Крах каганата

Но владычество тюрок длилось менее века. Вскоре в Персии началась гражданская война, и оттуда на север, к Каспию и Волге, хлынули беженцы-евреи, жившие до этого бок о бок с персами несколько столетий. Обстановка в Хазарии им безмерно понравилась, и они занялись торговлей, вытеснив купцов других наций на Великом шёлковом пути — из Китая в Европу и обратно, посреди которого находилась как раз Хазария. Первое время коренные хазары, тюрки-воины и купцы-евреи мирно сосуществовали, дополняя друг друга. Но по мере того как евреи богатели, им захотелось большей власти. Впрочем, смещать кагана-тюрка они не стали. Просто в конце VIII века учредили такую систему правления, при которой каган, будучи формально главой государства, стал фактически всего лишь номинальной фигурой (вроде нынешней английской королевы). А реальным царём (по-хазарски — каган-беком) сделался еврей. Так иудаизм перешёл в Хазарии в ранг государственной религии. И сюда, на берега Итиля-Волги, в главный город, названный тоже Итилем, потянулись евреи со всего света.

Царство стремительно набирало силу. В подчинении у него оказались и Северный Кавказ, и Крым, и восточные славяне по Днепру и Оке, и булгары с Камы, и степные гузы. Иудеи неплохо уживались с мусульманами, христианами и язычниками. Развивалась торговля. А в X веке хазарский царь по могуществу и силе мог уже соперничать с императорами Константинополя и правителями Хорезма...

Отчего же этот колосс вскоре затрещал по швам и обрушился в одночасье? Что явилось причиной? Как сложилась судьба населявших его народов? Попытаемся рассказать непредвзято и убедительно, возвратившись опять в конец августа 958 года от Рождества Христова (или в месяц Элул 4718 года по календарю иудеев)...

...Сон покинул царицу Ирму на рассвете. Первые лучи утреннего солнца ласково играли на блестящих тканях грандиозного балдахина, вышитых серебряной ниткой. У окна, в ячеистое стекло, билась муха.

«Интересно, а какой подарок привезёт мне Иосиф в этот раз? — думала супруга каган-бека, сладостно потягиваясь на шёлковых простынях. — С прошлого кочевья преподнёс чудесного скакуна, на котором я могу обгонять ветер! С позапрошлого — верхового верблюда, к сожалению, павшего у меня в имении от кишечных червей... Может быть, борзую собаку? Или сокола? То-то поохотимся, отведём душу в гонке за каким-нибудь диким зверем! Мы, аланы, рождены в седле, с луком и стрелами в руках!»

Да, царица была аланкой. В 932 году в битве под Магасом царь Хазарии Аарон захватил в плен её отца — самодержца Алании Негулая, но казнить не стал, потому что тот обещал отречься от христианства и принять иудаизм. И тогда два монарха закрепили на радостях единение их народов брачными узами детей: дочку Негулая — царевну Ирину — выдали замуж за сына Ларона — Иосифа. После посвящения в новую религию ей присвоили имя Ирмы...

Ирма встала с ложа и в чём мать родила (спали в то время обнажёнными), утопая но щиколотку в ворсе шерстяного ковра, подошла к окну и раскрыла створки. Толстая зеленопузая муха, радостно жужжа, вылетела на волю. Лёгкие царицы глубоко вдохнули утреннюю прохладу. Бледное рассветное солнце медленно выкатывалось из-за Волги-Итиля, из-за островерхой крыши дворца кагана, находившегося на острове посреди реки, из-за белозубой стены царского дворца — Сарашена, — где и ночевала аланка. Смуглая её кожа чувствовала мягкие дуновения шаловливого ветерка. В тридцать четыре года Ирма выглядела свежо и молодо: крепкое, не по-женски мускулистое тело, совершенно плоский живот и высокая небольшая грудь. Вроде и не рожала четыре раза! Вроде не находилась в замужестве более семнадцати лет! Только две незначительные детали говорили о её возрасте: неглубокие, но заметные поперечные морщины на шее и недевичьи руки — сильные, с рельефно выступавшими венами на тыльной стороне ладони. Но глаза были живы, щёки бархатны, а на тонких упрямых губах расцветала улыбка уверенного в себе человека; привлекательное лицо не могли испортить ни излишне тяжеловесная нижняя челюсть, ни, пожалуй, много ниже, чем нужно, набегавшая на лоб линия волос — темно-каштановых, чрезвычайно густых...

Несколько озябнув, женщина отошла от окна и подёргала за шёлковый шнур с колокольчиком — призывая к себе прислугу. Торопливо подоспевшие девушки-рабыни начали, как положено, приводить государыню в порядок — обрядили в хламиду и сопроводили в купальню, вымыли, натёрли дорогими маслами, промассировали каждый участок тела, наложили согревающие компрессы и питательные маски, перед бронзовым зеркалом тщательно причесали, закрепил и волосы костяными гребнями, шпильками и заколками, нанесли краски на лицо, облачили в дорогие наряды, надушили ароматными жидкостями... Терпеливо снося все манипуляции, Ирма беседовала со своей наперсницей, так сказать — «главной фрейлиной» (по-хазарски — «хо-мефеин»), не рабыней, но благородной — из аланской аристократии; звали её Тамара, и она, в целом симпатичная молодая женщина, отличалась безобразным красно-фиолетовым родимым пятном на щеке и шее; из пятна росли волосы, и оно пугало.

— Что рассказывают о новом раввине Ицхаке Когене? — спрашивала царица.

— Ничего такого, что заслуживало бы внимания, — отвечала товарка. — Нанял себе учителя хазарского языка — ну, во-первых, для обычного общения с прихожанами, во-вторых, для доходчивых разъяснений в синагоге непонятных отрывков из Святого Писания.

— Неужели службу собирается вести по-хазарски?

— Думаю, частично: чтение из Торы на иврите, а затем толкование — на местном наречии.

— Что-то новенькое. Рабби Леви — мир его праху! — эти вольности всегда осуждал.

— Новое время — новые песни. А жену Ицхака видели на базаре — вместе с двумя служанками лично отбирала продукты — что кошерное, а что не кошерное, — никому не доверив, никого не стесняясь.

— Это их константинопольские привычки. Мы — Восток, и у нас эльтеберы, беки, с простолюдинами не общаются. Ничего, приникнут... Правду говорят, что их дочь — красавица?

— Я сама не видела, но по слухам — да. Будто бы ни один мужчина глаз не отведёт.

Ирма надула губы:

— Этого ещё не хватало. Надо её оградить от внимания моего супруга. Всем известно, как он падок на других женщин! Летом, во время кочевья, вне моего внимания, пусть ведёт себя, как ему угодно, — раз Господь сотворил мужчин невоздержанными в любви, тут менять что-то не приходится. Но в Итиле, осенью и зимой, у меня под боком, никаких гаремов я не потерплю!

Помолившись и выпив утренний шербет (плотный завтрак в их среде понимался как дурной тон, признак плебса), государыня спустилась во двор, села в изукрашенный лентами и гирляндами паланкин и в сопровождении пышной свиты двинулась к южным воротам Итиля — встретить прибывавшего с летнего кочевья супруга.

Главный город хазар на Волге состоял из трёх неравных частей. Посреди реки, на острове, жил каган — то есть «царь царей», номинальный глава государства, — и его дворец красотой и величиной затмевал все другие здания столицы; был он сложен из белых сырцовых кирпичей. Остров соединялся с правым берегом неким подобием плавающего моста — рядом лодок, пристыкованных бортами друг к другу. В случае опасности лодки разъединялись, разъезжались в разные стороны, и попасть к кагану неприятель с ходу уже не мог.

На правобережье находилась большая, западная часть Итиля — Сарашен (замок Иосифа), Бакрабад (средоточие духовных учреждений — синагог, мечетей, христианских церквей; тут располагались также суды, кладбища и религиозные школы) и Хамлидж (аристократические дворцы, частные дома, окружённые садами, бани, разные хозяйственные постройки). Толстая стена с мощными огромными башнями ограждала эту треть Итиля от приволжской степи. Население западной части составляло около 16 тысяч человек, не считая воинов, охранявших покой и мир богатейших семей Хазарии.

На восточном, или на левом, берегу Волги размещался Шахрастан — шумный, демократичный, изобиловавший базарами, мастерскими и дворами для приезжих купцов; здесь же содержался острог и функционировал невольничий рынок, а на главной площади обезглавливали преступников. В лавках продавались невиданные товары, кабачкам и харчевням не было числа, равно как и весёлым домам, где любой желающий мог вкусить любви с дамой любого возраста и оттенка кожи. Не в пример Бакрабаду и Хамлиджу здания Шахрастана не отличались величиной — были мелкими, деревянными или глинобитными, или войлочными — наподобие юрт. Да и запахи этой части Итиля благородством не поражали — отдавая ароматами жареной баранины, плова, кислого молока, конского навоза...