Страница 3 из 11
Наши кумиры… казались небожителями, олимпийцами, богами, их манера играть – точнее, что-нибудь особенно характерное в этой манере: удар, рывок, обработка мяча, – поражала воображение, однако и в частной жизни за ними по пятам следовала слава, недостоверная, окутанная облаком греховности и блеска, красноречивых умолчаний и загадочных намеков, и оттого невыразимо притягательная…
Каждый из нас, вступая в игру, понимал вполне отчетливо, что приносит в жертву футбольному счастью свое домашнее благополучие, предвидел материнские слезы и разные жалкие слова и втайне увещевал свою совесть, что будет соизмерять силу удара с запасом прочности, гарантированным фабрикой «Скороход», – благоразумных этих намерений хватало на первые десять минут. Затем азарт игры захватывал нас своей кипящей волной, и тут уже не только обуви, жизни становилось не жалко, и никакие угрозы соседей не в силах были нас остановить, сознание же опасности и жертвенности лишь обостряло нашу радость, полузапретную, грешную, удалую».
А Евгений Евтушенко добавлял свой точный трагический мазок к картине Москвы послевоенной эпохи:
Незримые струпья от ран отдирая, Катили с медалями и орденами Обрубки войны к стадиону «Динамо» – В единственный действующий храм, Тогда заменявший религию нам…
Мячково, футбольная база команды «Торпедо», осень 1952 года
«Когда он появился на поле, все повернули головы в его сторону… Почти все остановились, разглядывая человека, за которым шел тренер…»
– Смотри, вот же чучело!
– А-а, этот… Его «Дед» самолично где-то откопал.
Конечно, у ветеранов-мастеров долговязая фигура паренька в темно-синей телогрейке, серенькой кепке и с деревянным чемоданчиком в руке не могла не вызывать насмешек. Новый соискатель призрачной футбольной славы на что, собственно, рассчитывает? Сразу попасть в «основу»?.. А в дубле годик-другой перекантоваться? Хотя у ветеранов, тех, кому уже подкатывал «тридцатник», все же екало сердце, и они настороженно приглядывались к каждому новичку – юнцы на пятки наступали. Из-за них вешать бутсы на гвоздь раньше времени никому не хотелось. Ведь что делать дальше? Никакой же верной профессии. Пацанов тренировать? Ага, много чести и мало денег. Уж лучше… Что? Да ничего.
На первых тренировках новобранец ничем особо не выделялся. Бегал, прыгал, отжимался, упражнения на растяжку делал, за гантели брался. Распасовка, «квадрат», обводка, ускорения, отработка ударов по воротам с разных дистанций. Все старались. И Эдик тоже. Что-то получалось, что-то не очень. Как у всех.
Потом как-то Маслов скомандовал: «Теперь – спарринг! Два тайма по пятнадцать минут. Разбились на команды… Начали!» И вот тут случилось нечто… Этот паренек в игре неведомо откуда набрал такой силы! Он шел напролом, опытные защитники стелились, но не могли его завалить, остановить. Эдик летел к цели, замахивался для удара – и в последний момент мягко отдавал пас подбегавшему партнеру. Гол! А дальше уже сам, ведя мяч, вылетел один на один с вратарем. Но бить не стал. Легко подкинул его мыском чуть над собой – и головой мягко отправил в пустой угол…
– Так играть нельзя! – ринулся к нему вратарь.
– Почему? – простодушно удивился Эдик. – Мне кажется, по-всякому можно.
После спарринга один из торпедовских тренеров по-дружески хлопнул Маслова по плечу:
– Виктор Александрович, признавайся, где ты умудрился откопать такое чудо?
– Будущий лучший футболист Европы еще вчера слесарничал на заводе «Фрезер», – усмехнулся Маслов. – Игрочище тот еще будет! Попомните мои слова!
Конечно, юнцу было весьма непросто сразу найти общий язык на поле с «зубрами», постоянными игроками основного состава. Многие посматривали на Эдика с оправданной былым опытом насмешливостью: ну-ну, дерзай… Более возрастные ревниво прикидывали, в душе сопротивляясь: «Замену Дед готовит, как пить дать. Но ничего, мы еще себя покажем, повоюем. А паренек может легко сломаться…» Отношения не складывались, особенно это проявлялось во время чемпионатов, когда драматургия первенства обретала уже все признаки обостряющегося конфликта… Но это было тогда, когда он уже начал выступать за сборную…
Лишь с одним из старожилов (и то условным) команды новичку-центрфорварду удалось сразу найти общий язык – и на поле, и за его пределами – Кузьмой, то есть Валентином Козьмичем Ивановым. Кузьма потом вспоминал о дебюте Стрельца в чемпионате: «Накануне одного из первых матчей заболел наш левый край Гулевский, и на его место поставили новичка, высокого, плечистого парня с закрывающей лоб челкой, которая была тогда в моде у ребят… На поле он повел себя так, будто всю жизнь только и делал, что играл в основном составе «Торпедо». В первый раз, как к нему попал мяч, он пошел с ним прямо на защитника, легко обвел его, потом другого, третьего и прострелил вдоль ворот. Во время следующей нашей атаки он уже сместился поближе к центру и в удобный момент, не раздумывая и не сомневаясь, пробил по воротам. Пробил, не останавливая мяч, сильно и точно… На разборе его похвалили, но он не выказал при этом никаких эмоций. После третьего матча его вернули в дубль: выздоровел признанный лидер Гулевский – игрок, которого неудобно было отправлять на скамью запасных. И снова наш новичок не выказал ни огорчения, ни удивления, оставшись, как всегда, безучастным».
– Мама, завтра я улетаю в Сочи!
– Куда?! – Софья Фроловна не могла поверить своим ушам. – В Сочи?!
– Да, вместе с командой на сборы. У них правило – брать с собой новичков, как бы на просмотр. Надо костьми лечь, но всем доказать… – Эдик улыбнулся: – Ребята говорили, там море, пальмы, в общем, какие-то субтропики…
Сочи в представлении Софьи Фроловны был в одном ряду символов советской убогой ярмарки тщеславия, недостижимого благополучия, заоблачного рая. Сочи, Гагры… «В парке Чаир распускаются розы…» – так, кажется, пел Вертинский. Хотя, нет, Чаир – это вроде бы в Крыму. Да какая, собственно, разница, все равно ей ни в Крыму, ни в этих Сочах уже никогда не побывать…
– Боже мой, Эдик, – причитала мама. – Ты едешь в Сочи… Поверить не могу, сынок… Сейчас быстренько начинаем паковать вещи… Займись туалетными принадлежностями… Я потом все проверю…
После сборов в Сочи и нескольких контрольных игр в Батуми Стрельцов появился зимой 1954 года в основном составе «Торпедо» на турнире в Горьком. Барахтаться по колено в снегу на горьковском стадионе, конечно, было удовольствием сомнительным. В перерыве, видя состояние игроков, начальство распорядилось выдать каждому по стакану портвейна, причем горячего. Пригубив, у Эдика глаза на лоб полезли. Но все-таки выпил, а потом минут пятнадцать отплевывался.
А вечером в гостинице администратор команды для контроля пробежался по номерам футболистов. Все было предсказуемо: игроки активно расслаблялись после «жаркого» матча. И самое удивительное, наутро ни у кого даже признаков насморка врач не обнаружил.
Хитрый Николай Морозов, на какое-то неопределенное время сменивший Маслова на посту главного тренера «Торпедо», утверждая список игроков команды для публикации в футбольном справочнике на 1955 год, решил и здесь схитрить, умышленно скорректировав год рождения Эдика Стрельцова и накинув ему пару-тройку лет.
– Ничего страшного, – объяснил он своим помощникам. – Пусть так и идет в печать. Подумаешь, если будут претензии, отбрешемся: ошибка, опечатка. Ответственность на мне. Я ведь могу себе представить, какая охота на нашего Стрельца завтра может быть открыта, только держись! В каждой команде волки за всеми новичками следят… А так он у нас вроде бы будет взрослым, 21-летним, давнишним воспитанником клуба «Торпедо», а не пацаном пришлым с «Фрезера».
Затем, вызвав Эдика к себе, он спросил:
– Так ты, говоришь, у нас слесарь четвертого разряда?