Страница 17 из 32
Никто не ответил им, и для перемены разговора полковая лошадь сказала:
– Где же маленькая собака? Где есть собака, там недалеко и человек.
– Я здесь, – тявкнула Виксон, – под лафетом с моим человеком. – Ты, крупный, неловкий верблюд, опрокинул нашу палатку. Мой человек очень сердится.
– Фу! – сказали волы. – Он, вероятно, белый?
– Ну, конечно, – ответила Виксон. – Неужели вы предполагаете, что за мной смотрит черный погонщик волов?
– Ах! Уах! Ух! – сказали волы. – Уйдем поскорее.
Они двинулись прочь, увязая в грязи, каким-то образом умудрились зацепить своим ярмом за дышло фуры с припасами, где оно и застряло.
– Ну, готово, – спокойно сказал Билли. – Да не бейтесь вы! Теперь вы останетесь здесь до утра. Но в чем же дело?
Раздалось продолжительное свистящее фырканье, свойственное рогатому скоту Индии; волы бились, теснились друг к другу, топали ногами, скользили, вязли в грязи и чуть было не упали на землю, все время яростно кряхтя.
– Через минуту вы сломаете себе шеи, – сказала им полковая лошадь. – Что в белых людях? Я живу поблизости от них…
– Они… едят… нас! Вперед! – сказал ближайший вол. Ярмо с треском разломилось надвое, и громадные животные двинулись дальше.
До тех пор я не знал, почему индийский домашний скот так боится англичан. Мы едим бычье мясо, до которого не дотрагивается ни один индусский погонщик; итак, понятно, почему мы не нравимся туземному рогатому скоту.
– Пусть меня исколотят цепями от моего собственного вьючного седла! Кто бы подумал, что два таких огромных чудовища могут совсем обезуметь? – произнес Билли.
– Не обращай на них внимания. Я посмотрю на этого человека. Я знаю, у большинства белых в карманах лежат хорошие вещи, – сказала полковая лошадь.
– В таком случае я уйду. Не могу сказать, чтобы я сам слишком любил их. Кроме того, белый человек, у которого нет собственного места для ночлега, по всей вероятности, вор, а у меня на спине много вещей, принадлежащих правительству. Ну, юнец, отправимся к своим. Спокойной ночи, Австралия! Вероятно, мы с тобой увидимся завтра во время парада. Покойной ночи, старый Сенной Мешок! В будущем старайся лучше владеть собой. Спокойной ночи, Двухвостка. Пожалуйста, проходя мимо нас по площадке, не труби. Это портит правильность нашего строя.
Мул Билли пошел прочь покачивающейся походкой старого воина; голова лошади пододвинулась ко мне, и ее нос стал обнюхивать мне грудь; я дал ей бисквитов. Виксон же, самая тщеславная собачка в мире, принялась рассказывать ей сказки о тех десятках лошадей, которых будто бы мы с нею держали.
– Завтра я приеду на парад в моем шарабане, – сказала она. – Где ты будешь?
– С левой стороны второго эскадрона. Я держу ритм для всего моего полка, маленькая леди, – вежливо объяснила полковая лошадь. – Теперь я должна вернуться к Дику. Мой хвост совсем запачкался, и Кенлиффу придется усиленно поработать два часа, чтобы привести меня в порядок перед парадом.
В этот день был большой парад. Мимо нас двигались полки, одна за другой прокатывались волны шагавших в ногу ружей, вытянутых в одну линию, и наконец наше зрение помутилось. Вот прекрасным кавалерийским галопом в такт песне «Бонни Денди» проехала кавалерия, и, сидя в шарабане, Виксон насторожила одно ухо. Пронесся второй уланский эскадрон; в его рядах была наша полковая лошадь; она твердо держала ритм для всего своего эскадрона, и ее ноги скользили с легкостью мелодии вальса. Потом проехали крупные орудия, и я увидел Двухвостку и еще двух слонов, заложенных гуськом в сорокафунтовое осадное орудие, за ними двигались двадцать пар волов. На седьмой паре лежало новое ярмо, и оба эти вола имели усталый неповоротливый вид. В самом конце появились разборные пушки, Билли-мул держался так, точно он командовал всеми войсками.
Вот опять пошел дождь, и на несколько минут в воздухе повисла густая дымка; не было видно, что делают войска. Они описали на равнине большой полукруг и стали вытягиваться в одну линию, которая все росла, росла и росла, пока наконец от одного ее конца до другого не образовалось пространство в три четверти мили; это была одна прочная стена из людей, лошадей и орудий. И вот она двинулась прямо на вице-короля и эмира; когда стена эта приблизилась, земля задрожала, как палуба парохода при быстрой работе машин.
Если вы не были там, вы не вообразите себе, какое страшное впечатление производит постоянное приближение войск даже на тех зрителей, которые знают, что они видят только парад. Я взглянул на эмира. До этих пор он не выказывал ни тени изумления или какого-либо другого чувства; теперь же его глаза стали расширяться все больше и больше; он натянул поводья своей лошади и оглянулся. С минуту казалось, что вот-вот он обнажит саблю и прорубит себе дорогу через толпу английских мужчин и женщин, заполнявших экипажи позади него. Движение войск прекратилось; почва успокоилась; вся линия войск салютовала; тридцать оркестров заиграли сразу. Наступил конец парада, и войска под дождем направились к своим лагерям.
И я услышал, как старый, седой, длинноволосый начальник племени из Центральной Азии, приехавший вместе с эмиром, задавал вопросы одному туземному офицеру.
– Скажите, – спросил он, – как могли сделать эту удивительную вещь?
Офицер ответил:
– Было дано приказание, его выполнили.
– Да разве животные так же умны, как люди? – продолжал спрашивать азиат.
– Они слушаются, как люди. Мул, лошадь, слон или вол, каждый повинуется своему погонщику; погонщик – сержанту; сержант – поручику; поручик – капитану, капитан – майору; майор – полковнику; полковник – бригадиру, командующему тремя полками; бригадир – генералу, который склоняется перед приказаниями вице-короля, а вице-король – слуга императрицы. Вот как делается у нас.
– Хорошо, если бы так было и в Афганистане, – сказал старик, – ведь там мы подчиняемся только нашей собственной воле.
– Вот потому-то, – заметил офицер туземцу, покручивая свой ус, – вашему эмиру, которого вы не слушаетесь, приходится являться к нам и получать приказания от нашего вице-короля.
Чудо Пуруна Бхагата
Однажды в Индии жил человек, был он первым министром одного из полунезависимых туземных государств, которое лежало в северо-западной части страны. Он был брамин такой высокой касты, что касты потеряли для него какое-либо значение. В свое время отец его занимал очень важное положение при том же пестревшем разноцветной мишурой, тогда еще старозаветном индусском дворе. Однако, когда Пурун Дасс вырос и развился, он начал чувствовать, что прежний порядок вещей начинает изменяться, что человек, который желает преуспевать, должен находиться в хороших отношениях с англичанами и подражать всему, что они считают необходимым. В то же самое время он знал, что туземному сановнику следует сохранять милость своего собственного господина. Это была трудная игра, тем не менее хладнокровный, молчаливый молодой брамин, получивший английское образование в Бомбейском университете, вел ее умно и шаг за шагом поднялся до положения первого министра маленького государства. Иначе говоря, в его руках сосредоточилось больше реальной власти, нежели было у его господина магараджи.
Когда старый властитель, относившийся подозрительно к англичанам с их железными дорогами и телеграфами, умер, Пурун Дасс получил большое влияние на его молодого преемника, воспитанного англичанином, они вместе – впрочем, Пурун Дасс всегда старался, чтобы все приписывалось магарадже, – устроили школы для маленьких девочек, проложили дороги, завели государственные склады и выставки земледельческих орудий и стали издавать ежегодные синие книги о «Моральном и материальном прогрессе государства». Министерство иностранных дел и правительство Индии были в восторге. Очень немногие туземные государства принимают в полном объеме английский прогресс, не веря, как верил Пурун Дасс (и на деле доказал это), что все пригодное для англичанина вдвое пригоднее для азиата. Первый министр скоро сделался высокочтимым другом вице-короля, губернаторов, заместителей губернаторов, докторов и миссионеров, отлично ездящих верхом английских офицеров, которые приезжали, чтобы поохотиться в государственных заповедниках; он нравился также всем ордам туристов, наполнявших Индию в холодную погоду. В свободное время Пурун Дасс давал людям средства для изучения медицины и различных ремесел, строго держась английских образцов, а также писал статьи в самую распространенную в Индии газету «Пионер» и в этих статьях объяснял цели и стремления своего господина.