Страница 40 из 42
У Орбина внезапно перехватило дыхание. Он уставился на мага перед собой, на его морщинистое лицо, по которому скользили тени.
– Белый Ворон. Так зовут неизвестного эдура, сопровождающего Фира Сэнгара.
– Если неизвестного зовут именно так, сударь, то он не тисте эдур.
– Но кто же?
Маг махнул рукой на валяющиеся вокруг трупы.
– Они называют себя тисте анди. Дети Тьмы. Сударь, я мало что знаю о… Белом Вороне, что странствует с Фиром Сэнгаром. Но если они действительно вместе, то настают перемены.
– В каком смысле?
– Эдур и анди – злейшие враги, сударь. Если во всем, что мы по крупицам извлекли из эдурских преданий и тому подобной ерунды, есть хоть какая-то правда, то между ними шла война, и она окончилась предательством. Белый Ворон был убит. – Маг покачал головой. – Потому-то я и не могу поверить в Белого Ворона рядом с Фиром Сэнгаром, это, должно быть, не более чем имя, данное случайно или в насмешку. Но если я ошибаюсь, сударь, если старая вражда действительно похоронена, это может означать… повод для беспокойства.
Орбин обвел взглядом зал.
– Разве мы не перебили тисте анди всех до единого?
– Здесь – да. Но откуда нам знать, последние ли это тисте анди. Пусть даже в Синецветье их не осталось. Но разве эдур не обнаружили родичей за морями? Возможно, они вступили в контакт с кем-то еще, а наши шпионы во флотилиях не заметили. Сударь, меня все это начинает беспокоить.
И не тебя одного, маг.
– Продолжай над этим размышлять, – приказал он.
– Я обязательно буду, сударь.
Маг повернулся, чтобы идти, однако Орбин вытянул пухлую руку и остановил его.
– С управителем ты говорил?
Маг нахмурился, словно подобное предположение его обидело.
– Разумеется, нет, сударь.
– Это хорошо. Не надо говорить ему про алтарь – про то, что он освящен. – Задумавшись на мгновение, он добавил: – Про все остальное тоже не надо.
– Я бы и так не стал, сударь.
– Вот и замечательно. Иди, собирай солдат. Я предпочел бы убраться отсюда как можно быстрей.
– Буду только рад, сударь.
Пусть Летур Аникт живет в своем упростившемся мире. Вот только мир на деле совсем не таков, каким он хочет его видеть. Ваш путь, дражайший управитель, ведет к катастрофе. И пойдете вы этим путем без меня.
Чик застыл лицом к югу. Правая рука поднята, цепочка с кольцами туго намотана на палец. Он не крутил ее уже добрую дюжину ударов пульса. Незавязанные волосы треплет ветер. В нескольких шагах от него сидел на валуне Силкас Руин и водил точилом вдоль лезвия одного из поющих мечей.
С бледно-голубого неба сыпался снег – вероятно, высокогорный вариант грибного дождика, или снежинки подняло ветром с молодых горных пиков, что окружали их со всех сторон, гор не было лишь впереди. Воздух обжигал и был столь сух, что шерстяная одежда потрескивала, по ней пробегали искры. Они закончили переход через изрезанное плато еще вчера, груды черного камня, обозначавшие кратер в его центре, остались позади. Утренний подъем в гору вышел довольно опасным, поскольку каменные плиты под ногами зачастую оказывались схвачены ледяной коркой. Еще засветло они достигли гребня кальдеры и обнаружили перед собой длинный пологий склон, тянувшийся на пол-лиги к северу, где он переходил в тундру. Плоский горизонт вдалеке был очерчен туманной белой полосой. Ледяные поля, сказал Фир Сэнгар, а Удинаас на это рассмеялся.
Сэрен Педак беспокойно расхаживала вдоль гребня. Она шла вместе с остальными, и поначалу они все сильно отстали от Чика и Силкаса Руина. Было еще достаточно светло, чтобы двигаться дальше, однако молодой тисте анди забрался сейчас на самый верх и смотрел назад, туда, откуда они пришли. Молча, без всякого выражения.
Она подошла поближе к Удинаасу, который теперь снова носил имасское копье и сейчас сидел на камне, ковыряя острием мшистую почву.
– Что происходит? – спросила она. – Ты, случайно, не знаешь?
– Вы слышали про такую лесную птичку с серым гребешком, аквитор? Джарак. Убийца и разбойник.
Она кивнула.
– И про то, что происходит, когда самка джарака находит гнездо другой птицы? Неохраняемое?
– Она убивает и поедает птенцов.
Он улыбнулся.
– Верно. Это общеизвестно. Хотя ранней весной джараки иной раз делают кое-что еще. Выбрасывают из гнезда яйцо и оставляют свое собственное. Другие птицы не замечают. Когда джарак вылупляется, то, разумеется, тоже убивает и поедает всех остальных.
– Потом начинает пищать, – продолжила она. – Но писк его, судя по всему, ничем не отличается от писка других птенцов. И птицы несут ему пищу в клювике.
– А двое взрослых джараков нападают на них из засады и убивают прямо в гнезде. Так что их птенцу будет достаточно пропитания.
– Джараки – создания весьма малоприятные. Только почему мы про них заговорили, Удинаас?
– В сущности, просто так. Иногда полезно напомнить себе, что люди в своей жестокости отнюдь не уникальны.
– Фенты верили, что джараки – души брошенных детей, умерших в лесу. Они мечтают о доме и о семье, но, обретя их, приходят в такой гнев, что уничтожают предмет своей страсти.
– У фентов что же, была привычка бросать детей?
Сэрен Педак поморщилась.
– Разве что в последнюю сотню лет или вроде того.
– Те им мешали предаваться самоуничтожению, надо полагать?
Сэрен Педак ничего не ответила, однако перед ее мысленным взором появился Халл Беддикт, выпрямился во весь рост, потом нагнулся, чтобы ухватить Удинааса за горло и вздернуть вверх.
Удинааса вдруг бросило вперед, он закашлялся, потянулся к ней рукой…
Сэрен Педак отшатнулась. Проклятье, да нет же! Она попыталась отогнать видение.
Оно не уходило.
Лицо Удинааса потемнело, глаза выкатились, он ухватился руками за собственное горло, но на нем ничего не было…
– Сэрен! – взвизгнула Кубышка.
Странник упаси! Как, зачем… я ж убью его! Халл Беддикт выдавливал из Удинааса последние капли жизни. Она хотела броситься к нему, оторвать пальцы от горла Удинааса, но знала, что ей не хватит сил. Нет, подумала она, здесь нужен кто-то другой…
И вызвала перед мысленным взором еще одну фигуру, которая тут же шагнула поближе, гибкая, почти неразличимая. Вылетевшая вперед ладонь ударила Халла Беддикта в его собственное горло. Летериец отшатнулся, выпустил Удинааса и упал на одно колено. Ухватился за меч.
Описавшее стремительную дугу древко копья стукнуло Халла прямо в лоб, так что голова откинулась назад. Он рухнул навзничь.
Между ним и Удинаасом теперь стоял, подняв копье в оборонительную позицию, воин эдур.
Увидев его, его лицо, Сэрен Педак едва сама не упала. Трулл Сэнгар? Трулл…
Видение растаяло, исчезло.
Удинаас, кашляя и задыхаясь, скрючился на земле.
Кубышка бросилась к бывшему рабу и упала рядом с ним на колени.
Чья-то рука ухватила Сэрен за плечо и развернула. Она обнаружила, что смотрит прямо в глаза Фиру Сэнгару, на лице которого застыло странное выражение. Он… он же не видел. Не мог…
– Острижен, – прошептал Фир. – Выглядит старше. Какая печаль… – У него перехватило горло, и он отвернулся.
Она уставилась ему в спину. Какая печаль у него во взгляде.
У него во взгляде.
– Опасные игры, аквитор.
Вздрогнув, она обернулась и увидела, что сидящий на валуне Силкас Руин внимательно ее изучает. Чик у него за спиной не повернулся, даже не пошевелился.
– Это не я. То есть. Я не хотела…
– Воображение, – прохрипел Удинаас, все еще лежащий на земле справа от нее, – времени понапрасну не тратит. – Он снова закашлялся, потом из его саднящей глотки вырвался смешок. – Спроси любого ревнивца. Или ревнивицу. Когда я в следующий раз скажу что-нибудь не то, Сэрен Педак, просто обругай меня, да и все.
– Прости меня, Удинаас. Я не подумала…
– Именно это ты и подумала.
Ох, Удинаас.
– Прости, – прошептала она.