Страница 3 из 29
– Полагаю, что все эти люди, что после кончины Синицына свою выгоду потеряли, люто должны были Шумскую ненавидеть?
Корытников хмыкнул.
– Ну, вот тебе и подозреваемые полна хата людей. Впрочем, если я правильно понял, Аракчеев конкретно обвиняет дворню.
– А по поводу дворовых людей, может быть, он и прав, в 1790 году было дело, дворня артиллерийского капитана Маслова забила того до смерти, как писали в протоколе, не вынеся систематических притеснений и издевательств. Затем, в июле 1809-го такая же история произошла с фельдмаршалом Каменским[9]. И вот совсем недавно, ты не можешь этого не помнить, четыре года назад крепостной Минаев зарезал своего хозяина – чиновника Тимофеева.
– Ты забыл еще один случай. – Александр Иванович нетерпеливо постукивал пальцами по столу. – В 1806-м кучер графа Яблонского, Кондратьев, из-за своей жены-красавицы, которую барин возвысил до интимности, удавил того вожжами. Ну и что, все знают, что такие преступления имеют место, доберусь до Грузино – дворню проверю в первую очередь.
– А по поводу ведовства, похищения младенцев – мне так видится, что чистая дичь. Но ты все равно едешь в те края, не поленись, доскачи до Ям-Чудово. К батюшке моему загляни. Он это дело много лет вел. У него там все материалы, с которыми он когда-либо работал, в отдельных папках скопированы.
В этот момент в дверь постучали, и вошедший молодой лакей сообщил, что кушанье готово и Мария Петровна уже ждут-с.
– Ты хоть гонца в Грузино отправил, чтобы тело не зарывали до тебя? – поинтересовался уже на лестнице Корытников.
– Первым делом. Не беспокойся, как закончим, сразу и поеду. Лошади отдохнут, а я уже в карете отосплюсь. Жаль, не успел домой заехать, Селифана-то я отдыхать после поездки отправил, не знал, что так спешно ехать придется. Со своим-то слугой в дороге как-то полегче: и причешет, и побреет. Ермошка ведь, окромя своей кучерской должности, ничего не знает. Правда, тут уж ему равных нет.
– Лошадей я тебе своих отдам, негоже животину мучать. Заберешь на обратном пути, мне теперь ездить некуда.
Глава 2. Аракчеев и его присные
Пройдя через холл, украшенный картинами работы самого Петра Петровича, которые он малевал на досуге, друзья свернули в сторону столовой.
– Слушай, я вот одного понять не могу, отчего Анастасию Федоровну то Шумской, то Минкиной называют? Я и раньше слышал, да как-то значения не предал.
– А тебе какая прибыль знать? – не уразумел сразу Корытников. – Его сиятельство страсть не любит, когда кто-то в биографию его милой лезет. Впрочем, изволь. Шумские – древний дворянский род с трехсотлетней родословной и, согласно документам, означенная Анастасия Федоровна происходит от Михаила Шумского[10], Минкиным же кличут, то есть откликали уже, помер в прошлом годе, аракчеевского конюха Федьку-цыгана. Так вот, долгое время, почитай, до 1803 года, Настьку Минкину никто Шумской не величал, и вообще, не было никакой Шумской в наших местах, и что есть таковая никто, пожалуй, не ведал.
Они подошли к дверям в столовую, и Петр Петрович, зайдя вперед, открыл их перед гостем. За широким столом уже сидела Машенька в розовом с оборочками платье и уложенными в аккуратную прическу волосами.
Девушка вскочила, приветствуя вошедших, и тут же лакеи внесли еду.
– Если вы и дальше о колдовстве будете говорить, то можно я тоже послушаю? А то, как из города сюда переехали, я целый день одна сижу. Скучно.
– А я бы ради экономии времени попросил бы тебя, брат, теперь же позвать Гаврилу, дабы расспросить его об этой Минкиной-Шумской, – сразу пошел в атаку Псковитинов.
Корытников кивнул лакею, и тот вышел исполнять приказ. О том, что в доме приятеля слуги жили по многу лет и считались чем-то вроде членов семьи, Псковитинов, разумеется, знал, а стало быть, его просьба пригласить дворецкого во время обеда никого не могла задеть.
Псковитинов уселся на предложенное ему Машей место, лакей поставил перед ним тарелку наваристых щей.
– Ты уж прости, брат, у нас нынче все по-простому. – Петр Петрович налил гостю сливянки. – Опосля будут парная телятина и разварная рыба, знаю, ты до нее охотник. Упредил бы заранее, что приедешь, попросил бы мужиков сходить на рыбалку, так еще и пожарили бы.
Вошел старый дворецкий, Псковитинов помнил Гаврилу с того времени, как отец в первый раз привел его в дом к своему старому приятелю. Облаченный в парадную по случаю какого-то праздника ливрею, Гаврила показался маленькому Саше не просто старым, а каким-то благородно древним, как рыцарский замок. И вот теперь он смотрел на дворецкого и не видел большой разницы. Все те же согбенные плечи, роскошные бакенбарды, которые он расчесывал по сто раз на дню. Вот только доброе красноватое лицо приобрело с годами несколько заискивающее выражение, в последние годы голова начала трястись, но глаза не утратили ясности.
– Александр Иванович хочет расспросить тебя о госпоже Шумской, Анастасии Федоровне. Знаешь такую?
– Настьку, что ли? Минкину? Как не знать. Ее батюшка Федька Минкин[11] по кузнечному делу у Алексея Андреевича Аракчеева служил. Но только все знали, конокрад он, Федька этот, конокрадом был, конокрадом остался. И Настька – та еще стерва, не при барышне будет сказано.
– Как же так, Гаврила?! – удивился Псковитинов. – А мне говорили, будто бы Шумская дворянского сословья?
– Какого дворянского? Нос не дорос до дворянского-то, а туда же. Крестьянка она, из Гатчины ее Аракчей с собой привез, с тех пор в Грузино обосновалась зараза непутевая анафемская душа, а то, что в шелках да бархате с господином в одной карете разъезжает, так таких особ иначе называют. – Он покосился на Машу и предусмотрительно замолчал.
– Спасибо тебе, Гаврила. Ступай к себе. – Петр Петрович махнул ему уходить. Лакей принес разварную рыбу в большой супнице, стараясь не задеть старика, аккуратно обошел его и, поставив посреди стола, картинно открыл крышку. Столовая тут же наполнилась восхитительным ароматом.
– Подумаешь, жила крестьянкой, так такое вполне можно объяснить, – встрепенулась Машенька. – А что, Александр Иванович, это ведь просто роман! Я слышала, матушка Анастасии, будучи замужем за шляхтичем Михаилом Шумским, страстно полюбила простого цыгана. И из-за этого ее движения чувств у нее родилась дочка.
– Фи, Машенька, какие ты нелепицы рассказываешь! – не выдержал отец.
– Так во многих романах случается, – парировала дочка, – дитя несчастной любви. А потом цыган из отцовских чувств выкрал девочку и спрятал у себя. Или, может, мать сама ее передала, чтобы муж ни о чем не проведал и не навредил малышке. В общем, жила себе Настя Минкина в деревне, не ведая о своем благородном происхождение. А потом…
– Давно я не проверял твои полки. Чую, пора ревизию произвесть. В общем, если отбросить «как в романе», то картина складывается следующая, Настька Минкина крестьянского сословья, дочь кузнеца Федьки Минкина, родилась в Гатчине, где Аракчеев служил в должности губернатора. Когда он привез свою новую метрессу в Грузино, она была Минкиной и оставалась крестьянкой Минкиной, пока в один прекрасный день генерал Бухмейер[12] не привез документы от некого шляхтича, содержателя бедной гостиницы в городе Витебске, Михаила Шумского, что де та – его законная дочь. Маша, голубушка, нельзя ли распорядиться насчет чая, и пусть подадут в беседку, душа моя. А мы уж с Александром Ивановичем туда подойдем. Люблю на свежем воздухе чаи попивать.
9
Граф (с 1797 г.) Каменский Михаил Федотович (8 [19] мая 1738 – 12 [24] августа 1809 г.) – полководец Екатерининской эпохи, генерал-фельдмаршал, поклонник прусских военных порядков и Фридриха II. В 1806 г. крайне неудачно действовал против французов. Пал от топора собственного крепостного. Отец полководцев Николая и Сергея Каменских.
10
Шумский Михаил родился предположительно в 1752 г. Содержал гостиницу в г. Витебске. Иногда его называют мужем Анастасии Минкиной, иногда отцом.
11
Минкин Федор (предположительно между 1763 и 1799–1809) – дворовый. Конюх. Отец Анастасии Федоровны Шумской и Бориса Федоровича Минкина.
12
Бухмейер Федор Евстафьевич – генерал-майор. Родился 30 июля 1767 г., умер 7 декабря 1841 г.