Страница 6 из 7
Отвлекаясь таким образом от насущных дел, мы все же продолжали искать постоянное жилище, то впадая в отчаяние, то наслаждаясь процессом. Помимо прочего, интересно было изучать хитрости, к которым прибегали продавцы недвижимости. Все без исключения, они оказывались супероптимистами при описании своего драгоценного имущества. Просевшая крыша и болтающиеся на петлях ставни выглядели «pittoresque»[18]. Низкие потолки, заставившие бы и гнома согнуться в три погибели, были «intime»[19]. Малюсенькие промозглые кухни с оборудованием, которому место в музее, считались «traditio
Через несколько месяцев нам все же повезло. На склоне холма мы нашли дом с небольшим виноградником, а к саду позади дома примыкал Природный региональный парк Люберон площадью несколько тысяч акров. В двух минутах от дома располагалась чудесная старая деревня Менерб с каменными домами.
Первую ночь мы провели, как обычно ее проводят на новом месте – кроме кровати, почти никакой мебели. Кое-что должно было прибыть из Англии, но от радости мы не замечали неудобств. После первой прогулки в собственном лесу собаки были на верху блаженства. Менерб казался очень милым местечком. Рядом с домом был пруд. Соседей не наблюдалось. Наконец-то у нас появился свой дом. Мы стали настоящими жителями Франции.
Время от времени меня тянуло написать роман, но никак не получалось сесть за пишущую машинку. В Провансе вас все время что-то или кто-то отвлекает. Два человека имели прямое отношение к нашему дому. По наследству от предыдущих хозяев нам достались ближайшие соседи, хотя и жившие на приличном расстоянии от нас, Фостен и его жена Генриетта. Существовала давнишняя договоренность, что они будут ухаживать за нашим виноградником, и они занимались им с исключительным усердием. Почти каждый день мы видели, как Фостен едет на тракторе работать. В свободные минуты он делился с нами своими познаниями в области выращивания винограда и всех стадий превращения его в вино. Мы научились подрезать лозу, узнали, как хорошо горят в камине старые виноградные корни, и в глубоком волнении откупорили первую бутылку вина с нашего виноградника (никаких наград за него мы не получали, но вино было наше).
Так получалось, что в каждое время года появлялась своя увлекательнейшая причина не браться за работу. На пишущей машинке оседала пыль, а я все больше был склонен игнорировать муки совести – теперь-то я знаю, что большинство писателей в какой-то момент успешно овладевают этой способностью. Наступили vendanges[21], виноград был собран, и Фостен поставил свой трактор в гараж. Туристы разъехались, и пейзаж сразу стал заметно безлюднее. В воздухе запахло зимой.
Но если деревни и виноградники готовились впасть в обычную зимнюю спячку, то лес гудел от бурной деятельности. Открылся сезон охоты, и ни один заяц, ни одна красноногая куропатка и ни один кабан не могли чувствовать себя в безопасности до января, когда сезон заканчивался.
День у охотников начинался около семи утра с одновременного залпа, сделанного из нескольких ружей, отчего каждое воскресенье мы подпрыгивали в постели. Сразу же следовал вой возбужденных охотничьих собак, выпущенных на волю из псарен, где их держали все лето, ну а к ним присоединялись наши собственные собаки – и такая сельская музыка звучала вплоть до самого обеда. Как ни печально, но стрельба лишь изредка прерывалась периодами тишины. Во Франции каждый год регистрировалось около десятка смертей из-за несчастных случаев на охоте, а иногда бывало, что более двухсот человек обращались в больницу с различными ранениями. Недавно один охотник, стрелявший в зайца, попал в ногу собственному брату. Другой принял сына за куропатку. И самый невероятный случай – восьмидесятидвухлетний старик подстрелил прогуливающуюся пару, приняв их за фазана.
Такая статистика означала, что выгуливать собак каждый день в лесу было довольно рискованным делом. Следовало принимать меры предосторожности. На каждого пса мы надели ошейник для охотничьих собак с мощным, сверхгромким колокольчиком, а я, идя через лес, старался шуметь как можно больше – ломал сучья, что-то кричал собакам, время от времени громко чертыхался.
Это действовало, и охотники попадались мне очень редко. Однажды, помню, я все-таки наткнулся на одного – невысокого, в одежде цвета хаки, с набитым патронташем. Он нервничал гораздо сильнее меня. Когда я приблизился, он вскинул ружье и отступил на шаг назад.
– Ваши собаки не кусаются? – спросил он, сильнее сжимая в руках ружье и отойдя еще на несколько шагов, когда собаки подбежали его обнюхивать. Я еле сдержался, чтобы не сказать, что они натасканы исключительно на вооруженных людей, и попробовал его успокоить. Но мужчина все равно был явно недоволен, что я брожу по территории, которую он считал принадлежащей только ему. – Что вы здесь делаете? – буркнул он, глядя на меня весьма злобно и угрожающе тряся ружьем.
– Я здесь живу, – ответил я. – А вы? Где вы живете?
Эту тему он предпочел не обсуждать и потопал дальше по тропинке, вероятно досадуя, что повел себя неправильно: надо было сначала стрелять, а уж потом задавать вопросы.
В ту зиму я, к своему удовольствию, открыл другой вид охоты – более тихий, гораздо менее опасный и потенциально очень выгодный. Для него не требуется ни ружей, ни пуль, но совершенно необходимо одно: собака с острым нюхом. И этот «золотой нос» должен быть умным, опытным, надрессированным на поиск и выкапывание самых удивительных и дорогих грибов в мире: Tuber melanosporum, черных трюфелей.
Несмотря на многочисленные попытки культивировать трюфели, похоже, до сих пор так и не удалось добиться у них того же вкуса, что у тех, которые растут в естественных условиях. А поскольку растут трюфели там, где им вздумается, обычно вокруг корней определенных деревьев, то найти их чрезвычайно сложно. Отсюда – собака, тайна и сумасшедшие цены. В 2014 году на аукционе «Сотбис» один большой белый трюфель (увы, итальянский) был продан за шестьдесят тысяч долларов с лишним, а нынешняя цена на черные трюфели обычного размера колеблется в районе тысячи долларов за фунт. Стоят ли они того? Или это всего лишь способ, которым люди без особых духовных потребностей тратят деньги на ублажение своего желудка?
Нам повезло: мы живем в местах, где водятся эти грибы, и можем часто их покупать – за ничтожно малую часть от парижской цены – у человека, который сам их собирает. Поэтому в зимнее время мы частенько балуем себя трюфелями в разных видах: зажаренными в омлете, натертыми и покрошенными на пасту, нарезанными в ризотто. И наконец, есть еще один рецепт для любителей потакать своим гастрономическим слабостям, о котором один наш знакомый сказал, что это прямо-таки рай во рту. Берете изрядный кусок фуа-гра и кладете его на лист фольги. Затем на фуа-гра помещаете трюфель и ставите в духовку, где трюфель постепенно погружается в тающее фуа-гра. Тонкий, немного земляной вкус трюфеля и жирная оболочка из фуа-гра навсегда отучит вас от поедания гамбургеров. Bon appétit![22]
Глава пятая
Французская вежливость
Для многих из тех, кто не слишком хорошо знает французов, этот народ имеет не самую приятную репутацию: они надменные, несколько раздражительные и уж точно не из тех, кто душит в объятиях иностранцев. Как и другие социальные мифы, этот не совсем правдив. Французы – такие же люди, как и все мы, но им с детства прививают то, что иногда оказывается скорее препятствием для общения, чем цивилизованным способом существования, – вежливость.
18
Живописные (фр.).
19
Уютные (фр.).
20
Традиционные (фр.).
21
Время сбора винограда (фр.).
22
Приятного аппетита! (фр.)