Страница 1 из 14
========== Часть 1 ==========
Ещё мгновенье - и забудем мы
О балаганах, лавочках, палатках
И всех шатрах, где жило волшебство
и кончилось…
В. Незвал, “Пражские празднества”
Придет время, когда ты решишь, что все кончено. Это и будет начало.
Луис Ламур
Вместо пролога
С.Т. Снейп — Н. Тонкс, 28 августа 1995 года
Ваши невразумительные письмена (которые вы ошибочно назвали научной работой) и удивительное невежество во всём, что касается психологии, не оставляют мне выбора. Вам придётся распрощаться с надеждой стать почтенной домохозяйкой из пригорода (хотя в этом случае я наконец-то смог бы вздохнуть свободно) и все силы приложить к углубленному изучению тех аспектов психоанализа, которые вы так поверхностно упомянули в своей работе.
К слову, профессор одного из Кембриджских колледжей Г. Слизнорт великодушно разрешил вам посещать его лекции. Приступать к занятиям следует через неделю. Надеюсь, ваша неорганизованность не станет этому препятствием.
P.S. Не смейте до отъезда появляться на кафедре! Пока ещё что-нибудь не сломали!
P.P. S. Ремонт книжного шкафа вы, разумеется, возместите в ближайшем будущем.
Н. Тонкс — С.Т. Снейпу, того же дня
Колледж? Вы — просто умничка, так хорошо всё придумали! Я уже готова сорваться с места. Целую в обе щёки!
P.S. В вашем кабинете остались конспекты моего диплома. Чёрт с ними, да? У меня просто не хватит денег на новый шкаф.
С.Т. Снейп — Н. Тонкс, 29 августа 1995 года
Ваши писульки доставят к вам домой, вместе с билетом на поезд. Даже не думайте воспользоваться своей тарахтящей табуреткой: она наверняка сломается на полпути.
В разговоре с профессором Слизнортом можете неограниченно спекулировать моим добрым именем, но учтите: ни слова неправды я про вас не скажу.
P.S. Постарайтесь не упоминать меня всуе чаще раза в месяц, в идеале — забудьте о моём существовании.
P.P. S. И прекратите наконец сквернословить, юная леди!
Н. Тонкс — С.Т. Снейпу, телеграмма, 5 сентября 1995 года
Выехала ласточкой тчк тоже буду вам скучать вскл вскл вскл
1
Н. Тонкс — С.Т. Снейпу
«Милый старый ворчун!
Вы наверняка умираете от любопытства, как же я устроилась на новом месте. Наводить справки обо мне вам не позволяет гордость. (Вероятно, именно здесь вы пометите моё письмо своими знаменитыми красными чернилами, приписав какую-нибудь гадость, да ещё пошевелите презрительной бровью. Видите, как хорошо я вас изучила? Может быть, заведёте привычку хмыкать в усы? И усы, и привычка будут вам к лицу). Возможно, Г.С. и обмолвился бы ненароком про мои успехи, если бы вы соизволили позвонить ему за все прошедшие годы. Скажите, вы со всеми так поступаете: с глаз долой, из памяти вон?
В таком случае я тысячу раз права, что решилась написать вам. И, похоже, начинаю находить в этом своеобразное удовольствие: назвать ворчуном — вас? в глаза? — было бы немыслимо. А в письме я могу писать всё, что взбредёт в голову.
Вы напутствовали меня ехать поездом. Но единственное, на что меня хватило, — это отправить в К. бандероль с книгами и тёплыми вещами. Путешествовать нужно налегке. Ласточка моя, нежная моя птичка (не смейте отзываться пренебрежительно о моей малютке) подверглась жесточайшему техосмотру. Папа был в восторге от моей авантюры, а мама находилась где-то между Францией и Италией, так что у неё мы, как водится, спросить забыли. (Кстати, я не смогла достать для мисс Амбридж билеты на мамин спектакль в Лондоне: как-никак самое начало театрального сезона. Вы, конечно, не передадите Долорес мои извинения, странно было бы даже думать, будто вы способны исполнить такую мою просьбу).
Сборы в дорогу заняли у меня немного времени — гораздо меньше, чем я вам о них пишу. Благо для посещения лекций разрешается свободная форма одежды. Так что несчастные провинциалы вынуждены получать удовольствие от моей манеры одеваться: джинсы, ветровка, вязаный свитер под горло и столь презренные вами ботинки на подошве высотой с фундамент Вестминстерского аббатства.
Места в общежитии мне, разумеется, не нашлось. Сентябрь здесь — самое беспросветное для поиска жилья время. Представляете, снять в К. комнату на учебный год стоит сейчас практически столько же, сколько средней паршивости яхта. Все местные земноводные сочли своим долгом неодобрительно квакнуть и пообещали являться ко мне долгими осенними ночами, если я так бездарно потрачу деньги. Так что, пришлось подыскивать себе миленькую квартирку в окрестностях К. Городок Или, знаете такой? Где-то пятнадцать миль на северо-восток от К. Полчаса лёта Ласточки.
Впрочем, вы должны про Или знать. Здесь каждый год проводятся соревнования по гребле между Кембриджем и Оксфордом. Г.С. разоткровенничался (он вообще любит поболтать со студентами), что вы могли бы стать отличным гребцом, если бы не (цитирую) «та давняя история». О чем он мог говорить? Какие зловещие тайны скрывает ваша биография? Кстати, Г.С. помнит вас как «милого молодого человека, немного замкнутого, но очень талантливого». Неужели и это правда? Мне даже «молодым» вас тяжело представить, не говоря уже обо всём остальном. А под «замкнутостью», он, видимо, подразумевал вашу мизантропию и вечное недовольство миром.
На самом деле мне просто нравится вас слегка дразнить. Издалека, чтобы не нарываться на суровую отповедь.
Буду счастлива получить от вас весточку,
С уважением,
Всё ещё ваша студентка, Н. Тонкс».
***
Н. Тонкс — С.Т. Снейпу
«Была в местном отделении банка. Оно втиснуто между магазинчиком «Всё для дома» и малюсенькой (не больше двух носовых платков) терраской кафе-булочной. В булочной продают изумительные реtits fours и воздушные багеты с хрустящей корочкой. Её хозяйка — моложавая француженка Розетта (Розмерта?) — долгое время жила в Париже, а потом вышла замуж за англичанина и перебралась сюда. В магазинчике «Всё для дома» можно купить вещи, имеющие к дому весьма приблизительное отношение: старую жестяную ванну 50-х годов или часы начала века, в которых должна жить самая настоящая кукушка, но, по словам хозяина, «она не выглядывает наружу много лет, потому что сильно разочаровалась в людях».
Вам наверняка неинтересно читать о подобных мелочах. Однако меня они умиляют и приводят в совершеннейший восторг. Мне нравится болтать с Розеттой (Розмертой? Рози? — никак не могу запомнить точное имя) за чашкой капучино, щедро посыпанного корицей, или рыться в картонных коробках «всё за пять пенсов», выставленных у дверей магазина. Я уже успела обзавестись массой ненужных вещей: старым учебником по ботанике с надписью «собственность Принца-полукровки» (забавно думать, что по нему мог учиться какой-нибудь принц Чарльз), серебряной ложечкой с ручкой в виде кошки и медным дверным колокольчиком (за отсутствием подходящей двери пришлось подвесить его на оконную раму).
Так что анонимный денежный перевод на моё имя (я возвращаюсь к своему посещению банка) оказался весьма кстати. Сначала я думала, что это леди Андромеда, не успев снять с себя остатки грима после нашумевшей премьеры, вспомнила о материнском долге и решила конвертировать его в банкноты. Но, во-первых, ей до сих пор неизвестен адрес, а во-вторых, анонимные поступки без помпы и трагифарса совсем не в духе моей драгоценной матушки (Она, скорее всего, приехала бы сама и, разразившись монологом Медеи или Федры, кинулась бы прижимать к груди блудную одичавшую дочь). А папа деньгами старается не разбрасываться: его автомастерская переживает сейчас не лучшие времена.
Знаете, я где-то слышала, что добрых духов, вроде брауни или домашних эльфов, нельзя благодарить вслух. Они, дескать, стесняются и перестают помогать. Глупости всё это! Я бы с удовольствием чмокнула своего брауни в морщинистую старческую щёку, если бы только смогла до него дотянуться. Деньги мне и вправду были очень нужны: после оплаты квартиры и покупки ненужных вещей остались какие-то жалкие крохи. Но гораздо важнее — знать, что этот затейник-брауни вспоминает обо мне. Пусть даже таким прозаическим способом.