Всегда живой

Марк встал перед начальством и отдал честь.

– Вот герой, который спас Планка, – представил его заместитель легата.

Понтий протянул руку и поздоровался.

– Давно хотел познакомиться, но как-то все не мог времени найти, – по-простому начал Понтий.

– Я пойду, у меня дела, общайтесь, – сказал Сильван и удалился.

– А я как раз в Риме был. Планк всем тогда рассказывал про свои злоключения. Не знаю, как уж там было на самом деле, что он приукрасил, о чем умолчал… да и спрашивать не буду, – добавил он, заметив замешательство Марка, подумавшего было, что Понтий хочет выведать у него, не струсил ли тогда Планк. – Главное, он говорил, если бы не солдат по имени Марк из отряда сопровождения Германика, то я с вами тут не болтал бы.

– Ну, не я один помог, Кальпурний – знаменосец – тоже, он даже больше…

– И про Кальпурния вспоминал, но ведь это ты вырвал его из рук мятежников.

– Это я не буду отрицать, – скромно сказал Марк.

– Вот так вот и творится история, вот так вот в нее входят.

– Не думаю, что меня где-нибудь упомянут.

– Упомянут-упомянут, какой-нибудь историк напишет и все – на века.

– Мне кажется, моя награда меня нашла – я стал центурионом. Этого мне хватит, хотя я просто выполнял приказ.

– Славы мало не бывает.

– Я даже о ней не думал.

– А о ней никто не думает… – Понтий подошел к столу и взглянул на лист бумаги. – Письмо домой?

– Нет, пока время есть, пишу хронику похода.

– Надо же! – искренне удивился Понтий. – Я всегда верил в римскую армию; если уж у нас рядовые центурионы оставляют воспоминания, то нас вообще не победить. Я всегда считал, что нам недостает именно лейтенантской прозы. Генералы, командующие фронтами, полководцы пишут. Но они пишут со своей высоты, все хотят, чтобы было как в «Записках о Гальской войне», это, конечно, вершина, никто не спорит, но нам нужна война именно изнутри, из окопов, именно такая, которую видит большинство, это будет на пользу всем, на пользу империи. Крепость империи не в единстве наверху, а в том, что единство пронизывает ее не только сверху донизу, но и снизу вверх…

Пафос Понтия показался Марку несколько излишним, но было впечатление, что все же говорит он искренне, просто как человек, а не только как командир. Дальнейший разговор подтвердил это. Понтий понизил градус, империю уже не упоминал, и они легко и приятно поговорили о быте и нравах немецких племен, окружавших их, и о настроениях в войске, оказавшемся в столь печальном месте.

А между тем место гибели армии Вара не только навевало воспоминания, но и вызывало вопросы. Немногие выжившие в той битве вексилларии легиона столпились у непримечательной, заросшей травой возвышенности. Оказалось, это был командный пункт первого легиона. Марк с большим любопытством смотрел на этот холм и пытался представить сражение. Вексилларии затеяли спор, пытаясь понять, как такое могло случиться, что их легат Куртциус прямо в разгар боя ни с того ни с сего сбежал с орлом легиона. Втянули в этот спор и Марка.

Где все произошло – сориентировались быстро. Многие до сих пор помнили спину Куртциуса, скрывающуюся в лесной чаще… Может, просто струсил? Нет, бурчали ветераны, трусом он не был… Но кто его знает, что происходит с человеком в момент смертельной опасности, сколько случаев – сегодня ты герой, а потом раз – и сломался. Да он просто с ума сошел, – говорили одни. Да он мерзавец и предатель, – утверждали другие. Но все настаивали на том, что никакой смертельной опасности еще не было, ну да, мы были окружении, бой только начался, его исход еще не был решен, еще никто не поддался панике, да и бежать в лес, полный немцев – самоубийство. А может, это он и собирался сделать? Но зачем так сложно, и зачем орел? Сдаться немцам с орлом, чтобы тебе сохранили жизнь…

Насчет живых и мертвых. Арминий отослал голову Вара Марободу, склоняя того к союзу, мол, нечего ломаться, со мной сила, я римлян разбил и бить буду. Маробод, так и не пошедший на союз, отослал голову в Рим. Если бы хоть один из трех легатов оказался живым в руках немцев, неужели бы они не раструбили об этом на весь мир? Но нет, легаты все были мертвыми, по крайней мере, так утверждали немцы, и это подтвердили выжившие солдаты. Но все ли трое? Десятки видели, как Куртциус убегает в лес с орлом, но никто не видел его мертвым.

– Да именно что не убегал, – вклинился в спор один из ветеранов. – Он спокойным шагом… У меня такое впечатление, что его что-то осенило. Сначала он долго такой отрешенный стоял, вообще не командовал, а потом лицо у него просветлело, он вынул меч, зарезал орлоносца, снял орла с древка, прижал его к груди и пошел…

– Бля, вот из-за вас таких нас чуть не расформировали, нахера вы ебалом щелкали, рядом же были, почему не остановили! – взъелся другой.

– Никто такого не ожидал, у всех просто челюсти отпали. Раз – и он уже в толпе, скинул шлем, плащ, все отличия и идет, как нож по маслу, а под мышкой орел…

– Лучше бы что-нибудь другое у вас отпало… А под мышкой у него орел, – передразнил ветеран. – А ведь только что говорили, к груди прижимал, так где правда-то.

– Да вы задолбали со своим орлом, будто на нем клин светом сошелся, лучше вспомните, как нас бросила кавалерия…

– А что тут удивительного, как драпать, у нас кавалерия всегда первая, а как погибать, так первая у нас пехота.

– Да не пробились они к Рейну, ты же знаешь…

– И ты хочешь сказать, что они получили по заслугам…

Марк подумал, что вечер воспоминаний и реконструкций окончится дракой, но все обошлось, само место остудило особо горячие головы. Марк сильно сомневался в правдивости истории, скорее это была легенда, придуманная в легионе и принятая всеми, чтобы объяснить потерю знамени и попытаться восстановить его. И ведь легион не расформировали, а собрали заново и дали тот же номер, и орла нового вручили… Хотя опять же свидетели, вон все рассказывают, показывают… но в какие только чудеса человек готов верить, а потом доказывать, что так все и было…

Решено было захоронить останки солдат и только потом продолжить преследование Арминия. После шести лет было трудно уже отличить кости своих солдат от костей чужих, поэтому разбирать не стали: всех хоронили как близких, как кровных родственников. В основание насыпанного затем над их могилой холма первую дернину положил Германик.

Поход объединенных армий продолжился. Сражение с немцами состоялось через четыре дня, но ни той, ни другой стороне оно не принесло удачи. Немцы выдержали римскую атаку, но контратаковать не решились, раненный в этой битве Арминий приказал отступить в лес, а преследовать его не имело смысла, если не было желания повторить судьбу Вара.

Формально цель военной операции была достигнута: войска дошли до Тевтобургского леса, до того места, где империя остановила свое продвижение. С хаттами заключили мир, и таким образом все потерянные территории были возвращены. Выходить из лесов для нового сражения Арминий, по всей видимости, не собирался, значит, надо было возвращаться к Рейну, а уже на следующий год продолжить с новых позиций и с новой расстановкой сил.

Легионы, вступая в короткие стычки с немцами, добрались до Эмса. Цезарь, как и прежде, посадил свои войска на корабли, части конницы было приказано следовать вдоль берега океана до Рейна, причем Понтий почему-то не отправился вместе с Германиком, а остался у Цецинны. Цецинна же со своими старыми четырьмя легионами пошел обратно практически тем же путем, что и пришел сюда. Но чтобы запутать противника и не дать устроить засаду, было решено пройти через заболоченную местность, где несколько лет назад Луцием Домицием были проложены гати.

Это было, конечно, не самым лучшим решением. Авангард налегке, как и положено ему, двигался впереди и довольно легко прошел болота. Дальше шло основное войско с обозом, прикрываемое с флангов двумя когортами, одной из центурий в которых командовал Марк. Все переживали за обоз – пройдет ли. Опередить немцев не удалось. Арминий двигался быстрее, у него не было многочисленной поклажи, и херуски были легче вооружены. Поэтому, когда легионы вступили на гать, леса на пологих склонах вдоль дороги уже были заняты неприятелем.