Страница 5 из 14
– Только слышал, – задумчиво проговорил Джейк. – Говорят, на «Форд Мотор» научились изготовлять резину даже из соломы. У них ничего не пропадает.
– Точно, даже отходы идут в дело, – подхватил Дюк.
– Я бы даже сказал, в основном отходы, – прибавил профессор. – И как идут! На «Форд Мотор» даже опилки не выбрасывают. Опилки, стружки, коксовая пыль – все идет в котельную. Превосходно экономит расходы на топливо.
– Опилки! – засмеялся Дюк. – Я думал, их только выбрасывать можно.
– А зачем их выбрасывать? – изумился профессор. – Опилки – превосходный материал! Из них можно приготовить очень хороший кофе.
– Кофе? – поразились двое джентльменов.
– Кофе, – кивнул профессор. – Опилки, желуди, немножко ароматических веществ, с ванилином, жареный и молотый, в станиолевой упаковке, упакован горячим, сохраняет аромат, остерегайтесь подделок. Если же к опилкам добавить репы, сахара и покрасить анилиновым розовым – вы, господа, сможете намазать на тост малиновый джем.
– Это не так сложно как кажется, – жена профессора поправила очки на своем маленьком носу. – Я могу объяснить. Смотрите: у исходного вещества, представляющего, по сути, неплохое сырье, недостает молекулярной массы. Необходимо нечто, что могло бы ее увеличить. Вспомогательное вещество. То есть, в нашем случае речь тоже идет о веществах-полимерах. В свою очередь, слишком большая молекулярная масса бакелита…
– Лопни моя селезенка! – пробормотал М.Р.
Д.Э. не сказал ничего.
– Простите, увлеклась, – покаялась Люси. – Я хочу сказать, растворение полимера происходит через стадию набухания. А вообще говоря, у меня в сумочке есть конфеты. Может, выпьем кофе?
– Конечно, – откликнулся Найтли. – Чай, кофе, коньяк – все, что пожелаете!
– Из опилок? – поинтересовался Джейк.
– Нет, – порозовел профессор, – употреблять я предпочитаю все-таки натуральные продукты.
После кофе оказалось, что уже почти полночь. Оперу отложили.
– …и какие все скучные люди! – горячо говорила миссис Найтли.
– Да! – восклицал Д.Э. Саммерс.
– Все интересное называют пустыми фантазиями!
– Да!
– А ведь жизнь ничуть не изменилась! Даже киоскер может быть в душе покорителем морей! И только попробуйте со мной поспорить!
Джейк аж поперхнулся.
– Миссис Найтли, – сказал он, – да я в жизни ни с кем не был так согласен!
Дюк покосился на профессора, опустил взгляд в пустую рюмку от коньяка, которую профессор немедленно наполнил, и запустил пальцы в кудри.
Тем временем Д.Э. разливался соловьем.
– …а Жюль Верн предсказал многие технические открытия.
– Например, аэроплан! – воскликнула жена профессора.
Пауза затягивалась. «Волнуется, – понял Дюк. – У меня у самого в таких случаях память отшибает. Ведь вместе “Скрибнерс” читали, еще в Сан-Франциско!»
– Подводную лодку, – помог он. – А также Эйфелеву башню.
– Электрический стул, – продолжил Джейк. – И…
– И я уверен, что нам предстоит еще увидеть воочию аккумулирование летнего тепла, – продолжал вместо него М.Р.
– Использование токов земной коры…
– …поиски затонувших городов, управление погодой, и…
– …множество других вещей, которые сегодня представляются не более чем праздной выдумкой, – закончил тираду Джейк.
И, не удержавшись, прибавил:
– Праздной выдумкой изнеженного ума.
Глава вторая, в которой «Кармен» получает новую развязку
Детройт Опера
Шла «Кармен». Д.Э. Саммерс завороженно уставился в одну точку. Дюк проследил эту точку – и покачал кудрями: ой-ой. Но миссис Найтли смотрела прямо на сцену.
– Я сейчас! – прошептал Джейк на ухо компаньону, встал, и, не обращая внимания на возмущенные взгляды, стал пробираться к выходу.
– Где вы шлялись? – спросил недовольный голос, едва Д.Э., приоткрыл дверь на первом этаже.
Дверь эту указал администратор. За ней находился просторный класс с рядами стульев, расставленных друг над другом ступенями, как в лектории. Внизу, у рояля раздраженно перебирал ноты какой-то человек.
– Простите, – пробормотал Джейк. – Я… я не мог раньше.
– Ну так хоть сейчас имейте совесть, поторопитесь!
Никакого часа назначено не было – его явно с кем-то спутали. К тому же, какой-то балбес умудрился сделать ступени неудобно широкими – ни два, ни полтора – прыгай им тут, как козел.
Тот, у рояля, повернулся на крутящемся табурете и оказался темноусым человеком среднего роста, с очень прямой спиной и глазами школьного учителя.
– Ну, – скучно спросил он, – что будете петь?
Джейк запнулся всего на секунду.
– «Веселая вдова». Ария графа Данило.
Распорядитель хора ударил по клавишам.
Д.Э. Саммерс понял, что проиграл и умолк. Распорядитель хора полистал бумаги.
– Вас, скорее всего возьмут в Консерваторию, – голос распорядителя был равнодушным. – Если будете учиться как следует, возможно, что-нибудь да выйдет. Или идите в Оперетту.
Он сложил бумаги в стопку и отложил в сторону.
– Но это в лучшем случае. Тут, через улицу, есть бар. Я бы на вашем месте попробовал.
– Возьмут? – осторожно спросил молодой человек.
Смотритель хора пожал плечами.
– Ступайте. Завтра в девять будьте здесь. И не опаздывайте!
Гулкие коридоры Оперы с бесчисленными дверями путались, путались, пока окончательно не превратились в дурацкий лабиринт, выхода из которого не было. Со всех стороны раздавались крики рабочих, звуки роялей, голоса распевающихся артистов и разыгрывающихся инструментов. Вот жалобно заплакало. Ухнуло барабаном. Запело трубой.
– Моя любовь, моя Ка-а-армэ-э-эн! – страстно простонал по-французски тенор за соседней дверью.
Когда Д.Э. уже потерял всякую надежду, обнаружился конец коридора. За ним обнаружилась дверь – пыльная и скрипучая. Эта дверь вела на лестницу.
Тут и рожок, и труба, и скрипка запели вместе под решительное уханье барабана. Плечи искателя приключений расправились, походка стала решительной. Небрежным шагом, с суровым лицом двигался он по ступеням. Навстречу спешил какой-то пузатый в испанском мундире, явный дон. Д.Э. Саммерс и не подумал сбавить фасон, испанский дон тоже, и они столкнулись.
– Смотри, куда прешь!
– Сам смотри! – огрызнулся Джейк.
Постоял, глядя вслед пузатому, и пошел за ним.
Но пузатый дон направлялся совсем не на сцену, а в буфет: пить коньяк и кушать бутерброды. От вида и запахов театрального буфета Джейк забыл, зачем пришел, но буфетчик поднял вопросительно-снисходительный взгляд, и он ретировался.
Отовсюду тянуло сквозняками. Пробегали, переругиваясь, полураздетые актрисы, обдавая его ароматами пудры, духов и пота. Были они толстые, с болтающимся мясом предплечий и почти все старые: не меньше тридцати лет.
– Тьфу, – сказал Джейк.
Погуляв еще по коридорам, там спустившись, здесь поднявшись, сям пробежав по дощатому разболтанному трапу, он споткнулся об один из пожарных шлангов, которые то и дело попадались под ногами, и упал на одно колено, больно ударившись о цементный пол.
Сверху послышался отдаленный рев, Джейк вздрогнул и понял: аплодисменты. Он находился под сценой.
Низкий женский голос запел, что, мол, у любви, как у пташки, крылья.
Джейк выругался себе под нос, чихая от пыли и потирая ушибленное место.
Наконец, он выбрался в огромный театральный двор: сарай, конюшня… Тут же заскрипели ворота, застучало по доскам и рабочие повели, одну за другой, четырех лошадей. Джейк спрятался за распахнутой дверью, затем, крадучись, последовал за упитанным крупом крайней кобылы. Грязный белый хвост мотался туда-сюда. Крутой зад мелко вздрагивал. Копыта с неторопливым стуком перебирали по доскам.