Довмонтов меч

Но тут же, высвободив ноги, он проворно вскочил и выхватил кинжал. Это был тот самый кинжал, который когда-то он так любовно гладил в доме у Довмонта. Тот самый, который Довмонт подарил ему, уступив словам Анны. А Герденя скоро и отблагодарил.

Теперь Герденя стоял хищно пригнувшись и, слегка раскачиваясь, метил в Довмонтова коня. Он был мастер по боям с ножами и не собирался считать свою жизнь законченной.

Довмонт тоже перенёс ногу через круп своего вороного и соскочил на землю. Не собирался он подставлять под кинжал друга.

— Ну давай же, иди! — крикнул он снова хрипло. И теперь уж точно прервалась вся битва на том и другом берегу реки. Все смотрели, кто упадёт, а кто выйдет живым из этого смертельного поединка.

В щите Довмонта по-прежнему торчал боевой топор, к тому же от удара лопнул ремень, притягивающий щит к локтю, и щит довольно неловко болтался на руке. Меч у него был слегка погнут, и большой точности князь от него не ждал.

— Зачем ты взял мою казну? Она мне досталась по закону. Мне её Войшелг отдал! — вдруг слезливо выкрикнул Герденя.

Он ещё считал себя несправедливо обиженным. И это даже слегка рассмешило князя. Но он не стал перечислять, нет, не обиды, а беды, несчастья, которые принёс Герденя его роду. Он ударил мечом раз, другой, целясь в оплечье, чтобы обессилить правую руку врага. Но Герденя удачно отразил удары щитом.

Оба они стояли на чьих-то телах. Довмонт на мгновение взглянул вниз — Герденя топтал тело собственного воеводы. Князь снова взмахнул мечом, и снова противник отразил его удар. И одновременно бросился сам с кинжалом вперёд на раскрывшегося Довмонта.

Как знать, возможно, этот удар и достиг бы цели. Герденю обучал боям на ножах человек, пришедший в Европу с татарами, чуть ли не из Китая. О тех землях рассказывают немало удивительного. Но только в этот раз искусство кинжального боя не помогло. Герденя резко бросился с кинжалом, зажатым в руке, вперёд, но споткнулся о ногу своего воеводы и сам повалился на землю.

Довмонту ничего не стоило добить его. Однако в это время те, что стояли в воде, подтащили плот, на котором прежде переправляли повозки со скарбом Довмонтовы воины. Плот этот ратники предназначали своему князю. И Герденя, быстро, как ящерица, отбросив щит, расстегнувшийся пояс с ножнами, выронив кинжал, пополз по телам к воде, зацепился за мокрый ствол руками, ратники подтащили толстое тело и оттолкнули плот от берега.

Довмонт нагнулся и поднял свой кинжал с ножнами.

— Догнать? — спрашивал кто-то из его воинов, указывая на уплывающий плот, на который всё ещё затаскивали Герденю.

— Пусть его плывёт! — отмахнулся Довмонт. — Мы своё дело сделали.

Оставшиеся без воеводы и своего князя, ратники Гердени бросали оружие, выходили сдаваться. Живых, пригодных продолжать битву, их оставалось немного. Самые неистовые из них бросались с берега в реку, надеясь уплыть по течению вслед за князем. Но долго в кольчугах они плыть не могли. Некоторые, теряя силы, уходили под воду, другие выкарабкивались на берег. Воины Довмонта преследовали их вдоль реки, а потом приводили по одному и соединяли с общей толпой.

Первым делом Довмонт послал трёх гонцов, дав им запасных лошадей, чтобы догнали они отряд.

— Пусть встанут на удобном месте и ждут.

На пленных ратников он зла не держал. Можно было увести их с собой, сделать холопьями. И держать, пока не будет выкупа. Так поступали с врагами часто, особенно если враги успели причинить немало зла той земле, на которую заявились. Здесь был случай иной. Они лишь желали пойти воевать псковичей, но были взяты в полон на своей же земле.

— За всех живых расплатился Герденя да те, что уже не встанут. Дадут честное слово, что не будут врагами Пскову, всех отпущу, — повелел князь.

Ратники, которым повезло остаться в живых, клялись — каждый своими богами.

— Немощных унесёте сами, а лошадей я забираю, лошади мне нужны.

Довмонт распорядился осмотреть место побоища, собрать всех своих — убитых и раненых — и переправить их через реку на плоту. Плот пришлось вязать заново, но до того, как он был готов, к берегу из леса выехали на своих ослах врачеватели.

Сам князь уже переправился и с удивлением смотрел на старика Ибн Хафиза и Убайда. Он был уверен, что они ушли с основной частью войска.

— Слава Аллаху, ты здоров и меч врага не коснулся твоего тела! — проговорил старик. И его слова перевёл Убайд.

— Откуда вы тут взялись? Разве я приказывал вам меня ждать?

— Врачеватель не может оставить место, где потребуется его помощь.

— Мы набрали в лесу трав, они останавливают кровь и хорошо залечивают раны. Позволь нам, князь, взяться за своё дело немедленно, — добавил Убайд уже от себя.

Пока старик раскрывал свой плетёный сундучок, Убайд осматривал раненых, не отделяя своих от врагов.

К этому времени на плоту переправили и первых раненых с того берега.

Старик горестно посмотрел на палящее солнце:

— Надо много времени, чтобы помочь всем. Прикажи перенести их в тень.

— Нет, старик, ты поможешь самым тяжёлым, и то лишь нашим. Полоцким ратникам отсыпь своих трав, покажи, как их прикладывать. Пусть они сами озаботятся о своих пораненных. Нам же пора выступать. Своих убитых похороним на псковской земле.

Из своей дружины Довмонт потерял пятерых. Да столько же от псковичей. Тяжёлых раненых, что сами не могли сидеть на лошади, было десятка полтора. Врачеватели присыпали их раны своими травами и показали, кого как привьючить к лошади.

— Дойдём до наших, устроим роздых, — сказал князь. И хотя полоцкие ратники поклялись больше не ходить на них с оружием, он всё-таки поставил впереди и сзади десятка по три воинов с оружием и в доспехах. Передний отряд он повёл сам, во главе заднего поставил Василия.

Гонцов в город они послали сразу, как встретились. Это был отряд десятка в два молодых воинов, псковских и Довмонтовых, у каждого по запасной лошади.

— И чтоб встретили князя как подобает, так и скажи степенному посаднику, — наставлял своих Давид Якунович.

Перед этим он отвёл Довмонта в сторону и заговорил просительно:

— Прости меня, старика, князь, как перед Богом скажу тебе, — Давид Якунович даже перекрестился, — сначала плохо я верил тебе, сомневался, а ну как ты зло против города замыслил! Теперь я до гроба друг тебе, и другого князя мне не надо. Так и объявлю со степени.

Отдых решили сделать позже, на своей земле. Довмонт подозвал Ибн Хафиза, спросил, не повредит ли раненым продолжение езды.

— Как на Псковскую землю заедем, так в первой деревне их и оставим под присмотром хозяев. Это лучше, чем с лошади на землю да обратно.

Врачеватель тяжко вздохнул, но с князем согласился.

Теперь они могли бы и не спешить. Однако победа всегда торопит домой победителя. А потому, оставив раненых на попечение сельских жителей, а также приказав встать на постой в той деревне и небольшому отряду, войско скорыми переходами приближалось ко Пскову.

Их встречали с колокольным звоном. Жители разоделись в праздничную одежду, и вечером у воеводы был пир.

Княгиня, тётка Евпраксия, обняла свою старшую сестру, и они обе поплакали над своей несладкой судьбой.

На месте домов в Запсковье, пострадавших от пожара, клали уже новые срубы. Лишь кучи полуобгорелых брёвен напомнили Довмонту о бедствии, которое могло случиться в первый день его прибытия и от которого он спас город.

Довмонт навестил и Лукаса, немецкого рыцаря. Тому уже стало легче. Девчушка, дочка хозяйки, старательно отгоняла от него берёзовой веткой мух. Рыцарь раскрыл глаза, узнал князя и улыбнулся. Улыбка вышла мученической, но всё же это была улыбка, а не стон беспамятного человека.

А через три дня Довмонт стоял на степени рядом с вечевым колоколом у стены Софийского собора посреди детинца. С ним вместе были степенной посадник Гаврило Лубинич и воевода. Окружали их горожане, собравшиеся по зову колокола на вече, и среди них Довмонт видел немало знакомых лиц. Это были ратники, ходившие с ним на Полоцк.