Чаша Асклепия

Веню отпустило тянущее чувство вечной зависти, в то время ещё не переросшее в страсть, вернее, в Великую Страсть доктора Бобкова. Он даже сочувствовал Стасику. Тяжело почти сразу потерять всё, что было ценного в жизни. Родителей, возможную карьеру, да и надежду на нормальную семью в будущем. Не очень много желающих найдётся связать свою жизнь с практически наёмником, да ещё и не офицером даже. Сочувствовал, но в душе испытывал облегчение пополам с лёгким презрением и снисхождением. Стас попал именно туда, где ему самое и место. В мир грязи, крови и тупой солдатни, коей, в принципе, и сам являлся.

А у Вени случилась Ленка, острая на язычок рыжая язва. Она не была сногсшибательной красавицей, худощавая, чуть угловатая, с выступающими скулами и тонкими ключицами. Не совершенство, но поклонников было не меньше, чем у самой записной красотки.

В неё влюблялись, страдали, но она как-то умудрялась отказывать всем, никого при этом не обижая, и поклонники постепенно переходили в разряд друзей.

Отказала она и Вене Бобкову. Но «золотой» студент, гордость курса и душа-человек Вениамин Бобков проявил недюжинную смекалку и поистине стоическое терпение.

Осаду он вёл планомерно и вдумчиво. Он не таскал ей цветы и конфеты. Он с улыбкой принял предложение дружить и стал самым верным из её друзей. Не требовал любви и нежности. Ходил с ней в пешие походы и сплавлялся на байдарках по бурным рекам (спасибо другу Стасику за туристический опыт), пел песни под гитару мягким, не слишком сильным голосом и всегда, всегда был рядом.

Постепенно Ленка перестала разделять себя и Веню Бобкова, доброго, понимающего и так схожего с ней во взглядах на жизнь. И тогда по шажочку, по словечку, замирая при любой тревоге, Веня постепенно перешёл из френд-зоны в приват-пространство.

И вот он уже держит Ленку за руку, нежно целует в длинную трогательную шейку с беззащитной синей жилкой и трогает языком тонкие, чуть шершавые губы. А Ленка запрокидывает голову с полузакрытыми глазами и доверчиво льнёт к его рукам.

А потом долгие сумасшедшие ночи, сладкое безумие и Ленкино тело полностью в его власти. И осознание этой власти пьянило сильнее вина.

И свадьба, весёлая бесшабашная свадьба, такая, какую хотела Ленка. Родители Вени были в восторге от будущей невестки и целиком и во всём её поддерживали.

Сам Веня хотел бы чего-нибудь более взрослого, солидного, монументального. Но он и бабушка оказались в меньшинстве, только они считали, что всё должно быть «как у людей»: белая фата и фрак, голуби и «солидные» гости в лучшем ресторане, а не всё то, что придумали Ленка и его родители.

Вместо белого платья и галстука — потрёпанные джинсы и штормовки, вместо голубей — рой комаров над лесной поляной, вместо взрослых самодостаточных людей — разбитная молодёжь, а вместо торта и устриц — пиво, чипсы и жареные сосиски.

Но Веня слишком любил Ленку, чтобы начинать семейную жизнь со ссоры. Потом перевоспитает, полегоньку, тихой сапой. Научит Ленку быть правильной женой. Вышколит.

На корабле что-то негромко стукнуло. Веня вздрогнул и вернулся в реальность.

Зашумела вода в душевом отсеке.

Где-то там бродит странный и непонятный Денис Воронцов, homo vivit, сорванный киборг, DEX-6. Хватит предаваться глупым воспоминаниям, надо трезветь и изучать материалы, так любезно предоставленные серьёзным человеком, и решать, как приручить неведому зверушку — рыжего навигатора Дэна.

========== Глава 5 ==========

Прошло два дня, два дня относительного спокойствия. Вениамин Игнатьевич сказал бы: видимого спокойствия. Команда и учёные ели, пили, спали, как-то развлекались, сами того не зная, что живут они на пороховой бочке, вернее, на ядерном реакторе. Тот, что мирно урчит, как большой сытый кот, успокаивая и притупляя внимание, но готов в любую минуту взорваться и унести за собой все жизни этого маленького мирка. Армагеддон местного масштаба, так сказать.

Навигатор отъелся, подлечился, отмылся и стал и вправду похож на большого рыжего кошака. Внешне вальяжного и спокойного, но чутко стерегущего каждое движение окружающих.

Вениамин Игнатьевич следил за ним и иногда начинал сомневаться — а киборг ли это? Вот если бы не знал, нипочем бы не догадался. Спокойный, чуть флегматичный парень, очень неглупый, знающий себе цену. Доктор как-то верил и не верил, вернее, свыкался с этой мыслью, учился с ней жить и строить новые планы с учётом этого обстоятельства.

Особенно забавно было наблюдать, как киборг общается с пилотом. Пара получилась довольно гармоничная, прямо-таки Инь и Ян.

Теодор ничего странного в напарнике не замечал, быстро с ним поладил, все время тормошил, тянул куда-то, то и дело затевая какие-то общие дела. Например, они нашли и наладили коммуникаторы, причем оба — с воодушевлением. Пилот с искренним, присущим его деятельной натуре, а навигатор с такой искусной имитацией, что никакой, даже самый подозрительный комар и носа бы не подточил.

Один из коммуникаторов тут же выпросила лаборантка биологов. Бесцеремонная, любопытная, постоянно лезущая с какими-то идиотскими вопросами, раздражала она Вениамина Игнатьевича неимоверно. Но потом судьба неожиданно протянула ладонь, на которой лежал пульт управления и этой назойливой и глуповатой девицей — буквально на вторые сутки пути.

Вениамин Игнатьевич вышел в коридор посреди ночи — по зову природы, так сказать, — и застукал Полину в кухонном отсеке. Первое, что он увидел, — ее нижняя часть, что самым возмутительным образом торчала из-за растопыренной дверцы холодильника.

Девица залезла в агрегат почти по пояс и бормотала себе под нос что-то неразборчивое, так что Вениамину Игнатьевичу пришлось подкрасться совсем близко, чтобы расслышать:

— Мося, смотри, вот тут есть колбаски немножко, рис отварной с обеда. Творог ты не хочешь, может быть, тебе яблочко постричь?

Когда же наглая девчонка, услышав тихое покашливание за спиной, медленно и обреченно распрямилась и повернулась к доктору, тот чуть не завизжал на весь корабль от омерзения: на руках у девицы сидело совершенно отвратительное создание — нечто размером с крысу, но без хвоста, все в проплешинах и криволапое. А эта идиотка держала эту гадость на руках, да еще и прижимала к щеке, словно любимую кошку.

— Что это? — брезгливо сморщив нос, спросил Вениамин Игнатьевич.

Полина покраснела, тут же побледнела, потупилась и, заикаясь, объяснила, что это щурёк — эндемик с Варты и по совместительству ее домашнее животное.

А потом попросила не выдавать ее тайну строгому капитану Петухову.

Щурёк был мерзок. Но режим доброго доктора включался уже автоматически — Вениамин Игнатьевич даже не успел как следует осознать происходящее, а добрый доктор Бобков уже похлопывал девушку по плечу, успокаивал, даже рискнул потрепать серое страшилище за облезлое ухо. И все это — с ласковой понимающей улыбкой, в доли секунды сменившей первоначальную гримасу отвращения. Пожурил за самовольство, порадовался, как им обоим повезло — никого из команды не оказалось рядом. И, конечно, обещал сохранить происшествие в тайне и помочь скрывать контрабандного любимца от капитана.

И только потом, запершись в санузле, довольно потер ладони, предварительно старательно вымыв их с мылом, — знать чужие тайны всегда полезно. Теперь и Полина у него «под колпаком». Неизвестно когда, но это точно пригодится.

Впереди была станция гашения, последний островок цивилизации и человеческого присутствия, потом — только холодный космос и неизвестная Степянка впереди.

Вениамин Игнатьевич поймал себя на мысли, что подгоняет время и следит за датчиком гашения, шепча одними губами: быстрее, быстрее. Ему не терпелось улететь отсюда, пересечь точку невозврата для всех: для Стасика, для киборга, для себя.

Опять в душе поднимала голову необъяснимая и пока смутная тревога. Почему-то подумалось: всё это неспроста.

— Ребята, а давайте сходим посмотрим станцию?

Вениамин Игнатьевич вздрогнул и обернулся. Лаборантка умоляюще заглядывала в глаза навигатору и пилоту.