Страница 3 из 56
Два Довмонтовых молодца, завернув ему здоровую руку, поставили его перед князем, но сначала он лишь гордо мотал головой, не желая отвечать на вопросы.
А вопросы были обыкновенные: кто такие, как зовут, послал их кто или сами разбойничали, какие места пограбили.
Вопрошал сам Довмонт. Язык немцев и русичей знал он с юных лет.
— Не вашим холопам держать меня, князь! — наконец проговорил старый рыцарь гордо. — Прикажите отпустить. Надеюсь, и на варварских землях известны обычаи благородных рыцарей. Или вам будет недостаточно моего слова?
По кивку Довмонта молодцы отпустили его. Рыцарь сразу выпрямился, принял благородную осанку и представился:
— Барон Лукас из Зальцбурга.
— Дядька Лука, мы тебе тёзку нашли, — засмеялся Довмонт.
— Кому обязан своим пленением? — Барон Фридрих, в отличие от своих полумолокососов, не сильно волновался. Возможно, он уже не в первый раз оказывался пленником, так же как и сам брал супротивников в плен.
Дело житейское: сегодня ты пленил врага, завтра тебя пленили. Будешь вести себя с разумным достоинством — освободишься.
— Князю Довмонту.
— Сам князь Довмонт! — От изумления старый рыцарь даже забыл о своей пораненной руке. — Я немало слышал о вашей доблести. Скажу лишь, что стать вашим пленником — высокая честь.
— Да, был я в битвах с вашими рыцарями. В мой удел они бы не сунулись.
— Ваш удел на Руси? Вы разве не литвин?
Довмонт угрюмо молчал. Сколько раз его станут вот так спрашивать! И что он ответит им?
— Не прикажете ли перевязать моих раненых? — попросил старый рыцарь.
— Им помогут.
Довмонту не нужна была эта морока — пленные молокососы с дешёвыми доспехами. В другое время он с большей радостью потащил бы их за собою, как это и делают с пленниками. А потом, получив выкуп, отпустил бы на волю. Но в эти дни — самому бы скорей уйти за границы земли, которую недавно считал родной. Потому, не иди они со Псковской земли, он бы, возможно, взяв с них слово не воевать против себя, отпустил их на все четыре стороны. Но оттого, что они нанесли урон земле Пскова, приходилось теперь тащить за собою и повязанных рыцарей.
— Вам повезло, князь, мы передаём большую добычу, — сказал позже рыцарь, усмехнувшись, — владейте ею.
— Вы путаете меня с разбойником, Лукас. Вашей добычей я не воспользуюсь.
По всем законам она впрямь переходила в собственность Довмонтовой дружины, вместе со всем скарбом и доставшимися пленниками. Да только уведена она была с тех земель, где надеялся найти пристанище князь со своими людьми.
Среди этих псковских пленников было десятка два простых баб и мужиков с детьми — не успели укрыться в лесу, и прихватили их прямо среди работы или в домах спящими. Простая изношенная одежда из грубого домотканого холста была на них — даже нищие рыцари на неё не позарились. Всех этих людей уже по приказу воеводы развязали. Увидев, что чужеземный князь смотрит на них, они наперебой принялись кланяться, хлопая из-за спины по затылкам сразу расшалившихся детей.
Отдельной кучкой стояли мужи, раздетые едва ли не донага. Босые, со сбитыми ногами, у каждого повязка с запёкшейся кровью — где на голове, где на руке. Видно, что не даром достались рыцарям. А были на них одни длинные перемазанные исподние рубахи, и тоже с кровавыми пятнами. Но по стати их Довмонт сразу угадал воинов. Да и кланялись они ему, не скрывая достоинства.
— Кто такие? — спросил Довмонт самого пожилого, уже догадываясь, что это за полураздетые люди.
Но неожиданно выступил крайний детина, с огромным синяком в пол-лица и перевязанным лбом:
— Не гневайся, князь, псковские бояре тебя вышли встретить с почётом, да вот... Я же посадников сын, Лубок. А сам Гаврило Лубинич, отец мой, поджидает тебя во Пскове.
— Вышли путь показать да оберечь от глупостей, — добавил старший, к которому поначалу обратился Довмонт, — только глупость и случилась... Заночевали в моей деревне. Так, спящих, нас и брали... И тебя вот не встретили...
— Зато я вас встречаю. — Довмонт невольно улыбнулся, потом повернулся к рыцарю со шрамом: — Вернуть боярам всё у них отнятое!
Старый рыцарь шагнул к своим, смущённо переговорил с ними негромко. Те стали указывать тюки на деревенской повозке, куда запихнули воинское снаряжение псковичей.
Заполучив свои платья, кольчуги, псковские бояре поспешно оделись в сторонке и скоро предстали перед князем совсем в другом виде.
— Что, посланники, говорите, ждут меня во Пскове?
— Ждут, князь, принимает тебя Псковская земля со всем твоим родом.
— А сродника моего почему с вами нет? Димитрий где? — спросил обеспокоенно воевода.
Через этого-то двоюродного племянника дядьки Луки, который приходился одновременно таким же двоюродным племянником и нынешнему степенному посаднику Гавриле Лубиничу, и велись все тайные переговоры.
— Или он не с вами?
— О сроднике своём, Лука Нежданович, спроси этих. — И пожилой боярин указал на рыцаря. — И твоего сродника и моего... Оба вчера стояли в дозоре...
Услышав объяснения псковичей, пожилой рыцарь виновато опустил голову.
Воевода хмуро посмотрел на него, горестно крякнул и удручённо махнул рукой.
Молодые воины подвели ещё двоих недавних пленников. За спинами у них были странные коробы с яркими узорами из нездешних цветов. Один, с длинным лицом умной собаки, был лыс, седобород, желтокож, он встал перед князем, ссутулив тощую спину, другой, помоложе, светловолосый, был широк в плечах, он нахально улыбался. Настоящая разбойничья рожа.
— Ты не лыбься, ты князю кланяйся, он — спаситель ваш, — хмуро проговорил воевода. — Что за люди? С вами шли?
— Из города с нами вышли, понадеялись на нашу охрану, — ответил посадников сын Лубок.
Светловолосый в это время сказал несколько коротких фраз на непонятном языке седобородому, и тот немедленно склонился почти до земли, прижав правую руку к сердцу.
Сам же светловолосый продолжал стоять прямо.
— Не сочти за обиду, князь, не могу я кланяться, спина у меня ломана, а коли надо — могу на колени перед тобой пасть. И не насмехаюсь я над людьми, а рот у меня дран.
— Кто такие? — спросил Довмонт.
— Сказались лекарями, — ответил за них посадников сын.
— Врачеватели мы и есть, князь. — Светловолосый продолжал улыбаться, но теперь уже и Довмонт и воевода разглядели вовсе не улыбку, а гримасу у него на лице.
— Давно тебя так?
— А давно, князь, когда мальчишкой был, в Орде.
— Так вы из Орды?
— Я из Орды, а уважаемый Ибрахим ибн Хафиз, он знаменитый врачеватель на своей земле, он из самой Бухары. Ибрахим ибн Хафиз, по-русскому Авраам или Ибн Хафиз, кому как проще.
— А ты сам? Что у тебя за имя?
— Я его ученик и за толмача, потому как в Орде рос и на многих языках могу вести речь. По имени Убайд, обращён в мусульманскую веру.
Знаменитый лекарь в этот момент снова учтиво поклонился.
Где находится такое место — Бухара, Довмонт не знал, но понял, что далеко.
— Спроси, каким ветром принесло их в наши края? — попросил воевода.
— Были званы к самому королю Миндовгу, на службу. Король Миндовг, когда женился снова, хорошего испрашивал врачевателя, вот нас и...
— Так ты к Миндовгу, собака? — Довмонт разъярился мгновенно от этого напоминания про Миндовга и про новую женитьбу, словно хлыстом его ударили. — Вязать обоих!
Лекари испуганно переглянулись. Их сразу оттащили, вновь стали закручивать за спиной руки. Старик что-то лопотал на своём языке, но Довмонт уже на них не глядел.
— А надо ли так, князь? — миролюбиво заговорил дядька Лука. — Подумай сам, им что ты, что Миндовг, что филин ночной. Не их вина, если кто-то где-то там предложил им выгодную службу. Прости уж ты их, пусть теперь тебе служат.
Отряд уже снова двигался, когда Довмонт сказал негромко:
— Ладно, пусть развяжут.
— Ну, лекари, молитесь своим богам, не знаю, какие они там у вас. Говорят, Аллахи. А ещё лучше — благодарите князя! — проговорил воевода, лично, собственным ножом, разрезая их путы. — Дарует князь Довмонт вам обоим жизнь, хоть и ехали вы к его страшному врагу. Только и врага уже нет. Ваше лекарское умение ему теперь не потребно. Да это умение ещё испытать надо, а то назваться легко, служить тяжко. Будете пока при князе.