Алексия

Поднявшись на второй этаж, в некогда бывшую моей комнату, я не забыла прихватить ещё одну бутылку виски. Обессиленно опустившись на пол, я погрузилась в воспоминания о безвозвратно ушедшем времени, время от времени вливая в себя новую порцию алкоголя.

Моя сестра... Словно уже и не моя сестра... Откуда в ней взялась вся эта жестокость? Почему она так презирает смертных? Триста лет... Но ведь она, в отличие от меня, была человеком... смертной... Ей были доступны все прелести существования примитивных: жизнь, вкус, доброта, забота, материнство в будущем... А я? Я всю свою жизнь провела в погребе... всё своё так называемое детство!!! Спасибо мамочке! Тварь! Как же я её ненавижу!!!

При воспоминании о матери сердце внутри сжалось и глаза наполнились слезами. За что она так со мной? В чём я была виновата? Что могло бы стать веской причиной держать своего ребёнка в подвале, вдали от людских ушей, глаз и света солнца? Такое ли я чудовище, каким она меня считала?

Я давно пришла к выводу, что моя мать была больной на голову фанатичкой, бредившей о новой расе существ. 

Мама... Сделав очередной глоток, я улыбнулась, смахивая бегущую слезинку. Природой задумано, что мама самый близкий и любящий человек, отдающий себя без остатка детям, безгранично оберегая своё дитя. Но всё это не о моей матери. У Ады было полноценное детство, мать души в ней не чаяла. Ей всё разрешалось, даже уже, когда на свет появилась я.

С младенчества я жила в подвале. Да, именно жила. Мать спускалась ко мне, лишь чтобы накормить и иногда искупать, а после вновь поднималась наверх, возвращаясь к своей жизни, в которой не было места для меня. Она прятала меня ото всех, сообщив всем знакомым о трагической кончине своего ребёнка. О трагической кончине меня... Аде категорически запрещалось спускаться ко мне без её присутствия, а непослушание строго наказывалось.

Она всю свою жизнь боялась своего ребёнка. Свою плоть и кровь. И, как оказалось, не напрасно.

Шёл год за годом, я росла, и как абсолютно любой ребёнок тянулась к матери всей душой, в надежде на тёплое слово, ласку, а получала всегда жёсткость, раздражительность, злость и упрёки. Я не знала, что я особенная, мне твердили, что я монстр. Чудовище. Но никогда не говорили, почему я такая, и почему мама меня такой считает. Я безумно хотела больше времени проводить с матерью. Быть вместе с ней там, куда она ласково за руку уводит мою сестру... Быть с ними... Меня она никогда не брала за руку, никогда не смотрела с такой же теплотой, как смотрела на Аду.

Ещё совсем маленькой я познала чувство зависти и ненужности. Мои бесконечные попытки подняться наверх вслед за ними, приводили к побоям и угрозам. В меня сыпались самые жестокие слова на свете, и летели любые предметы, подвернувшиеся ей под руку.

Я кричала... Сколько я себя помню, я постоянно кричала... громко, безостановочно... Временами в мольбах к матери, временами от боли и бессилия. Но наложенные на погреб руны не позволяли добраться до поверхности звукам, и их никто не слышал... Никто не приходил меня утешить, успокоить... Тяжело представить, сколько слёз я выплакала за десять лет ада...

Я очень хорошо запомнила чувство голода. Чувство страха, что мамочка больше не придёт... Но она приходила снова и снова, приносила что-то из еды и спускала тазик с водой, служивший мне ванной, постоянно подгоняя меня и сторонясь.

Когда мне было только шесть, мы подружились с Адой. Она впервые ослушалась мать и одна спустилась ко мне с куском пирога. Словно загнанный зверёк, я пялилась на протянутое угощение, прежде чем взять его в руки. Разломав его на две части, одну я тут же отправила в рот, другую протянула сестре.

Тогда я впервые услышала её смех... Чистый, звенящий добром и любовью... Очень испугавшись, я отползла к задней стене в попытке спрятаться от непонятного звука. А Ада, не прекращая смеяться, притянула меня к себе и обняла... Шесть долгих лет потребовалось ребёнку, чтобы ощутить тепло и ласку... В тот день она ещё долго со мной сидела, то гладя меня по голове, то напевая какую-то мелодию...

К десяти годам всё моё развитие базировалось на минимальном словарном запасе и полным отсутствием манер. Мать так ни разу и не заговорила со мной, не считая угроз и насмешек... Благодаря Аде, которая начала чаще и чаще спускаться ко мне с украденными свечами, я знала хотя бы что-то... Часы проведённые за разговорами с ней и её рассказами казались мне вечностью...

Однажды моё хрупкое сердце не выдержало:

- Почему мама не любит меня? - спросила я сестру.

- Я не знаю, малышка. Мне, кажется, она боится тебя. Поэтому боится тебя полюбить...

- Но я же её люблю!!! - рыдая, твердила я.- И тебя люблю! Почему ты меня любишь, а она меня не любит?

- Я тебя тоже очень-очень люблю. И ни капельки не боюсь. Я буду сильно-сильно стараться, чтобы моей любви хватило за двоих. - плача, шептала мне сестра.

- Не бросайте меня, пожалуйста. Я хочу быть с вами всегда. С тобой и мамой... Но больше с тобой... Не бросай меня...

- Я тебя никогда не брошу. Никогда.

Спустя полгода, едва Аде исполнилось семнадцать, мы сбежали. Взявшись за руки, мы вышли из тёмного подвала в огромный и необъятный мир, наполненный миллионами цветов и звуков. Я не испытала ни страха, ни растерянности, я пришла в сумасшедший восторг от увиденного. Ада то и дело подталкивала меня вперёд, когда я засматривалась на кого-то или что-то и останавливалась. Цветы, люди, звуки, строения, ветер, солнце, небо... Моя душа и сердце переполнялись радостью и трепетом от осознания истинной величины мира. Всего несколько минут вне стен заточения мне хватило, чтобы влюбиться в этот бесконечный мир, в эту природу, в каждого прошедшего мимо человека, в звуки жизни и ветер в своих волосах... Ещё тогда я себе пообещала, что не вернусь, что больше никто не отнимет у меня эту красоту и свободу.

В тот же день корабль покинул родной берег, отдаляя нас всё дальше и дальше от матери.