Страница 15 из 19
– Ну здравствуй, – выдохнул он, не скрывая радости. – Все же пришлось встретиться. Твои родители по тебе соскучились, Митридат, особенно отец. Ты должен навестить его в царстве мертвых.
На его удивление, Митридат, который уже не походил на мальчишку, стиснув зубы, постигавшего военную науку, не стал звать на помощь, он гордо встал, тряхнув кудрявой головой, и помахал мечом.
– Ты готов сразиться, как воин, Мнаситей? – спросил он, улыбнувшись. Улыбка получилась ехидная, на мгновение подросток стал похож на мать, приказавшую уничтожить его, и кровь в жилах чернобородого закипела. Никто не имел права потешаться над ним!
– Я всегда был воином! – крикнул он так, что с кручи посыпались мелкие камешки. Ворон зло выругался с вершины старого дуба и захлопал крыльями. Митридат продолжал улыбаться:
– Это тебе только казалось. Ты всегда был трусом. Настоящий воин не подсунул бы моей матери сосуд с ядом, чтобы отравить моего отца. Только не говори, что ты сделал это из-за любви к ней. Вам обоим неведомо это чувство, как и честь, достоинство. Будь ты храбрецом, влюбленным в царицу, ты вызвал бы отца на бой. Да, ты бы погиб, но об этом помнили все понтийцы. У тебя был шанс стать героем. Ты же вел себя, как трусливый шакал.
– Как видишь, у меня нет яда. – Мнаситей пожевал губами и кинулся на мальчика. Клинки скрестились, звякнула сталь. Любовник царицы был уверен, что через несколько дней принесет Лаодике голову ее отпрыска. Его движения были хладнокровны и обдуманны, силы рассчитаны для нанесения решающего удара. Этот сосунок обязательно обнажит грудь, и тогда верный воин царицы поразит его в сердце, потом отрубит голову… А тело бросит хищным птицам, давно возвестившим о своем присутствии. Митридат же, напротив, зарделся, как окрашенный зарей горизонт, и, охваченный яростью и желанием отомстить за родителей, ринулся в бой, как коршун. От бешеного натиска подростка Мнаситей растерялся, и на его заросшем бородой лице отразилось холодное недоумение. Этот негодяй-мальчишка не может сражаться лучше его, бойца войска царя Понтийского! Однако все говорило об обратном, и вскоре Мнаситей заметил, что его холодный расчет не помогает. Бой давно должен был закончиться, трава – обагриться кровью, голова – покатиться под ноги героя-телохранителя. Он не помнил, какой эта голова должна быть по счету… Кажется, пятнадцатая… Но Митридат не только не сдавался – он наступал, атаковал, и чернобородый почувствовал усталость. По его лицу градом катился пот, он тяжело дышал и сделал несколько шагов назад, чтобы выиграть время, отдышаться, но внезапно потерял равновесие, наступив на торчавший из земли камень, и упал на клинок Митридата. Митридат оторопел. Впервые в жизни он убил человека. Расширенными от ужаса глазами мальчик глядел, как Мнаситей рухнул, будто срубленное дерево, в последний раз поднял голову, словно силясь что-то сказать, но изо рта хлынула черная, как вороново крыло, кровь, и чернобородый жалобно вздохнул и затих. Митридат подошел к нему: ему хватило нескольких секунд, чтобы прийти в себя. Он поставил ногу на лицо Мнаситея, уже начавшее покрываться бледностью, и провозгласил:
– Боги видели твою подлость. Вот почему они были на моей стороне.
Стукнув ногой поверженного воина, Митридат хотел отправиться на поиски своих наставников. Мнаситей явно был не один в этих краях, где-то, как лис, по непроходимым тропам к ним подбирался Гергис со своими псами. Вот-вот убежище раскроется, и тогда… Когда за спиной мальчика раздался страшный рык, он резко обернулся и не поверил своим глазам. Вместо Гергиса на него шел разъяренный бурый медведь, наверное, тот самый, чья берлога находилась где-то неподалеку от их лагеря. Местные жители предупреждали, что лучше его не дразнить, не попадаться на глаза, и до сих пор маленькому отряду не приходилось встречаться с хищником, лишь иногда они слышали его рев. Теперь же огромный медведь горел желанием вступить в бой, как Мнаситей, и Митридат медленно отошел к хижине и выбрал острое копье, прислоненное к входу. Но в отличие от воина Понтийского царства тактика зверя была проста и понятна. Не успел он броситься на мальчика, как острие копья вонзилось ему в сердце. Медведь заорал, от злости и от боли, и скрылся в чаще. Мальчик знал: зверь умрет не сразу, ему отпущено время, чтобы побродить по горной тропе, пока не иссякнут силы. Обессиленный, Митридат прислонился к хижине и закрыл глаза.
– Что случилось? – Из забытья его вывел взволнованный голос Тирибаза.
– Нам нужно бежать. – Никогда еще язык не казался ему таким тяжелым и непослушным, как сейчас. Митридат выдавливал слова. – Наше убежище раскрыто.
– Смотри-ка! – Моаферн наклонился над телом любовника царицы. – Клянусь богами, отличный удар. Это ты отправил его в царство Аида?
Мальчик молчал. Тирибаз укоризненно посмотрел на товарищей:
– Не спрашивайте о том, что очевидно. Митридат убил одного из тех, кто охотится за его головой. Он прав: чернобородый никогда не пришел бы сюда один. Где-то притаился Гергис. Нам пора уходить. Берите самое необходимое и самое легкое. – Он не успел договорить и прислушался: – Кажется, сюда идут. В укрытие.
Поднявшись на несколько метров по тропе, ведущей наверх, они остановились возле пещеры, которую обнаружили только сегодня. Природа завалила вход в подземелье огромным замшелым камнем, и мужчинам пришлось потрудиться, чтобы сдвинуть его с места. Стройный, как пшеничный колос, Митридат быстро юркнул вниз, плавно опустившись на мелкие камни, следом за ним спустились Сисина и Тирибаз, и лишь грузный Моаферн потел около минуты, чтобы протиснуться в узкое отверстие. Тирибаз просунул в лаз сухие ветки, чтобы прикрыть вход. Впрочем, отряд, посланный Лаодикой, сколь ни был он многочисленным, вряд ли решил бы спуститься в пещеру поодиночке. Однако они могли затаиться, подождать, пока невольные пленники, измученные жаждой и голодом, вылезут на поверхность. Но для этого нужно было догадаться, где скрываются беглецы, однако, к счастью, преследователи не догадались.
Митридат и его верные друзья слышали, как отряд Гергиса, сетуя о гибели Мнаситея, топчет сухой валежник, двигаясь в горы, и кивнули друг другу. Серые стальные глаза Моаферна оставались серьезными и озабоченными.
– В этих местах нам лучше не прятаться, – буркнул он с горечью.
– А мы и не будем. – Тирибаз потер шрам, казавшийся выпуклее, чем обычно. – Я все обдумал заранее. Мы больше не пойдем в горы, а наоборот, спустимся вниз и проберемся к морю. Среди корабельщиков у меня есть преданные люди. Они спрячут нас на корабле, и мы подумаем, куда направимся. Во всяком случае, – он обвел своих товарищей уверенным взглядом, – другого предложения у меня нет.
Сисина почесал плешивый затылок и хлопнул в ладоши:
– А ведь верно говоришь. Укроемся где-нибудь на морском побережье. Рыбаки приютят нас.
Моаферн облегченно выдохнул и посмотрел на Митридата:
– Царь, мы спасены! – Он сказал громче, чем следовало, и эхо прокатилось по пещере. Осторожный Тирибаз прижал палец к губам.
– Отсидимся здесь до темноты, – скомандовал он, – потом осторожно вылезем и проверим, нет ли кого поблизости. Добираться до побережья лучше ночью. А сейчас располагайтесь на отдых. Можно и перекусить.
Он достал котомку и разложил на холщовой ткани куски сыра, засохшей лепешки, выставил сосуд с водой. Еще минуту назад Митридату казалось, что он после перенесенных волнений не сможет взять в рот ни кусочка, но, почуяв молочный запах сыра, мальчик сглотнул слюну и потянулся за едой. Юный царь подумал, стоит ли говорить друзьям о том, что сегодня, кроме своего давнего врага, он убил и медведя, но, поразмыслив, решил не кичиться подвигами. Любой из тех, кто вкушал с ним хлеб, на его месте поступил бы так же, и удивляться тут нечему. Эти люди побывали в настоящих сражениях. Они в одиночку сражались сразу с несколькими врагами, в то время как он… нет, это не геройство, это обычный поступок. Вот почему, когда Моаферн с набитым ртом спросил, не слышал ли кто рычание медведя, Митридат лишь равнодушно пожал плечами.