Страница 3 из 20
Носачи – это водные обезьяны, им длинные носы необходимы для ныряния: они успевают достать добычу из-под воды, пока вода течет через ходы длинного носа.
Большой нос морского слона не является лишним в битве за территорию с другими самцами. Именно он подвергается атакам соперников. Этот вырост может разлохматиться в драках, но при этом животное останется здоровым. Матерый самец в период гонки несколько раз за день дерется с молодыми, горячими, неопытными. Он мог бы их всех убить. А так у них появляется шанс на следующий год. Благодаря этому род слонов не прерывается. Природа часто дает подобные отвлекающие приспособления самцам. Например, роскошный гребень у петухов, который и подвергается атакам: пошла из гребня кровь, и дуэль окончена. В планы творения не входит, чтобы самцы уничтожали друг друга. Такое вообще случается редко. Чаще имеют место быть щадящие варианты. Львы и коты бьют соперников когтями по ушам, но не трогают глаза (а собаке кот постарается выцарапать именно глаз). Олени не бьют друг друга рогами по бокам, т. к. это смертельно, но только по рогам. У этологов это называется «врожденные ограничения для действий в драке» (Дольник, 2011, с. 111, 112). Часто природа наделяет самцов каким-нибудь чисто демонстративным признаком, чтобы дело до драк не доходило вообще. Иногда соперничество представляет собой демонстрацию угрожающих поз. И это все – адаптивные признаки, потому что способствуют сохранению генофонда видов при наличии здоровой конкуренции. Соперничество особей – это проявление естественного отбора в чистом виде.
Бороды и гривы разных животных – это эффективная защита шеи снизу и сверху. Дарвин сам описывает случай, когда именно грива защитила льва от атаки тигра. Все горбы млекопитающих (верблюдов, зебу, бизонов, зубров и т. д.) – это резервуары питательных веществ и одновременно защита спины: вцепившись в горб, хищник не нанесет смертельной раны.
Клыки саблезубого тигра Дарвин считал бесполезными и предназначенными только для привлечения самок. Это могло быть так, если б саблезубый охотился на зайцев, но его добычей были мамонты. В настоящее время восстановлен способ охоты (Дарвину он был неведом, отсюда фантазии). Тигр подкрадывался к стаду мамонтов, из засады внезапно протыкал одному из гигантов брюхо и убегал, но недалеко. Мамонты уходили, саблезубый крался за ними до тех пор, пока раненый мамонт не падал, сраженный сепсисом. Когда мамонты вымерли, исчез и саблезубый тигр. Все адаптивно. Ни одного примера неадаптивного признака у млекопитающих Дарвин, как ни старался, привести не смог!
Невероятно, не правда ли? Автор теории естественного адаптивного отбора старательно ищет неадаптивные признаки, опровергая самого себя! Перечеркивая свой замечательный труд, потому что не отдает себе отчета в том, что если половой отбор трактовать не по Уоллесу, т. е. как дополнение к естественному отбору, а придавать ему конкурентное значение, то теория естественного отбора становится бессмысленной! Выбор «или-или» убивает и первое, и второе. Самцы и самки соперничают друг с другом – это естественный отбор и одновременно половой. Побеждают и дают потомство самые приспособленные – это естественный отбор и половой. Самыми приспособленными являются самые сильные и те, у кого качества данного вида выражены наиболее выигрышно, – это естественный отбор и половой. Как только теория полового отбора отрывается от теории естественного отбора, она становится лишней сущностью, бросающей к тому же тень на гениальную теорию естественного отбора Уоллеса – Дарвина! Уоллес это понял, а Дарвин – нет, потому что один был Моцарт, а другой Сальери.
Он сосредоточился на птицах. Вообще книга под названием «Происхождение человека» – это не о человеке книга, а о птицах, описание разнообразия которых занимает большую часть текста. Примеров утомительно много, потому что природа «оторвалась» на птицах в своих художествах. Почему это произошло, объяснил русский биолог В. Фаусек. После того как чешуя некоторых динозавров превратилась в перья, эволюция получила возможность легко увеличивать и трансформировать объемы, не увеличивая массы: перья, в отличие от чешуи, легкие. Можно было творить новые виды, давая какие угодно внешние признаки, без нарушения принципов адаптации. Вид является адаптивным, если набор его признаков не приводит к вымиранию, и природе этого достаточно. Носи яркий хвост, тряси венчиком над головой, распушай перья перед соперником и самкой… Не тяготит? Ну и носи, тряси, распушай… Природа – большая выдумщица.
Уоллес разнообразие окрасок птиц назвал «видовыми метками». У птиц, ввиду их мобильности и относительно небольших размеров, гораздо больше экологических ниш, чем у млекопитающих. Не случайно в Антарктиде нет животных, кроме птиц. Виды должны различаться, поэтому эволюция использовала всю свою изобретательность. Что касается поразительной разницы в окраске самцов и самок у отдельных видов, Уоллес и это объяснил. У птиц, высиживающих яйца на открытом пространстве, самцы яркие, самки имеют покровительственную окраску. У птиц, высиживающих в дуплах и других укрытиях, самки тоже яркие – дятел, например. У птиц, где высиживают оба пола или один самец (страусы, пингвины), выраженного полового диморфизма нет.
Здесь мы не можем пройти мимо одного интереснейшего факта. У млекопитающих базовой моделью является самка (у мужчин, например, имеются молочные железы, которые Дарвин даже не считал рудиментами, это нормальные железы, просто гормонально незадействованные, у некоторых мужчин изредка даже выделяются капли молока – об этом пишет Дарвин). У птиц базовой моделью является самец. Это было выявлено опытами с кастрацией. Кастрированные самцы млекопитающих становятся похожи на самок. Например, волы, которые даже окраску меняют. Если в каком-то регионе быки темнее коров, то кастрированный бык будет иметь светлую шкуру, как корова. У мужчин-кастратов меняется голос, перестает расти борода. Ничего подобного не происходит при кастрации птиц. Кастрированные самцы не становятся похожи на самок.
Опыты с кастрацией, проведенные в ХХ в., подтвердили правоту Уоллеса: яркие раскраски птиц являются изначальными видовыми метками, а покровительственная окраска самок – это результат естественного адаптивного отбора. «Установлено, что результаты опытов с кастрацией птиц и млекопитающих по отношению к окраске различны, – пишет А.Д. Некрасов, – у птиц асексуальным, внеполовым признаком является яркая окраска самцов, у млекопитающих – более скромная окраска самок. Для птиц, следовательно, более вероятным является предположение Уоллеса, что яркая окраска их была первоначально свойственна обоим полам» (Некрасов, 1953, с. 98). Все адаптивно и объяснимо естественным отбором и изменчивостью в его рамках. Яркая раскраска птиц – признак асексуальный, привлекать половой отбор для ее объяснения означает плодить лишнюю сущность.
Остался один павлин. О, павлин!!!.. Здесь надо ставить толпу восклицательных знаков.
Его Величество Павлин
Павлин – это точка схода всех противников естественного отбора, т. е. антидарвинистов, и в то же время всех сторонников полового отбора, т. е. дарвинистов по полной (автор таковым не является, признавая научность книги «Происхождение видов» и ненаучность книги «Происхождение человека»). Отъявленные антидарвинисты и «дарвинисты по полной» дружно собрались на павлиньем хвосте. Само по себе это схождение наводит на мысль, что что-то не так не то у павлина, не то у Дарвина.
Хвост павлина абсолютно неадаптивен и является абсолютным доказательством теории полового отбора, считал Дарвин, а за ним до сих пор все дарвинисты «по полной». А также все антидарвинисты, у которых этот хвост – козырный туз аргументации. В иных компаниях только заикнись о естественном отборе, сразу услышишь: «А как же хвост павлина? Все знают, что это абсолютно неадаптивный признак! Как он мог появиться? А?!.» И дальше льются вульгарная эзотерика, невысокая мистика или «случайно все вышло», в том числе с человеком. Все прогрессивное человечество убеждено, что хвост павлина – это абсолютно неадаптивная роскошь.