Я – собака Диоген

– Кто же это мог быть? – задумчиво спросил слепой.

– А тебе случайно все это не приснилось, пока ты сидел на лестнице? – спросил Нивос Родеф.

– Какое там приснилось. Я, как только пришел в себя, так схватил ноги в руки и пустился бежать без оглядки во всю прыть, как ошпаренный. Когда спускался по лестнице, в ушах ветер свистел. Добежал до автобусной остановки, промок весь до нитки, рубаха и штаны – хоть отжимай. В тот же день уехал электричкой домой.

– И сколько времени после этого прошло?

– Почти год.

– Странно все это.

– Я и говорю.

– А почему раньше ничего не говорил?

– Не знаю. Что, верно, то верно. Никому я не рассказывал об этом случае, словно хранил чью-то тайну.

Кто же это мог быть? хозяин, слепой Гомер.

– А кладбище далеко расположено от дома твоей матери? – вдруг поинтересовался Нивос Родеф.

– Не очень. А что? Это имеет какое-то отношение к данному случаю?

– Пока не знаю. В столь странном деле любая деталь имеет значение.

Но почему ты спросил о кладбище?

– Видишь ли, – построил свое предположение Нивос Родеф, – судя по твоему описанию этого субъекта, его молено принять за бога Анубиса. Больше я никого не знаю, кто бы имел туловище человека и собачью голову. У древних египтян этот бог считался покровителем умерших – вечно снующий по кладбищу черный шакал, которого они называли "стоящим впереди чертога богов". У него был брат – бог Бата с бычьей головой. Но обычно он появлялся в царстве мертвых в обществе бога мудрости, счета и письма Тота с головой ибиса и палеткой писца. Вдвоем они взвешивали сердце умершего и определяли его дальнейшую судьбу в загробном мире.

– Но я видел только одного Анубиса, – вскричал возбужденный Грек-философ. – С ним не было никакого там Бата или Тота.

– Оно и понятно, – успокоил его Нивос Родеф, улыбнувшись. – Они не могли к тебе завалиться все вместе гурьбой. Если ты сразу же дал деру, откуда тебе знать, что там происходило, и не пожаловали ли туда другие боги, например, Гор с головой сокола, Амон с головой барана, богиня Баст с головой кошки и прочие боги египетского пантеона.

– Ты бы не пугал меня, мне и так не до шуток, – заметил Грек-философ, – а лучше бы посоветовал, что делать.

– А не съездить ли нам всем вместе на твою квартиру и не познакомиться ли с ее обитателями, – предложил слепой Гомер. – Я страсть как люблю проникать в жуткие места и щекотать себе нервы.

– Неплохая идея, – заметил Нивос Родеф. – Нельзя оставлять квартиру без присмотра, а то в ней заводится всякая нечисть.

– Я, конечно, буду вам очень признателен за вашу помощь, – смущенно ответил Грек-философ, – и приму ее с благодарностью. А то знаете, как-то нахожусь в дурацком положении. Никому не могу рассказать об этом инциденте, потому что боюсь быть осмеянным, и в то же время не знаю, что делать. Одному мне ехать туда как-то боязно. А вы все же мои друзья. Кому я еще могу довериться.

– Вот и прекрасно! Все решено! – с энтузиазмом воскликнул слепой. – В следующее же воскресенье все отправимся на квартиру твоей покойной матери, Царство ей Небесное, а для пущей безопасности возьмем с собой моего Диогена.

***

…таким образом мы вчетвером отправились в то странное место где я и познакомился со своим богом.

2. Поездка мудрецов в другой город

Черными мыслят богов и курносыми все эфиопы,

Голубоокими их же и русыми мыслят фракийцы.

Ксенофан (VI в. до н. э.)

Как только настало воскресенье, Грек-философ, Нивос Родеф и слепой Гомер с собакой Диоген встретились на вокзале и отправились вчетвером электричкой на запад. В вагоне Нивос Родеф глубокомысленно заметил:

– Как ни странно, но на вокзале меня почему-то охватило волнение от одной мысли, что вдруг там, куда мы едем, нас ждет сюрприз. Представьте только себе, мы открываем дверь, и нас на пороге встречают Осирис с Изидой и говорят нам: "Добро пожаловать в загробный мир".

– Не говори ничего, а то я в штаны наложу от страха, – воскликнул слепой Гомер.

– Я и так от переживания всю ночь не спал. Вам-то хорошо шутить, – вы находитесь в реальности, то есть в несколько отличном от меня измерении. Вы не только все слышите, но и видите. Со мной же другое дело, у меня совсем другие координаты определения времени, пространства и материи. Иногда мне очень помогает мое воображение, а иногда наоборот, играет со мной скверные шутки, рисуя такие ужасные картины, которые не могут даже и присниться зрячему.

– М-да, – произнес задумчиво Грек-философ, – мне тоже не очень нравится перспектива столкнуться в моей квартире нос к носу с существами, имеющими кошачьи, птичьи или бычьи головы. С меня хватит одного инцидента – встречи с полусобакой-получеловеком.

– Друзья, ко всему нужно относиться легко, – подбадривал их Нивос Родеф, – смотрите на все в этом мире как на приятную шутку, которую с нами пытается играть природа. Ведь Бог и животных создал для нашей с вами забавы. Наши предки в свое время хорошо оценили это и сделали из охоты удовольствие, своего рода спорт не только для себя, но и для кое-кого из своих прирученных четвероногих собратьев.

Взоры всех, кроме слепого, обратились на собаку Диоген.

– К тому же, дорогие друзья, живое существо лучше, чем самая дорогая неодушевленная вещь, – продолжал он. – Напомню вам высказывание Плутарха по поводу разумности почитания животных древними египтянами. Для этого случая я даже специально выписал его мысли на бумажку, вы же знаете, у меня не очень хорошая память в силу моих частых поисков истины в вине.

Но вынул из кармана клочок тетрадного листа и приступил к чтению:

– "Но философы, наиболее достойные похвал, видя в неодушевленных вещах некий скрытый образ божества, считали, что лучше не пренебрегать ничем, что может усилить их культ. Я же считаю, что существа одушевленные, чувствующие, способные к аффектам и морали, гораздо более пригодны, чтобы внушать уважение к их создателю. Я одобряю тех, кто чтит не животных, но божество, которое отражается в них, словно в естественном зеркале, и которое использует этих животных в качестве орудий, хорошо приспособленных для украшения Вселенной. Вещь неодушевленная, как бы она ни была ценна, пусть вся целиком в ожерельях из драгоценных камней, отступает перед вещью, одаренной способностью чувствовать. Так, частица природы, которая живет, видит, таит в себе самой принцип движения и создания, вовлекая в себя какую-то долю Провидения, управляющего миром. Божественная природа, таким образом, по крайней мере, также хорошо может быть представлена живыми животными, как и статуями из бронзы или мрамора, обреченными на тлен и к тому же бесчувственными. Вот это мнение я считаю наиболее приемлемым из всего того, что предлагалось для объяснения культа животных". Ну, как? Неплохо написано? От себя же я добавлю, что древние египтяне были все же умнее нас с вами, предположив, что боги не идентичны нам, и что людей они создали совсем не "по своему образу и подобию". Само разнообразие живого мира доказывает нам как раз противоположное, и только слепые не могут этого видеть. Пардон, Гомер, я не хотел тебя обидеть. Правда, глядя на этого умного пса, трудно поверить, что он способен мыслить подобно нам и пользоваться теми же философскими категориями, которыми мы привыкли оперировать, какой бы осмысленный взгляд он не имел.

– Мой пес очень понятливый, – заметил Гомер, нисколько не обидевшись на замечание об общей человеческой слепоте. – Но все же сравнивать его с нами, людьми, своего рода венцом творения нашего Создателя, глупо. И уж тем более не умно пытаться рассмотреть там, в его глазах что-то подобие разума, близкого к человеческому. Это все равно, что ломать голову и искать какой-то смысл в каракулях, оставленных на песке муравьями, пытаясь прочитать в них послание нам.