Страница 41 из 59
Потрясённая Александра Фёдоровна с трудом оторвала взгляд от листовки и в недоумении посмотрела сначала на Марию, потом на Жильяра, словно призывая их всё объяснить.
— Но ведь это невозможно!
— Вы считаете, государыня, что это очередная провокация? — тихо спросил Пьер.
Царица помолчала, потом ответила еле слышно:
— Не знаю.
В листовках, которые принесли сегодня во дворец, сообщалось, что император Николай II отрёкся от престола в пользу брата своего Михаила, который, в свою очередь, тоже отрёкся, и теперь власть принадлежит учреждённому Государственной Думой Временному правительству.
— Не знаю...
Через пару часов во дворце появился дядя Николая, Павел Александрович. После разговора с ним императрица, пошатываясь, вышла из своей комнаты. Верная подруга фрейлина Лили Ден и дочь Мария бросились к ней, чтобы поддержать. Опершись на спинку стула, Александра Фёдоровна некоторое время стояла молча. А потом побледневшие губы произнесли:
— Отрёкся!
Мягко отстранив от себя поддерживающие руки, царица, собрав последние силы, пошла навестить больных детей. Мысль о том, что теперь она — бывшая царица, ни разу не пришла ей в голову. Две боли разрывали сердце, два терзания. Первое — да как же могли они сделать это, подданные русские, государевы дети, как могли отказаться от отца? Как не страшно? Где же страх Божий и честь людская? И что же теперь с ними, с Россией, будет? И вторая боль, но в сердце женщины — первая: «Как он переживает ЭТО один, совсем один! И нет никого, кто утешил бы его, кто поддержал».
И страдание любящей женщины боролось с искренней скорбью императрицы, болеющей сердцем за своих подданных.
Она вошла в комнату цесаревича. Алексей заметно шёл на поправку. Сейчас он, хоть и очень слабый, сидел в постели, откинувшись на подушки, и выражение лица матери не укрылось от наблюдательного ребёнка. Александра Фёдоровна сумела улыбнуться. Её стало легче оттого, что мальчик ни о чём не спросил. Она нежно поцеловала сына — уже не наследника...
Когда одни бежали, другие приходили, чтобы заверить царское семейство в преданности. Александра Фёдоровна, необыкновенно бледная, встретила друзей, графа Бенкендорфа и баронессу Буксгевден, внешне спокойно. Баронесса обняла государыню, Бенкендорф взял её за руку. Оба плакали.
— Такова воля Божья, — произнесла императрица. — Господь посылает нам это испытание для спасения России. Это единственное, что имеет сейчас значение.
«Какое величие души... это один из тех характеров, которые с особой силой проявляются в минуту бедствия», — говорил потом граф Бенкендорф.
Но когда друзья ушли, Аликс упала на стул и разрыдалась.
Неожиданно распахнулась дверь, шумно и бесцеремонно: так влететь к ней могла только Анастасия, нынче лежащая в кори. Александра Фёдоровна вздрогнула и отняла руки от лица, не успев вытереть слёз. Царица изумилась: перед ней стоял пожилой слуга. Старик дрожал. Государыня взволнованно поднялась:
— Что?!
— Государь...— задыхался старик, — государь на проводе!
— Ники!
Забыв обо всём, в том числе о больном сердце, Аликс сорвалась с места и бросилась к телефону со скоростью и живостью, которые сделали бы честь и шестнадцатилетней Анастасии.
Родной голос, звуки которого вызвали у неё почти детское всхлипывание, без приветствия спросил:
— Ты знаешь?
— Да, — выдохнула она в трубку. Николай ничем не располагал, кроме этих двух слов — обоим супругам было известно, что телефон прослушивается.
— Как дети?
— Старшие девочки и Алексей идут на поправку, а Анастасия слегла. Мария держится из последних сил, но ей тоже нездоровится.
— Понимаю. Держитесь, мои дорогие, — голос в трубке тоже дрогнул. — Я скоро буду с вами.
Глава двадцать третья
АРЕСТ.
1917 год, март — апрель
Лaвp Корнилов — сын простого казачьего офицера, ныне знаменитый боевой генерал, прошедший русско-японскую войну, георгиевский кавалер. Облагодетельствованный государем в прежние времена, он теперь являлся непосредственным исполнителем воли нового правительства.
Императрица сидела перед ним строгая и прямая, его бывшая государыня, и без волнения выслушивала рассказ о причинах, побудивших Временное правительство заключить под арест всю семью низложенного царя. Оказывается, лишь арестовав своих властителей, нынешние правители и бывшие царские генералы могут спасти их от бесчинств солдат революции. Аликс не свойственно было усмехаться, но на этот раз она не смогла удержаться от усмешки, которая, правда, получилась горькой.
После ухода генерала императрица сказала приближённым:
— Мы все должны подчиниться судьбе. Генерала Корнилова я знала раньше. Он — рыцарь, и я спокойна теперь за детей.
Вот только «рыцарю-генералу» не пришло в голову защитить государыню. Осознавал ли он, что совершает предательство?
Вскоре Корнилов объявил всем, кто ещё оставался в Александровском дворце в качестве свиты и прислуги, что они свободны и могут идти куда пожелают.
— Впрочем, если кто-нибудь из вас хочет разделить с Их Величествами... кх-кх... с низложенными монархами их заключение, тому не будет чиниться никаких препятствий.
В течение следующего получаса Корнилов с любопытством наблюдал, как, спешно собравшись, слуги государя покидают дворец.
— Холопы, — выплюнул генерал сквозь зубы. К себе он этого определения явно не относил.
Александра Фёдоровна не столь высокомерно отнеслась к бегству доверенных слуг: она понимала человеческие слабости. Да и стоит ли огорчаться чем-либо, когда Корнилов вместе с известием об аресте принёс и другую, чудесную весть: завтра прибывает государь. Да, пусть не как царь, но как заключённый, только какое это теперь может иметь значение, если они опять наконец-то будут вместе!
— Надо сказать детям об отречении, — решила государыня. — Пусть не только Мария знает. Пора!
«В 4 часа двери запираются, — записал Пьер Жильяр. — Мы в заключении!»
В тревожную ночь после ареста беззвучно плакали царевны, узнав наконец-то страшную весть, и юный цесаревич недоумевал: да что же теперь будет с Россией, кто же теперь будет править? Не спала и государыня.
Горел камин в красной комнате царскосельского дворца. Александра Фёдоровна сидела прямо на полу, окружённая кипами бумаг. Одетая в простое платье любимого лилового цвета, государыня казалась сейчас моложе. Густые, как у девушки, длинные поседевшие волосы заплетены в тяжёлую русскую косу. Она снова была юной Аликс с тихим светом в лице, который зажёгся, как отблеск счастливых дней былого. Жена свергнутого императора перечитывала письма невесты цесаревича... «Милый Ники...», «Мой дорогой Ники...», «Драгоценный Ники...» — так начинались все её письма. А он, отвечая, называл её «Моё дорогое сокровище...», «Родная моя, бесценная Аликс...», «Милое Солнышко...»
И не изменились обращения с тех пор, и не оскудел язык нежности, хотя влюблённому уже за пятьдесят. Так вот же они, письма уже недавних тяжких лет, и снова: «Моё родное Солнышко!»
А это что? О, эти письма много времени пролежали в шкатулке! Память о бабушке, королеве Виктории. Вот и её собственные послания к бабушке — ой, какие забавные, какой же наивной девочкой была она тогда! Эти письма уже после смерти английской королевы прислали Аликс из Виндзорского замка.