного Белена.
Я — Розмерта, сквиб, хозяйка самого популярного в Хогсмиде паба «Три метлы».
Я — Роза-Мария, Розмари, опытная шлюха без имени и возраста, властительница запретных фантазий и повелительница поникших членов.
Я?
Я…
***
— Говоришь — два кната? — Донаган Тремлет приподнимается на локте.
Даже в полумраке видно, каким нетерпением сверкают его глаза.
— Два кната — если хочешь обычный сон, и два сикля — если хочешь, чтобы в твоём сне что-нибудь происходило, — с видом знатока вещает Мирон Вогтэйл.
— И что? — усмехается с соседней кровати Чарли Уизли. — Мадам Розмерта явится к тебе ночью обнажённой? В одном кухонном фартуке и с подносом сливочного пива? А потом будет до самого рассвета эротично кормить тебя пудингом с ложечки?
— Как знаешь, — Мирона сложно смутить. — Может, и с ложечки, если у тебя настолько бедное воображение. Но мне понравилось.
— То-то ты всю ночь стонал! — хохочет Чарли. — Да, мадам, ещё, мадам…О-О-О-О-О! Какая у вас, мадам, большая… — Он хитро прижмуривается. — Большая ложка!
Донаган швыряет в Чарли подушкой:
— Заткнись, Уизли! Что дальше, Мирон?
Мирон пожимает плечами:
— Просто два кната. Монетку — в один горшок, монетку — в другой. У мадам Розмерты на кухне целая полка таких горшков. Закопчённые до жути, даже узор на боках сложно разобрать. Но она говорит, что волшебные.
— А ты — видел? — с придыханием спрашивает Донаган. — Расскажи…
— Что надо, то и видел. Не сбудется, если рассказать.
— И голых девчонок — тоже?
— А может, даже и мальчишек! — веселится Чарли. — Кто ж нашего Мирошу знает.
— Заткнитесь все трое! — раздражённо рявкает Билл Уизли. — Мирон, я тебя предупреждал, что не нужно соглашаться на подселение пятикурсников! У нас ЖАБА на носу, а они мешают. Хотя бы ты не подливай масла в огонь.
— Братец, а я при чём? — Чарли делает виноватые глаза. — Я к ним со всей душой, а они…
— Молчи уж, подстрекатель, — почти добродушно ворчит Билл. — Нигде от тебя покоя нет, ни в школе, ни дома.
— Раскомандовался ты, Билли, — Мирон неодобрительно качает головой.
— Имею право: я — староста школы. Гасите палочки и спать.
Билл задёргивает полог.
— «Гасите палочки и спать», — шёпотом передразнивает Донаган. — Чарли, твой брат всегда такой? И дома?
— Дома он ещё хуже, — грустно вздыхает Чарли. — Это здесь он словами воздействует, а там подзатыльников надавал бы — и все дела.
— Тихо, малышня, — ворчит Мирон. — И вправду, дайте выспаться.
***
Билл вспоминает об этом разговоре только через полгода, когда дождливым сентябрьским вечером оказывается в Хогсмиде. Уже поздно напрашиваться к кому-нибудь в гости, а домой не хочется. Там будет мама, окружённая толпой малышей, и отец с его вечным сочувственным тоном: «Не переживай, сынок, не взяли в Хогвартс, возьмут в Министерство. Я договорюсь». Договорится он, как же. Сам до сих пор чуть ли не в младших клерках ходит, а туда же — договариваться.
Билл знает, что несправедлив к отцу, что обижаться нужно на себя самого, в крайнем случае — на Дамблдора, который обещал место второго учителя по нумерологии — туманно, впрочем, обещал, — но так и не уладил ничего с Попечительским советом.
Биллу хочется как можно быстрее начать самостоятельную жизнь. Он прекрасно понимает, что для матери старший сын, пусть даже любимый, — обуза. Лишний рот в семье. Непристроенные рабочие руки.
Билл бездумно бредёт по Хогсмиду, пока не натыкается на вывеску «Трёх мётел». Почему-то ему сразу вспоминается тот вечер в спальне для мальчиков, загадочный вид Мирона и нетерпение Донагана.
«Два кната — и сон. Стыдный сон, сладкий», — Билл невесело усмехается своим мыслям.
На пороге трактира толпится задержавшаяся компания посетителей. Билл роется в кармане. Что можно купить за два кната? Грошовый леденец на палочке для Джинни. «Почему бы мне не побаловать себя таким же леденцом?» — Билл решительно берётся за ручку двери.
Мадам Розмерта словно ждёт его. Несмотря на поздний час, она улыбается.
— Что угодно молодому господину? — её голос кажется тягучим, словно патока.
И от этого Билл внезапно смущается.
— Мне бы…
«Как сказать? Секс за две медные монетки? Сон о сне? Спросить, где тут у вас волшебные горшки?»
Розмерта окидывает его пристальным взглядом, кокетливо поправляет волосы и протягивает руку.
— Пойдём со мной.
Билл машинально касается кончиков её пальцев и вздрагивает, словно от удара магловским током. Его бросает в пот.
Он, как зачарованный, идёт за Розмертой на кухню. Та соблазнительно покачивается на высоких каблуках, и Билл не может отвести взгляд от её по-девичьи упругой задницы, обтянутой тонкой шерстяной юбкой.
«Неужели она сама предложит мне… — тут он запинается, даже мысленно не осмеливаясь продолжить внезапную догадку. — Хорош я буду. Сколько ей лет? Тридцать? Сорок? Сорок пять? Она мне в матери годится!» На мгновенье Биллу хочется вырвать руку и сбежать, но он преодолевает себя. «В крайнем случае, вежливо откажусь. Не станет же почтенная трактирщица набрасываться на меня… Или станет?»
В кухне ярко горит очаг. На побеленных стенах висят пучки каких-то ароматных трав. Розмерта подводит Билла поближе к огню — туда, где на деревянной полке над очагом стоят тёмные сосуды. Именно «сосуды», потому что назвать их горшками не поворачивается язык. Высокие и приземистые, но все — с выпуклыми неразборчивыми рисунками на боках, они притягивают взгляд.
Розмерта улыбается.
— Что у тебя?
— К-к-кнаты, — Билл никогда не заикался, но сейчас речь подводит его.
— Брось один в огонь, а другой — в любую из этих посудин.
— Но… я… я слышал, что оба нужно…