Страница 28 из 31
Потеря меня для дома и для отца была неощутительна: он давно уже махнул на меня рукой, только и полагался на двух братьев, помогавших ему в лавке; но под конец своей жизни, когда один брат должен был уйти на войну, отец, оставшись с младшим братом, лавку продал и скоро слег, чтобы более не встать. К этому времени дом уже стал дряхлеть. Мать была больна, и из большой семьи в 11 человек в живых кроме меня и двух братьев остались две дочери. Обе были замужем, и в последние свои дни отец остался только с младшим братом.
Врача отец не желал, говоря: «Ни к чему. Я знаю, что конец моей жизни приходит». Оставлен был и лафитник перцовки – это всегдашнее лекарство, и недолго проболевший отец уже накануне самого момента отхода из жизни делал брату указания: «Сегодня я скончаюсь, так ты сейчас пошли за священником, только рыжую лошадь вели запрячь, а вот как умру, тут суматоха поднимется, так ты возьми ключи от сундука и от каретника себе и на панихиду не забудь послать за родственниками, у кого нет лошадей.
Мост Сибирской железной дороги через реку Белую. Открытка начала XX в.
Зря вороную лошадь не гоняй. Крест железный, который в сарае давно лежит, приготовь, да пошли за маляром Сурковым, чтобы краску освежил, да там надпись еще Илья писал, поставь число и год. Сними-ка с пальца мой перстень и береги его, как и часы мои. А вот как стану отходить, возьми миску с чистой водой и зажги свечку, это душа должна очиститься…»
И тихо умер отец в эту же ночь.
Я не застал уже его в живых и приехал на отпеванье. А со смертью отца окончилась и жизнь нашего дома.
Внутренний вид моста через реку Белую в Уфе. Открытка начала XX в.
Перед отъездом из гимназии в Москву пошел я в последний раз на рыбную ловлю к своим речным друзьям. Закат медленно таял <над гладью широкой реки, где нет-нет, да всплеснет рыба>[214]. Против берег весь в зеленых кустах орешника, <купы дерев озолочены последним светом вечерней зари>[215]. У пристани вдали стоял давно выгрузившийся пароход, на пристани ни души, а из окна капитанской рубки раздались столь необычные звуки флейты, нежной гармонией сливавшиеся с засыпающей природой. Это была прощальная мне песнь, и она незабвенна. Вспыхнул огонек на плотах. Зажглись звезды. Ночь надвинулась. Старик рыбак покуривает трубочку и вдаль смотрит молчаливо. Расставили сети сушить, разожгли костер и расположились вокруг. <Котелок с рыбой, чайник кипит, печется картофель>[216]. Тихо вокруг, <лишь потрескивают сучья костра. Улыбающийся слепой Сазонка чистит рыбу>[217]. Как река всегда примиряет, человеческие страсти утихают, сливаясь со спокойным плесом реки, да в дни нашей юности и не было еще кипучих страстей. Ночь. <Созерцается даль, подернутая дымкой, слушаются ночные звуки… Полумечтательность, переходящая в дремоту>[218]. Огоньки далекой городской слободки потухали, а вскоре погасла для меня и вся Уфа. Я уехал в Москву.
Глава 4
Годы учения в Москве
В Москву я приехал со своей матерью в середине августа 1887 года. До Нижнего ехали на якимовском пароходе, наблюдая затмение солнца, и я успел зарисовать почти закрытое тенью светило. <На пароходе я познакомился с горным инженером Китаевым. Увидевши меня за чтением какой-то серьезной книги, Китаев подарил мне большой переплетенный том сочинений Иеремии Бентама, рекомендуя внимательно его прочесть. Но красавица Волга приковывала все мое внимание, и, конечно, углубляться в философские дебри подолгу мне не удавалось; позднее же, в Москве, я долго бился, преодолевая трудности писания Бентама с его тяжелой терминологией>[219].
В Нижнем пересадка на железную дорогу, впервые мною виденную. Вагон 3-го класса. Все ново. Подъезжая к Москве ранним утром, я наблюдал, как пассажиры на станции совершали утренний туалет, так как в вагонах 3-го класса умывальников еще не было.
В Дрезне, Павлове[220] и на других станциях женщины выносили к поезду медный таз, кувшин с водой, на руке полотенце и на фарфоровом блюдечке кусок мыла. Такой туалет стоил пять копеек. Тут же продавали французские булки, баранки и яйца. Наконец Москва. Деревянное одноэтажное здание вокзала в Рогожской[221], полутемное, грязное; суета, крики извозчиков, предлагавших услуги и сующих в руки жестяной номерок. И вот за пятьдесят копеек нас свезли в Зарядье. По рекомендации еще из Уфы мы приехали к оптовому торговцу гармониками Маракушеву, поставщику этого незатейливого инструмента моему отцу. Небольшая лавчонка, заваленная коробами с гармошками, старик Маракушев отвел нас наверх, где над магазином были небольшие номера для приезжающих, и приставил к нам какого-то комиссионера[222] с черными усами Савельева. Тот прежде всего повел нас к Иверской[223], где полагалось отслужить молебен при начатии дела, и затем в Кремль.
Чудный неописуемый вид на Замоскворечье, живописная группа соборов поразили меня неведомой доселе красотой. Мать усердно прикладывалась к мощам, ставила свечки, отслужила молебен. На другой день я отправился с ней на Мясницкую в Училище живописи, ваяния и зодчества, где через несколько дней уже были назначены экзамены.
Как-то смело и просто уселся я перед гипсовым бюстом Антиноя[224], которого в течение полутора часов должен был нарисовать углем с прокладкой основных теней. Отметка – «хорошо». Мать повела меня отслужить молебен уже в храм Христа Спасителя, совершенно меня не поразивший, а Савельев тем временем успел отыскать мне комнату со столом в небольшом одноэтажном домике с мезонином в Орликовом переулке.
Моя квартирная хозяйка, урожденная Эмма Карловна Шрамм, была замужем за телеграфным чиновником, тупым латышом Куддум. После его смерти она стала женой художника В.Н. Мешкова, прекрасного рисовальщика портретов сангиной и черным соусом[225]. Портрет жены Мешкова как действительно образцовая работа находится в Третьяковской галерее[226].
В мезонин я перевез свой чемоданчик и подушку с одеялом. Мать вручила мне деньги на месяц, благословила образком, и мы с Савельевым проводили ее на Нижегородский вокзал. Она уехала, поплакав на прощанье, строго наказав учиться хорошо. От Рогожской заставы мы большую часть пути до моей новой квартиры прошли пешком; Савельев договорился обо всем с квартирной хозяйкой и обещал прийти меня навестить.
Вид на Кремль и Зарядье со стороны набережной у Воспитательного дома.
Фото. Рубеж XIX–XX вв.
Небольшая комнатка с маленьким окном, столик, железная кровать с тощим мочальным матрасом, старый гардероб, маленькая этажерка для книг и две табуретки вместо стульев. За комнату с обедом из двух мясных блюд я платил двенадцать рублей в месяц. Утренний же хлеб должен был иметь свой и, кроме того, старухе кухарке давал пятачок на два-три дня на «фотоген» (керосин) для маленькой семилинейной лампы[227]. За стирку белья полагалось платить старухе пятнадцать копеек в месяц.
214
РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 41.
215
Там же.
216
Там же.
217
Там же.
218
Там же.
219
РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 42.
220
Автор перечисляет железнодорожные станции на линии Москва – Нижний Новгород в Московской губернии: Дрезна – в 80 км от Москвы (в черновом варианте исправлена на Фрязево – станцию в 50 км от Москвы); Павловский Посад – город в 63 км от Москвы, на месте которого до 1844 г. было село Павлово.
221
Речь идет о старом деревянном здании Нижегородского вокзала в Москве, построенном в 1861 г. архитектором М.Ю. Арнольдом за Покровской заставой на пересечении Нижегородской улицы и Рогожского вала. С 1896 г. отправление поездов в Нижний Новгород стало производиться из правого крыла нового Курского вокзала, выстроенного на Садовой, который первоначально назывался Курско-Нижегородским вокзалом. Старая станция (в советское время известная как Москва – Товарная – Горьковская) использовалась долгое время для обслуживания грузовых перевозок. Здания станции и линия до нее были ликвидированы в 1950-х гг.
222
Комиссия – в гражданском праве договор, по которому одна сторона (комиссионер) обязуется по поручению другой стороны (комитента) за вознаграждение совершить сделку от своего имени, но за счет комитента.
223
Имеется в виду список с чудотворной Иверской иконы Божией Матери (оригинал в Иверском монастыре на Афоне, в Греции), прибыл в Москву в 1669 г., находился в часовне в Воскресенских воротах Китай-города. В советское время список хранился в ГИМ, в 2012 г. он был передан Русской православной церкви, в настоящее время находится в Новодевичьем монастыре. Икона является одной из главных святынь русского народа.
224
Антиной – любимец римского императора Адриана, обожествленный после смерти, в Древней Греции статуи Антиноя воплощали образ прекрасного юноши.
225
Сангина – карандаш без оправы красно-коричневого тона (из каолина и оксидов железа). Черный соус – материал для рисования в виде толстых карандашей из прессованного черного красителя с клеем.
226
Мешков В.Н. Портрет Эммы Карловны Мешковой. (ГТГ, дата создания неизвестна).
227
Семилинейная лампа – керосиновая лампа, фитиль которой по ширине равен семи линиям. Одна русская линия равна 2,54 мм.