Страница 13 из 24
– Ты видел ее последним, не так ли?
– Так точно, сэр!
– Но твои видеокамеры, странным образом все до одной, вышли из строя в определенный момент.
Я сглотнул. Вот и настала пора использовать свои заготовки. Я даже плечи расправил, как студент, вытащивший верный билет на экзамене.
– Я находился в непосредственной близости к точке обстрела из сорокамиллиметровой пушки. У многих из нас в тот момент повредилось оборудование.
Триггер задумался.
– Да. Не у тебя одного. У твоего сержанта и еще пары ребят с вашего Аякса действительно отрубило камеры в один момент.
Он стучал пальцами по столу, точно высчитывал вероятность сего сценария.
– Но ты видел ее последним?
Что-то заскрежетало в груди, такое щекочущее и едва ощутимое, но достаточное, чтобы родить жуткое предчувствие чего-то, что я не понимал. Навязчивый интерес Триггера к последним минутам жизни Тессы: она умерла или же… умерла не до конца – нагонял атмосферу скрываемой тайны. В груди копошилась интуиция, словно душа готовилась к Хэллоуину и примеряла костюм привидения, чуя атмосферу мистики вокруг. Такой интерес полковник не должен проявлять к умершему, пусть даже солдат превратился в монстра. В конце концов, какая разница? Умер солдат или не умер, его с нами больше нет, отдай ему честь, толкни речь и дело с концом. Но Триггер продолжал настаивать, желая получить конкретный ответ.
– Как она погибла?
Я сглотнул.
– От моей пули, сэр.
Мне надо выдержать его взгляд, испытывающий на ложь, точно полиграф, который, кстати, стоит на его столе и насмехается.
– Ты удостоверился в том, что она мертва?
«У-у-у-у», – в груди выли простыни с прорезями на глазах.
– Не было возможности, сэр. Мы эвакуировались экстренно. Зараженные подобрались критически близко.
Я репетировал эту речь весь вчерашний день и всю бессонную ночь.
Триггер кивнул. Но было видно, что он не получил желаемого ответа.
– Я скажу, что она отважно погибла в бою. К твоему сведению, по крайней мере, трое из наших встали на сторону врага. Я рад, что Тесса не одна из них.
Триггер снова вперил в меня свой рентген-взгляд. Я сжал кулаки и кивнул как можно более уверенно.
– Мне больше нечего тебе сказать сегодня, – слова Триггера сняли с шеи якорь, пригибающий все это время к земле.
Я чуть расслабился.
– Но завтра ты зайдешь ко мне в это же время.
Ягодицы напряглись, потому что якорь снова набрал веса. Приглашение Триггера можно расценивать как посвящение в план грядущих перемен. Значит, я безупречно прошел интервью.
Я не стал медлить, развернулся и зашагал прочь. Уже у самой двери Триггер меня окликнул:
– Калеб!
Я обернулся.
– Падальщики – свет во тьме для всей Желявы. Но отряд Маяк особенный. Он двигатель для спецотрядов. Тесса сделала его таким. Не теряй его суть, – сказал Триггер, впиваясь в меня очередным сверлящим на верность взглядом.
– Я не подведу, сэр! – кивнул я.
Якорь пригибал к земле ответственностью, что Тесс передала мне по наследству.
Я покинул кабинет Триггера, а затем и штаб. Честно признаться, я даже не запомнил путь назад. Мне кажется, всю дорогу до моей командирской комнаты я не дышал. А когда добрался до нее, то заперся аж на замок и испустил такой долгий выдох, что, казалось, сама душа выходит из тела.
Нарастающий гул вопросов без ответов разрывал мою голову, а из груди наружу рвалась паника.
24 декабря 2071 года. 08:00
Тесса
В эту ночь мне приснились родители.
Это было странно, потому что с тех пор, как они ушли в исследовательскую экспедицию с Падальщиками пятнадцать лет назад и не вернулись, я видела лишь кошмары.
Из той экспедиции не вернулся никто. Я помню, как какой-то солдат подошел к нам с Томасом и сообщил, что во время миссии отряд атаковали зараженные. Никто не выжил. Помню, как спокойно мы с Томасом встретили эту новость. В те времена миссии на поверхность были очень частыми, база нуждалась в разном сырье. И запал ученых найти разгадку к победе над заразой тоже был настойчивым, а потому исследователи целыми группами отправлялись в походы. Целыми же группами не возвращались. А результат был все тот же – мы проигрывали.
К тому моменту уже многие дети лишились родителей, и мы с Томасом внутренне готовились войти в число сирот. Тот день не принес шокирующую новость, не вытащил нас из окружающей реальности своим значением, мы не впали в истерику, не избивали стены до крови на костяшках. Мы просто опустели. И эта пустота осталась в моей душе навсегда, впечатав мою сущность в рамки современной чудовищной реальности, где нет места счастью.
А когда погиб Томас, я совсем умерла. Когда судьба наносит тебе безжалостные удары хлыстом один за другим, сначала ты кричишь, потом рыдаешь, а потом просто сжимаешь челюсти до хруста зубов и терпишь. Боль становится невесомой, незначительной, точно твоя душа умирает по частям, становясь все более равнодушной.
Сегодня во сне я увидела мое последнее прощание с родителями. Мне кажется, интуиция подсказывала мне, что я вижу их в последний раз. Хотя, может, я это додумала уже спустя пятнадцать лет воспоминаний о том дне.
– Томас, приглядывай за сестрой. Тесса, прилежно готовься к экзаменам! – наставляла мама перед покиданием базы.
Она завела мне за ухо длинную светлую прядь моих некогда прекрасных девичьих волос, которые были одного тона с ее стрижкой под мальчугана. Этот мимолетный жест мне запомнился так отчетливо, потому что, будучи несмышлёным ребенком, я испытывала отвращение к ее правой ладони, на которой не хватало мизинца и безымянного пальца. Они были обрублены почти по самое основание. Это мама так папу спасла во время одной из миссий на поверхность, когда на него падали ржавые профиля с крыши разрушающегося дома. Она прикрыла его голову рукой, и острые края стального листа рубанули по ладони.
– Хрустнуло, как отрезанная морковка! – рассказывала мама, смеясь.
Она хотела развеселить меня и отогнать мой детский страх перед ее покалеченной ладонью. Но, во-первых, я родилась под землей и понятия не имела, что такое морковка и как она хрустит. А во-вторых, ребенок не глуп, ребенок прекрасно понимает, что такое потерять пальцы.
В день нашего последнего прощания мама сняла со своей шеи серебряный кулон в форме сердца на такой длинной цепочке, что он возле пупка болтается. Я знала его историю с детства, он тоже достался ей от матери, туда непременно надо вставлять фотографии людей, по которым очень скучаешь. Фотографии заменяют их присутствие. И действительно, когда я тереблю этот кулон незаметно ото всех, мне кажется, что родители где-то совсем рядом.
– Я вернусь за ним! Обещаю! – сказала мама.
А потом сняла с шеи отца похожий кулон и повесила его на шею Томасу.
Обещанию не суждено было сбыться. Уже позже я поняла: она знала, что они не вернутся. Потому что в кулоне были их фотографии. Они заменили их перед экспедицией.
Через три дня Томас стал моим опекуном. Через семь лет мой брат умер. А еще через восемь лет смерть пришла и за мной.
Этой ночью впервые мои привычные кошмары, где меня загрызает толпа зараженных, сменились на сновидения про родителей. Может, это потому, что я пережила свой кошмар наяву?
Меня загрызли зараженные.
Я открыла глаза и не узнала помещение. Мозг медленно выходил из потустороннего мира, неторопливо врубая один отдел за вторым, как разгоняющийся компьютер. Вот врубился зрительный отдел, вот слуховой, вот я уже ощущаю мерзкий вкус во рту, как будто где-то в глотке повторно сдохло нечто уже мертвое. Вот частично загрузилась память, и я наконец начинаю соображать.
Первый факт, который удивил меня после осознания, что я нахожусь в непонятном месте, это факт того, что это непонятное место необычайно светлое. Я тяжело перевернулась на бок, все тело болело так, словно меня раскатали в лист, а потом встряхнули, как в дурацком мультфильме. Мой взгляд упал на огромное окно в стене справа, а за стеклом я увидела солнце.