Империя хлопка. Всемирная история

Индийские технологии обработки хлопка также распространились в Юго-Восточной Азии. По мере развития мастерства производителей хлопковая ткань стала самым ценным после продуктов питания произведенным товаром в регионе. Буддийские монахи привезли его на остров Ява между III и V веками нашей эры. Много позже, между 1525 и 1550 годами, хлопководство достигло Японии. К XVII веку хлопок стал важной коммерческой культурой, так как мелкие фермеры выращивали хлопок, чтобы заработать на уплату налогов, часто попеременно с рисом[38]. С прибытием хлопка в Японию первоначально индийская культура хлопка распространилась на большей части Азии.

Этот мир хлопка, который формировали крестьяне, прядильщики, ткачи и торговцы Америки, Африки и Азии в течение по крайней мере пяти тысячелетий, активно жил и расширялся. Несмотря на различия между его существованием на трех континентах, центры этой колоссальной производственной отрасли имели между собой много общего. Самое главное, выращивание и производство хлопка почти всегда оставалось мелкомасштабным, концентрируясь в домашних хозяйствах. Хотя некоторые хозяйства, где выращивался хлопок, продавали сырец на рынке, в том числе дальнем, а многие правители заставляли их расставаться с частью урожая в виде дани, эти хозяйства не зависели от одного только хлопка; они диверсифицировали свои экономические возможности, надеясь уменьшить риск насколько могли. На значительной части территории Африки и частично в Южной Азии и Центральной Америке такие модели сохранялись еще на протяжении XX века.

Таким образом, в течение тысячелетий домохозяйства выращивали хлопок в тонком равновесии с другими культурами. Семьи сажали хлопчатник рядом с пищевыми растениями, балансируя между, с одной стороны, своими и общественными потребностями в пище и волокне, а с другой – требованиями уплаты дани своим правителям. В Веракрусе, например, были распространены парные посадки пищевых зерновых культур и хлопчатника, что обеспечивало средствами к существованию и тех, кто выращивал хлопок, и тех, кто его прял и ткал. На Юкатане крестьяне майя выращивали хлопок на полях, где также росли маис и бобы. В Западной Африке хлопок сажался «в междурядьях пищевых культур», таких как сорго в сегодняшнем Кот-д’Ивуар или ямс в сегодняшнем Того. В Гуджарате «кусты [хлопчатника] сажаются между рядами риса». В хлопковых районах Центральной Азии крестьяне выращивали волокно не только рядом с рисом, но и с пшеницей и просом, а в Корее – с бобами. Значимой монокультуры хлопка не возникало до XIX века, а когда эта монокультура возникла, появилась и жажда умножения земли и рабочей силы[39].

Как и выращивание хлопка, его обработка во всем мире началась в домашних хозяйствах и, за некоторыми исключениями, оставалась там до XIX века. Например, на территориях правления ацтеков вся обработка хлопка была организована внутри домашних хозяйств. Также и в Африке «во многих случаях производство хлопковых товаров было исключительно семейным, и каждая социальная единица была полностью самодостаточна». Имеются аналогичные свидетельства для Индии, Китая, Юго-Восточной Азии, Центральной Азии и Османской империи. Домашнее производство позволяло семье изготавливать необходимую ей одежду, при этом оставляя товар для продажи на рынке. Поскольку потребности большинства аграрных обществ в невероятной степени менялись в зависимости от времени года, и поскольку собранный хлопок мог храниться месяцами, крестьяне могли сосредотачиваться на текстильном производстве с перерывами и в сезоны затишья в земледельческих работах. Особенно это касалось женщин, чья деятельность концентрировалась на домашней работе и которые могли посвятить некоторое время домашнему производству пряжи и ткани[40].

В каждом обществе возникало четкое разделение труда между полами, в котором текстильное производство особенно сильно ассоциировалось с женщинами. В старом Китае даже существовала поговорка «мужчины возделывают землю, а женщины ткут». Кроме навахо, хопи и некоторых других народов Юго-Восточной Азии женщины во всем мире практически имели монополию на прядение. Поскольку прясть можно с перерывами, одновременно занимаясь и другими делами, например, приглядывая за маленькими детьми и готовя пищу, роль женщин в домашнем хозяйстве, как правило, позволяла им быть главными и в прядении. Связь женщин с производством ткани в некоторых культурах была настолько сильна, что женщин хоронили вместе с их прялками. В ткачестве, с другой стороны, столь застывшего разделения по половому признаку не возникло. В то время как ткачество было преимущественно мужским делом в таких местах, как Индия и Юго-Восточная Африка, было множество культур, в которых женщины тоже ткали, например, в Юго-Восточной Азии, Китае, Северной и Западной Африке. И все же в тех обществах, где ткачеством занимались и мужчины, и женщины, они обычно специализировались на разных узорах, выпускали различный по своим качествам товар и работали на разных ткацких станках. Это разделение труда по половому признаку было воспроизведено в возникающей фабричной системе, делая взаимоотношения полов в домохозяйстве важным фактором в возникающем фабричном производстве[41].

Встроенная в домохозяйства и их особые стратегии выживания эта старая хлопковая отрасль также характеризовалась медленным технологическим прогрессом в волокноотделении, прядении и ткачестве. Например, еще в XVIII веке женщине в Юго-Восточной Азии требовался месяц на то, чтобы спрясть фунт хлопка, и еще месяц, чтобы соткать десять ярдов ткани[42]. Столь значительное количество времени, необходимое для этой работы, отчасти было обусловлено тем, что экономисты называют «низкими альтернативными издержками» для труда, который направлялся в прядение и ткачество, а отчасти тем, что правители облагали производство своих подданных в максимально возможной мере. Более того, поскольку многие домохозяйства были самодостаточны, производя необходимый им текстиль самостоятельно, рынки имели ограниченный масштаб, что, опять же, снижало стимулы к усовершенствованию производственных методов.

И все же медленный технологический прогресс был также связан с ограниченным предложением сырья. В большинстве регионов мира хлопок-сырец плохо поддавался дальним перевозкам. Тягловые животные или люди иногда перевозили хлопок на относительно небольшие расстояния. В Ацтекской империи хлопок-сырец перевозился в горные районы для обработки, вероятно, на сотни миль. Более эффективной и распространенной была торговля хлопком, которая велась по водным путям. Во втором тысячелетии нашей эры, например, наблюдатели сообщали о сотнях, если не тысячах лодок, перевозивших хлопок вниз по реке Янцзы в район Цзяннань. Похожим образом хлопок из Гуджарата и центральной Индии сплавлялся по реке Ганг и вдоль его берега в Южную Индию и Бенгалию.

Тем не менее, вплоть до XIX века хлопок-сырец в основном пряли и ткали в пределах нескольких миль от тех мест, где он выращивался[43].

Так много людей в таком множестве частей света выращивали хлопок, пряли его и ткали материю, что, скорее всего, он был важнейшим производственным направлением в мире. И притом что домашнее производство хлопка для домашнего потребления до XIX века оставалось его важнейшим сектором, в преддверии промышленной революции 1780-х годов произошли существенные изменения. Важнее всего, что хлопковые товары – отчасти потому, что они были столь трудоемки в производстве, – стали важным способом хранения ценности и средством обмена. Правители повсеместно взимали дань или налоги в виде хлопковой ткани, и безусловно можно сказать, что хлопок присутствовал при зарождении как таковой экономики государства. У ацтеков, например, он был важнейшим средством выплаты дани. В Китае начиная с XV века домохозяйства должны были выплачивать часть налогов хлопковой тканью. А в Африке выплата дани тканью была обычной практикой. Хлопковая ткань, хорошо подходившая в качестве средства уплаты налогов, также играла роль валюты в Китае, на всей территории Африки, в Юго-Восточной Азии и Мезоамерике. Ткань была идеальным средством обмена потому, что, в отличие от хлопка-сырца, легко поддавалась транспортировке на дальние расстояния, не портилась и имела большую ценность. Почти повсюду в Старом свете за хлопковую ткань можно было купить необходимые вещи: пищу, производственные товары, даже защиту[44].

38

Anthony Reid, Southeast Asia in the Age of Commerce, 1450–1680, vol. 1, The Lands Below the Winds (New Haven, CT: Yale University Press, 1988), 90; Crawford, Heritage, 7; William B. Hauser, Economic Institutional Change in Tokugawa Japan: Osaka and the Kinai Cotton Trade (Cambridge: Cambridge University Press, 1974), 117–20; Mikio Sumiya and Koji Taira, eds., An Outline ofJapanese Economic History, 1603–1940: Major Works and Research Findings (Tokyo: University of Tokyo Press, 1979), 99–100.

39

Stark, Heller, and Ohnersorgen, “People with Cloth,” 10, 29; Howard F. Cline, “The Spirit of Enterprise in Yucatan,” in Lewis Hanke, ed., History of Latin American Civilization, vol. 2 (London: Methuen, 1969), 137; Johnson, “Technology,” 259; Thomas J. Bassett, The Peasant Cotton Revolution in West Africa: Cote d’Ivoire, 1880–1995 (New York: Cambridge University Press, 2001), 33; James Forbes, Oriental Memoirs: A Narrative of Seventeen Years Residence in India, vol. 2 (London: Richard Bentley, 1834), 34; Moritz Schanz, “Die Baumwolle in Russisch-Asien,” Beihefte zum Tropenpflanzer 15 (1914): 2; о Корее см.: Tozaburo Tsukida, Kankoku ni okeru mensaku chosa (Tokyo: No-shomu sho noji shikenjyo, 1905), 1–3, 76–83.

40

Oppel, Die Baumwolle, 201; Berdan, “Cotton in Aztec Mexico,” 241; Hall, “Spindle Whorls,” 120; Sundstrom, Trade of Guinea, 147; Curtin, Economic Change, 50, 212; Brown, Cotton, 8; Reid, Southeast Asia, 93; Gilroy, History ofSilk, 339; Carla M. Sinopoli, The Political Economy of Craft Production: Crafting Empire in South India, c. 1350–1650 (Cambridge: Cambridge University Press, 2003), 185; A. Campbell, “Notes on the State of the Arts of Cotton Spi

41

Hall, “Spindle Whorls,” 115, 116, 120, 122, 124; Davison and Harries, “Cotton Weaving,” 182; Oppel, Die Baumwolle, 209; Prescott, Conquest of Peru, 51; Gilroy, History of Silk, 339, 343; Curtin, Economic Change, 213; Kent, Prehistoric Textiles, 35; Kent, Pueblo Indian, 28; Reid, Southeast Asia, 93; Sundstrom, Trade of Guinea, 148–49; Lamb and Holmes, Nigerian Weaving, 10–11; Johnson, “Technology,” 261.

42

Reid, Southeast Asia, 94.

43

Berdan, “Cotton in Aztec Mexico,” 242, 259; Mote and Twitchett, Ming Dynasty, 507, 690ff.; K. N. Chaudhuri, “The Organisation and Structure of Textile Production in India,” in Tirthankar Roy, ed., Cloth and Commerce: Textiles in Colonial India (Waltnut Creek, CA: AltaMira Press, 1996), 71; Wiens, “Cotton Textile,” 520; Sinopoli, Political Economy, 177.

44

Berdan, “Cotton in Aztec Mexico,” 242; Bray, “Textile Production,” 119; Sundstrom, Trade of Guinea, 162; Curtin, Economic Change, 212; Davison and Harries, “Cotton Weaving,” 187; Johnson, “Cloth as Money,” 193–202; Reid, Southeast Asia, 90; Sundstrom, Trade of Guinea, 164; Stark, Heller, and Ohnersorgen, “People with Cloth,” 9.