Всегда живой

Секс с Фелицией был довольно заурядным, впрочем, как и любой первый секс. Уйдя от нее утром, когда первые посетители стали долбиться в дверь, требуя опохмела, Марк так и не понял, что же все-таки случилось. Может, поэтому захотелось прийти второй, третий, четвертый, пятый раз… Понять, или – нет, чтобы еще раз испытать и зафиксировать, уцепиться за эти ощущения и превратить их в реальность. Но каждый раз что-то ускользало от него, и он не знал, что. Ну да, он спал со многими женщинами, а количество того, что можно делать друг с другом в постели, весьма ограниченно. Никогда ничего не повторялось, хотя этого ему как раз и хотелось. Ему казалось, что решительный и глубокий минет с большой амплитудой, мускулистая спина, конвульсии при оргазме принадлежали другой женщине, похороненной под руинами времени. Ему казалось, что именно Фелиция поможет узнать, кто эта женщина, где она и когда она. А если он узнает все это, то и сможет найти себя, потому что этого он хотел больше всего на свете.

Марк фактически поселился у Фелиции, день он проводил в лагере, занимаясь текущей работой и мелькая перед глазами начальства, докладывал, что есть сведения о диверсантах, проверяем, а вечером уезжал в город. Иногда ужинал с Эрихом в «Сенаторе», Фелиция обижалась – почему не у нее. Марк отвечал – конспирация.

О диверсантах не было слышно.

У Марка даже появились кое-какие планы относительно совместной жизни. Пока он их не озвучивал, хотя намекнул Фелиции, чтобы она готовилась к переменам.

Как-то ночью, гладя его по голове, Фелиция спросила:

– Откуда это?

Ее пальцы были как раз на обширной впадине в районе левого виска.

– Немецкий кистень, – коротко ответил Марк, не любящий предаваться воспоминаниям о своем ранении.

– Больно было?

– Не помню.

Бунт

Во время восстания Дунайских и Рейнских легионов Марк только начинал службу рядовым в седьмом легионе, занимавшимся сбором налогов в Галлии. Сбором руководил Германик Цезарь, ему же принадлежало и верховное командование над рейнскими войсками. В Галлии Германик был с женой Агриппиной и детьми. И вот, взяв семью и отборный отряд, в который попал и Марк, скорее из-за своего роста и силы, а не боевого опыта, Германик ускоренным маршем отправился к бунтовщикам.

Германик тогда пошел навстречу восставшим и удовлетворил часть требований. Он, конечно, сильно рисковал, но иного выхода не было. Составили письмо от имени принцепса: те, кто отслужил по двадцать лет, увольняются с полным расчетом, а завещанное Августом выплачивается в двойном размере, отслужившие же шестнадцать лет переводятся в ряды вексиллариев, полностью освобождавшихся от службы, кроме одной обязанности – при нападении врага вернуться в строй.

Трибуны тут же кого было надо уволили, а выплату денежного довольствия отложили до возвращения в зимние лагеря. Часть народа это успокоило, но воины пятого и двадцать первого легиона отказались покидать лагерь и стали требовать заплатить сейчас. Пришлось цезарю и его свите скинуться из своих средств и выгрести до дна казну, предназначенную для дорожных расходов.

Как раз когда Германик практически уладил дела с вексиллариями, и те собирались отбыть на зиму с выходным пособием в Оппидиум Убиорум, который, кстати, совсем недавно планировали разграбить, в лагерь приехала делегация сената с бывшим консулом Мануцием Планком.

Вексилларии решили, что такие совпадения просто так не происходят, и Планк приехал с постановлением Сената, которое он и пробил, и как раз согласно этому постановлению у них все и отберут. Тут же началась новая заваруха.

Марк был в карауле в ночь, когда восставшие ворвались в дом, где спал Германик, и стали требовать у него свое знамя. Получив его, они успокоились. Но вот другой части бунтовщиков знамя было нафиг не нужно. Они стали искать сенаторов, чтобы взять их в заложники и выпытать истинную цель миссии. Некоторые из сенаторов успели добежать до Германика, а не успевшие попряталась. Марку и двум солдатам было поручено найти Планка.

Дом, где он остановился, был уже разграблен. Стали прочесывать улицы, заглядывать в другие дома, Планка нигде не было, и лишь минут через десять Марк с солдатами наткнулся на группу бунтовщиков, в центре которой стоял седой человек. Им сильно повезло, это был Планк, толпа вокруг гудела, обсуждая, где его лучше держать. Марк остановился буквально в нескольких шагах от народа, не зная, что делать.

Неожиданно один из бунтовщиков обернулся, увидел в темноте незнакомцев и закричал:

– Кто такие?!

Толпа затихла, Марк понял, что сейчас их узнают, и придется сражаться или спасаться бегством.

Не предупредив товарищей, он обнажил меч и двинулся на бунтовщиков.

– Именем цезаря я требую освободить Мануция Планка, – заревел Марк, вклинился в толпу, и его никто не остановил. Толпа растерялась не оттого, что испугалась одного, пусть даже крупного воина, а оттого, что в темноте не было видно, сколько с ним еще. Воспользовавшись замешательством, Марк схватил Планка за руку и увлек за собой. Прошло несколько секунд, прежде чем бунтовщики опомнились и устремились за ними, но сделали они это как-то боязливо.

Спутники Марка тоже не растерялись. «Стоять, именем цезаря стоять, кто двинется с места, будет казнен!» – закричали они, прикрывая отступление Марка. Бунтовщики снова помедлили, а вот Марк время не терял, увлекая Планка все дальше и дальше в темноту. За спиной слышалась ругань, звуки ударов – вдвоем сдержать больше десятка человек было нереально, но их пока не преследовали. Марк плохо представлял направление своего движения и остановился для ориентации, да и запыхавшемуся Планку надо было дать отдохнуть. Оглядевшись, увидел, что находится перед распахнутыми воротами лагеря первого легиона. Их никто не охранял, по лагерю бродили полусонные легионеры, в отдалении где-то с полсотни человек слушали агитатора, засланного бунтовщиками. Было неизвестно, удастся ли здесь найти защиту, но поворачивать назад поздно. Пока он с Планком шел к центру лагеря, Марку показалось, что пара человек узнала Планка, но вида никто из них не подал. По крикам за спиной он понял, преследователи уже в лагере, еще несколько секунд и их увидят, опознают и схватят. Единственным спасением был лагерный жертвенник.

Такое священное место, как жертвенник или храм, лишь теоретически могло спасти укрывшихся в нем. Практика показывала, что во время гражданской войны или бунта настоящего римлянина не останавливают ни стены храма, ни боязнь гнева богов. Не было ничего святого – уцепившимся за статуи богов отрубали руки, головы детей разбивали о постаменты, женщин насиловали на алтарях. Сами храмы жгли и грабили. И ничего с теми, кто творил это кощунство, не случалось, Юпитер не пронзал их молниями, Нептун не топил их в море, Аполлон не метал в них стрелы. Нет, они, конечно, оставляли этот бренный мир, кого-то убивали на войне, что не мудрено, кого-то предавали товарищи, и их жизнь прерывал кинжал заговорщика, кто-то погибал от ран и болезней, а кто-то спокойно доживал до старости. Никакого персонального наказания для кощунников не было, а раз не было, то чего бояться…

Когда они ввалились в алтарную палатку, то нашли там орлоносца Кальпурния, который, как только начались волнения, прибежал защитить святыни и казну. Времени на объяснения было мало. Кальпурний узнал Планка, а поскольку толпа с криками: «Он здесь!» – приближалась, приказал Планку упасть на алтарь и прижать к себе святыни. В этот момент полог палатки распахнулся, и преследователи, нисколько не церемонясь, заполнили собой все свободное пространство.

Марк увидел, как заходили желваки у Кальпурния, который едва сдержал себя, чтобы не схватиться за меч при виде такой наглости.

– Отдайте нам его, – сказал крупный воин, видимо, предводитель, указывая на Планка.

– Этот человек находится под защитой богов и никуда отсюда не уйдет! – твердо сказал Кальпурний.

– А это мы еще посмотрим, – сказал предводитель и попытался ударить Кальпурния.