Страница 3 из 113
— Этого достаточно? — Спросил Драм, взглянув на хранителя клинка.
— Для меня было довольно уже того, что тебе хватило смелости прийти сюда, будучи тёмным эльфом. Безрассудные смельчаки нам не нужны, но теперь я вижу, что ты не ещё и ценный боец. — Сказав это, он остановил бой и отправил сержантов прочь.
Риенне как женщине он мог предложить только службу в полевом лазарете, но она была согласна и на это, лишь бы быть рядом с остальными. С Дунгаром хранитель клинка долго разговаривал наедине, после чего сообщил, что будет советоваться со старым гномом по поводу тонкостей войны с эльфами. Таким образом, все четверо оказались при деле.
Дэйн Кавигер был рад, что хоть этот вопрос разрешился благополучно и быстро, чего не скажешь о короле, который всё больше и больше превращался в безвольную куклу, которую то приводили и усаживали на трон, то уводили обратно в покои. И каждый вечер к нему неизменно наведывался патриарх. Даже менее смышлённый человек, чем Кавигер, рано или поздно заподозрил бы связь между этими событиями. Паранойя Эдвальда росла незаметно. Ещё полгода назад он стал вдруг недоверчивым и угрюмым, жаловался на головные боли, тогда лекари в один голос винили дурную погоду и наступающие зимние холода, советовали утеплить покои и пить какой-то травяной отвар для спокойного сна. С течением времени недоверчивость смешивалась с нарастающей пугливостью: после захода солнца король покидал покои только в сопровождении пары гвардейцев, причём позже их число выросло до четырёх. Далее Эдвальд повелел усилить охрану замка и тронного зала. Он всё реже появлялся в тронном зале с женой, а вскоре приказал и вовсе унести оттуда малый трон, где обычно сидела королева. После выяснилось, что она не составляет ему компанию и в спальне. Его величество выделил супруге отдельные покои, а для себя усилил охрану. Нанял ещё одного дегустатора, причём им было велено пробовать вообще всю еду, что приносилась из кухни для королевской трапезы. Монарх зачастую не был удовлетворён одной проверкой и заставлял обоих дегустаторов пробовать еду снова и снова, пока от блюда не оставались уж совсем скромные по королевским меркам крохи. Стоит ли говорить, что оба дегустатора ничуть не возражали и раздались вширь настолько, что едва проходили в двери трапезной. Эдвальд всё чаще принимал пищу один, но ужинал, тем не менее, всегда с женой и дочерью.
— Спасибо епископу Велерену, — говорил король после молитвы, — что он не даёт мне забыть о традициях семейной трапезы.
Впрочем, в последние недели, как было известно Дэйну, даже вечерние трапезы Его Величества проходили лишь в обществе патриарха Велерена, что ещё больше добавляло подозрительности.
Разумеется, в одиночку всё это узнать командующий гвардией бы не смог. На его счастье, опасения о состоянии короля разделял верховный казначей Явос Таммарен. Имевший репутацию сухого и беспристрастного человека, которого волнует лишь королевская казна, он, тем не менее, чутко следил за всем, что происходит в городе и при дворе, имея информаторов среди самых разных людей: от прислуги и дворцовой стражи до городских бездомных и беспризорников. Как ему при всём этом удавалось ещё и управляться со своими делами, для Дэйна оставалось загадкой. Казна, казалось, чахла вместе с королём, но Явос всё же как-то умудрялся находить деньги и, хоть и нечасто, но возвращать долги короны. Он часто сетовал, что расходы короны совершенно не соответствуют доходам, и чуть ли единственный, кто не стеснялся напрямую говорить королю о том, что кредиты рано или поздно заведут королевство в яму, вытащить из которой его может только чудо. Несмотря на это Явос беспрекословно исполнял волю короля, считая себя лишь инструментом короны и полагая, что, как и всегда, сумеет исправить любое даже самое безнадёжное положение казны.
Так он и думал до недавнего времени. Тонкость заключалась в том, что Явос служил королевскому двору вот уже около полувека, а самому ему пошёл девятый десяток. Впрочем, он и не думал собираться на покой. Его отец, Эйевос Таммарен недавно отпраздновал свой сто четвёртый день рождения и был бессменным главой своего дома, правителем города Эрбер, а также многократным отцом, дедом, прадедом и прапрадедом для своей многочисленной родни. Поэтому Явос, хоть и был старшим сыном, давно смирился с тем, что даже если ему хватит сил пережить отца и он унаследует вотчину, то ему придётся передать право наследования следующему по старшинству брату Янесу. Управлять вотчиной у него не было никакого желания, не хотел он и оставлять управление казной в неумелых руках. Казначей даже никогда не пытался жениться, полагая, что это лишь прибавит ему забот, коих у него и так немало. И, конечно, Явос гордился своим положением при дворе и тем, что пережил уже трёх королей. В последнее время, правда, он опасался, что переживёт и четвёртого, настолько плох был Эдвальд Одеринг. Эти опасения разделял с ним и Кавигер. Они общались так, что никто при дворе не смог бы заподозрить их в сотрудничестве. В ход шли незаметно передаваемые записки, короткие встречи, послания, что верные им люди оставляли в условленном месте. Это помогало Дэйну быть в курсе всего происходящего при дворе, а Явос, как он сам говорил, мог не беспокоиться насчёт будущего «своих людей», как он называл тех, кто добывает информацию для старого казначея. Изредка им удавалось встретиться и поговорить о деле лично. На этот раз Явос заглянул в покои командующего под предлогом обсудить расходы на гвардию в связи с начавшейся войной.
— День добрый, сир командующий. — Казначей как всегда обряженный в длинный чёрно-белый костюм с серебряной вышивкой, широко улыбался, а его серебряно седые волосы как всегда были собраны на затылке.
— Добрый, господин верховный казначей. Наверное, добрый. — Кавигер попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло. — Вы по делу или из праздного любопытства?
— Вы ведь знаете, что если бы не моё любопытство, то у нас и не было бы никаких дел, сир командующий. — Старик закрыл дверь, и улыбка тут же покинула его морщинистое лицо. — Здравствуй, Дэйн. Я полагаю, раз уж мы покончили с этим бесполезным официозом, то можем перейти к сути.
— Согласен, Явос. Мне самому уже порядком осточертело делать вид, что всё хорошо, когда вокруг творится чёрте что.
— Что ж, с одной стороны, я весьма доволен, что королевские пиры исчезли как явление. Все эти застолья видятся мне диким хищным зверем, чья пасть откусывает от казны кусок за куском. Но с другой, разумеется, я не меньше твоего обеспокоен этим безобразием. Эдвальд с каждым днём выглядит и думает всё хуже.
— Так тебе удалось что-то выяснить? Чем болен король?
— Ох, Дэйн. — Старик провёл пальцами по длинному тонкому носу, чей крючковатый кончик делал его похожим на птичий клюв. — Я пришёл к выводу, что король ничем не болен. Я бы сказал, что его намеренно травят, однако дегустаторы исправно выполняют свои обязанности. Более того, каждый из них раз в месяц заказывает новый костюм, потому как прежний становится мал.
— Стало быть, если его травят, то яд подсыпается не на кухне, а уже на столе… — Задумчиво проговорил Дэйн.
— Признаться, не думал об этом. — Явос направил пытливый взгляд тёмно-карих глаз на стол, нахмурил тонкие брови и продолжил. — Тогда можно ли допустить, что за этим стоит королева? Ведь лишь она бывает с Эдвальдом наедине во время трапезы. Или, возможно, Мерайя, его дочь?
— Не только. В последние недели он чаще ужинает с патриархом. Быть может, это он пытается отравить короля?
— Увы, за патриархом проследить я не могу. Он, похоже, вознамерился обновить добрую половину служителей Церкви и под роспуск попали, в том числе, и мои люди. Словно бы он знал о них. Теперь понадобится время, чтобы восстановить звенья цепи.
— Время, которого у нас нет. — Вздохнул Кавигер.
— Именно. К тому же, как я узнал совсем недавно, король, кажется, решил заморить себя голодом. Он так боится покушения, что отказывается есть. Разве что совсем немного. Более того, Велерен сам умоляет его съесть хоть кусочек. Так что, если он и травит короля, то уж точно не с целью убийства, иначе с чего бы ему уберегать его от голодной смерти?