Крах каганата

Но ещё в шлошим появился в Итиле небольшой купеческий караван, прибывший из Киева (это был уже февраль 964 года, месяц Адар и канун праздника Пурим). Гости в страхе поведали о деяниях князя Святослава — подготовке к походу на хазар и разгроме Копырева конца, где погибли все, в том числе и Менахем Ханука. Привезённая весть неприятно поразила Иосифа. Втайне он надеялся, что большой войны с Русью не понадобится и кампания ограничится быстрым рейдом на Дон и Днепр. Но теперь становилось ясно: грандиозных столкновений не избежать. Царь ходил озабоченный, молчаливый, погруженный в себя. Посетил богоравного кагана. Их взаимоотношения после победы Элии вновь вошли в нормальное русло; джавши-гар убедил своего духовного подопечного, что давнишний обман Иосифа с мнимой смертью его наследников лучше не вспоминать, примириться во имя блага Отечества. «Царь царей» сказал из-за занавески, закрывавшей его лицо: «Мы тебе прощаем, Иосиф, прежние твои прегрешения перед нами. Вседержитель велик, и Его воля безгранична. Покоримся ей. Объяви нового преемника вместо усопшего Давида и с его помощью начинай готовиться к отражению нашествия русов». — «О, могущественный из всех владык подлунного мира, солнце нашей страны и отец хазар! — стоя на коленях, отвечал супруг Ханны. — Как мне сделать это? Средний сын мой, Эммануил, не желает трона. Говорит, что власть ему не нужна, он не создан править и хотел бы оставаться просто богатым шадом, джинсом, но не возлагать на себя венец каган-бека». — «Что ж, пускай тогда отречётся во всеуслышанье и подпишет специальную грамоту. А преемником назначь бесстрашного Элию». — «О, всемилостивейщий, богоравный! Можно ли считать эти несравненные по своей мудрости слова руководством к действию? Вы благословляете младшего моего отпрыска на грядущие скипетр и державу?» — «Да, благословляю. Он достойный сын нашего народа. Возблагодарим Провидение, что оно спасло ему жизнь».

Так и было сделано. Элия под началом отца занялся вербовкой новых наёмников и строительством, обновлением фортификационных сооружений — как на дальних, так и на ближних подступах к столице. Параллельно искали убежавших мятежных Когенов — Ханну, дочерей и Натана с Ицхаком, даже сулили семьсот шэлэгов каждому, кто их выдаст; но изменники словно в воду канули — никому ничего о них не было известно. Пасху (Песах) провели скромнее обычного, и во время моления в синагоге государь объявил, что ввиду чрезвычайной опасности с севера он не едет летом кочевать в Семендер и Беленджер, остаётся в Итиле, вдохновляя своим присутствием мирных жителей. Общество восприняло новость настороженно, и сначала медленно, а к весеннему празднику Шавуот всё решительней и решительней люди начали покидать главный город царства. Говорили, что они отправляются на кочевье, но на самом деле все старались взять с собой максимальное количество скарба — кое-кто увозил даже мебель и домашнюю утварь. Бакрабад и Хамлидж быстро опустели. А когда в начале месяца Ав появились камские купцы, рассказавшие об армаде ладей Святослава, навалившихся на Великий Булгар, побежал простой люд и из Шахрастана. Разница была в том, что евреи-аристократы направлялись в свои летние имения по течению Терека и на Каспии, а обычные небогатые горожане (в большинстве своём — мусульмане, для которых иудейская знать выглядела всегда чужеродной) укрывались на островах в дельте Волги. Там, на Баб-ал-Абваба и Сия-Кух, с их высокими двенадцатиметровыми берегами, рыли землянки, где и прятались. Влажность была ужасной, комары, жара, но зато безопасность полная — ни один человек, кроме местных знатоков, не найдёт в лабиринте волжских извилистых протоков эти поселения. «До зимы как-нибудь протянем, — говорили беженцы, — а затем по льду возвратимся домой. Если от домов что-нибудь останется...» А свои острова они называли «бэровскими буграми», или «медвежьими углами». Словом, к середине июля 964 года в городе Итиле — на его восточном и западном берегах — оставались только ратники да отдельные семьи, либо не желавшие никуда отправляться, либо не имевшие денег для эвакуации. В Сарашене по-прежнему обитала царствующая фамилия. Правда, Эммануил попытался было вывезти Юдифь и детей, но отец ему это запретил, и пришлось молча покориться. С места не трогался «царь царей»: он, его родные и слуги коротали время по-прежнему у себя на острове, словно ничего не случилось. Лишь в секретных комнатах островного замка прятались преступники — скрывшиеся Когены. По подземному ходу их провёл сам кундур-каган Соломон Врач и укрыл во дворце «на всякий случай»; мало ли, как ещё потом сложится, думал он вместе с дхавши-гаром; если Иосифа разобьёт Святослав, лучше мы посадим на трон Натана, чем страна окажется без правителя; главное — сохранить Богоравного, а царя при нём заменить несложно... Шла серьёзная политическая игра, и никто не знал, кто в конце концов выйдет победителем.

8

Святослав по ходу движения к югу должен был задержаться: покорил живших на Средней Волге буртасов и заставил их выплачивать дань не Итилю, но Киеву; а потом имел встречу с печенежским ханом Киреем (в русской интерпретации — Курей) и беседовал с глазу на глаз. Желтолицый, бесстрастный, тот сидел в шатре русского правителя и, не став пить вино как мусульманин, схлёбывал кумыс из пиалки. Оба говорили по-гречески, но с трудом.

— Если печенеги мне помогут разбить хазар, — излагал свои предложения киевлянин, прямо-таки буравя взглядом Кирея, — то возьмут себе треть захваченного богатства. И в дальнейшем, на таких же условиях, вместе устремимся на запад. Степь твоя, а леса мои. Развернём владения от Дуная-батюшки и до Волги-матушки!

Хан молчал. Было слышно, как глотки кумыса булькают у него в горле. Наконец вздохнул и ответил:

— У хазар войско состоит из наёмников-гузов. Гузы — наши братья по крови. Печенег на гуза ходить не должен.

Князь взмахнул рукой:

— Для чего ходить? Отряди посольство, чтоб оно склонило мужественных гузов на подмогу нам. Ну, а кто останется под началом Осипа, мы не виноваты — пусть заплатит жизнью.

Куря осушил пиалу и слизнул последнюю каплю языком. Медленно сказал:

— Что ж, допустим. Но хочу не треть всего, а больше.

Ольгин отпрыск недовольно поморщился:

— Ну, не половину же! Так не справедливо.

— Меньше половины, но больше трети. Я возьму себе левый берег — Шахрастан. А тебе достанется правый — Сарашен, Бакрабад и Хамлидж. Это выйдет честно.

Русич намотал ус на палец, снова размотал. И спросил:

— Если соглашусь, то когда печенеги с гузами смогут подойти ко мне для подмоги?

— Через десять дней. Раньше не получится. Да и ты только-только подплывёшь к Итилю, выгрузишь войска и построишь их в боевые порядки. К сече мы успеем.

Святослав кивнул:

— Значит, по рукам. Шахрастан в твоём распоряжении, делай с ним что хочешь.

Печенег впервые торжествующе улыбнулся:

— Очень хорошо. Я не сомневаюсь в победе. С нами Бог — Аллах акбар!

— А со мной Перун. Слава Перуну!

На изгибе Волги, где она вплотную приближается к Дону (и сейчас прорыт Волго-Донской канал), киевлян поджидала конница Добрыни. Шурин князя возложил оборону крепости Саркел (Белой Вежи) на пятьсот преданных дружинников и пятьсот надёжных наёмников во главе со своим товарищем-тысяцким, ну а сам поскакал навстречу каравану ладей с ярко-красным трезубцем на ветрилах. Увидав приятелей, затрубили в рог. И такой же рог отозвался им с реки, с головною судна. По команде паруса были убраны, корабли стали тормозить и незамедлительно бросили якоря. С флагмана затем опустили чёлн и в него спрыгнул Святослав — в белой полотняной рубахе, вышитой у ворота, светлых портах, красном поясе и красных полусапожках. Встав на одно колено, начал подгребать веслом то справа, то слева и довольно быстро оказался у берега. Там дружинники, пробежав по воде и схватившись за нос лодки, вытянули её на песок. Ольгин сын распростёр объятия своему любимцу: