Страница 3 из 22
Снова перечитываю две строки письма.
Набираю ответ, прошу о встрече и отправляю в никуда.
Комп, бездушная машина, сообщает, что такой адресат не существует.
Надо включить мозги, привести их в рабочее состояние и думать. Интересно, Марии тоже такое письмо пришло? Если да, то как она там одна? Смотрю на время, у меня первый час ночи, но разница три часа между нами остаётся. Беру в руки смартфон и нажимаю вызов. Долго жду, пока она возьмёт трубку.
— Мить, что ты? Я Пашку спать укладываю.
— Поговори со мной.
Пытаюсь говорить осторожно, просто выведать, как они там. Но любимая женщина слышит нотки паники в голосе.
— Устал?
— Скучаю.
Чувствую, что она довольно улыбается.
— Ты там с кем? Эта девочка с тобой, да?
— Практикантка. Девятнадцать лет. Да, со мной.
— Совершеннолетняя… Мне пора ревновать?
— Не говори глупостей, она не в моём вкусе.
— А я в твоём вкусе? Митя, что случилось?
— Ничего.
— Я слышу, я чувствую. Я тоже очень скучаю по тебе.
— Маша, ты не помнишь, над чем работал Андрей тогда, ну, перед тем как ушёл? Я не про официальное расследование, которое он вёл. Было что? Скажи.
Слова даются мне трудно, я не могу говорить.
— Я отдала тебе всё. Все материалы. Почему ты вспомнил о нём?
— От тебя паранойей заразился.
— Нет, я всё отдала. Вернёшься — вместе всё пересмотрим. Может быть, у родственников Ерлана что осталось. Я не спрашивала.
— А у Ерлана кто есть из родни?
— Братья, сестра, жена и дочка. Но с женой он в разводе. Да что тебе выяснять на ночь глядя приспичило?
— Ладно, спи там.
— Сплю, Мить, я устала. Ты тоже спи, целую.
Разговор не приносит облегчения. Вопросы остаются вопросами. Но у меня появляются идеи, в каком направлении копать. А ещё письмо пришло в тот же день, что нам прислали эту практикантку. И почему шеф её мне подарил? Сам бы и занимался воспитанием будущего журналистики… И вопросы она задавала странные. Очень двоякие вопросы задавала.
Подхожу к дивану и спрашиваю девушку:
— Надя, ты ведь не спишь. Кто ты и зачем тебе всё это? Скажи правду.
— Какую правду, Дмитрий Иванович? — она садится на диване и смотрит мне в глаза. — Я студентка третьего курса, вот и всё. К вам в отдел я на практику пришла, а вот к вам лично очень просилась. Правда, очень. Вы легенда живая, а ещё, оказывается, совсем не старый!
Ещё одна новость. Я совсем не старый! Мне тридцать два года. Приплыли! Я ещё ничего так для этой девочки.
— Не старый, порадовала! Спи!
— Теперь уснёшь! Что случилось-то?
— Спи!
Подхожу к бару, смотрю, что в нём есть приличного из выпивки. Ассортимент радует глаз. Ещё бы вкус соответствовал. Наливаю виски и выпиваю залпом. Повторяю лечение.
Возвращаюсь к событиям более чем двухлетней давности.
Март.
Известие о гибели Андрея застало меня здесь же, только шахта другая, и там тоже были живые люди, отрезанные от мира обвалом. Разгребали, как могли: техникой, руками, лопатами. Работали круглосуточно. Я со спасателями. А как иначе? Две руки-то есть, а у тех шахтёров воздух закончится — и всё.
Спасли, подняли всех живыми. Думал в ночь очерк писать, а пока с ребятами отмечали. Тут звонок — Маша. Плачет, кричит, просит вернуться.
Вернулся. В самолёте очерк написал. О чём? О спасателях или о друге, о потере, утрате или о боли, о неизвестности, сжигающей душу? Писал, что чувствовал.
Никогда ту статью не перечитывал, хотя говорили, что это была бомба.
Потом в Алматы полетел на похороны Ерлана. Машка в это же время в больницу загремела на сохранение, оставлять её было страшно, но пришлось. Заодно забрал у казахстанских коллег вещи Андрея, отдал их его родителям.
Вот тогда встал вопрос: где и с кем жить Марии. Они с Андрюхой с родоками не ужились, квартиру снимали. Оставлять Машку одну на съёмной квартире было глупо. Мало ли что сотворит, ещё беременная, да и одну с ребёнком тоже не бросишь.
К родителям Андрюхи она не пойдёт, к своим тем более. Предложил пожить у меня, пока не родит и ещё какое-то время. Согласилась. И она, и родственники. Как выписали, так к себе перевёз.
Тяжко было. Её кормить и поить приходилось. Уговаривать жить ради сына. Напоминать, что они сами с Андрюхой меня просили крёстным стать их мальчику.
А потом как-то пришёл с работы, а она меня встречает, ужином накормила и говорит:
— Ты не бойся за меня, Митя. Я не умру, Андрей не хотел моей смерти. Ты прости меня, что я его любила, тебя тоже, но не так, как его. Простишь?
Ничего ей не ответил, ужин похвалил.
Так и жили — вместе и врозь. Она за хозяйство взялась. Готовила, прибиралась. Я работал. Потом Пашка родился.
Странное ощущение — живой, крикливый, тёплый.
Маша уставала, не высыпалась, я помогал. Андрюхины родители сначала приходили, потом перестали. Матери его тяжело было на внука смотреть, когда сына больше нет.
Так ещё месяца три прошло.
Из командировки вернулся злой и уставший.
Летал на место падения самолёта Ан-28, принадлежащего авиакомпании East Wing, который упал в двадцати восьми километрах от Алматы. На борту воздушного судна находилось пять человек: три члена экипажа и два медицинских работника.
Судно выполняло рейс по маршруту Алматы-Шымкент-Алматы. Борт исчез с радаров спустя двенадцать минут после взлета и упал в селе Междуречинск на территорию крестьянского хозяйства. Пилотам удалось увести самолет от построек, но всё же машина задела линии электропередач.
Женщина, к которой направлялись врачи, и её нерождённый ребёнок — погибли.
Долго не мог прийти в себя после этой трагедии. Держал на руках маленького Пашку, играл с ним и обещал всегда быть рядом, беречь и защищать. Вот тогда я обратился к нему впервые «сынок». Потому как действительно почувствовал его своим сыном.
Марии о трагедии рассказал, статью забабахал.
Спать лёг поздно, но не спалось. Слышал, как Маша к Павлику вставала, как покормила, как песню ему мурлыкала.
Потом пришла, легла рядом со мной, ночнушку скинула, обняла, прижалась телом и целовать стала, ласкать…
А уже после всего, что между нами случилось, прошептала:
— Я люблю тебя, Митя.
========== Часть 4 ==========
— Надя, значит, система такая. Мы прилетаем домой, и я передаю тебя другому наставнику. Понятно?
— За что, Дмитрий Иванович?
— Что значит «за что»? У меня дела, работа. Отпуск возьму и займусь семьёй.
— Так отпуск или работа? И мне сказали, что вы не женаты.
— Женат! И кому лучше знать — мне или тому, кто сказал? А потом, что с тебя толку? Пишешь ты паршиво, помочь со статьями не можешь, водяру и вискарь не пьёшь, ну зачем ты мне?
— Учиться, вы ж не учите.
— Вот, я не учу, отдам тебя тому, кто учить будет.
— Я буду, честное слово! Только не отдавайте!
— Что будешь?
— Водку пить с вискарём, не прогоняйте меня, а!
— Надь, ты дура или прикидываешься?
— А какая разница, если вам до меня дела нету.
— Надя, мне сейчас не до тебя, я должен расследовать одно дело, понимаешь, почти личное. Два с половиной года назад погиб мой самый близкий друг. До вчерашнего вечера я думал, что это несчастный случай. А теперь понимаю, что его могли убить.
— Как вы это поняли?
— А мне письмо пришло от анонима. Странное письмо. Андрюха его написать никак не мог. Там говорится, что он жив. То есть не говорится, а подразумевается.
— А если жив? — Она не мигая смотрела на меня своими инопланетными глазами.
— Если жив — я его найду, а если мёртв, то найду его убийц. Но сначала мне придётся поработать с документами, а потом лететь в Алматы. Если шеф заинтересуется — в командировку; если нет, то за свой счёт.
— А если я с вами за свой счёт, мне практику зачтут?
— Зачтут. Но зачем тебе всё это надо?
— Я люблю мой родной город, мы же совсем недавно, всего четыре года назад, из Алматы уехали. А так я там родилась и выросла. Вы без меня пропадёте, Дмитрий Иванович.