Страница 20 из 28
- Погодите-ка, молодой человек, не торопитесь! - Старый фермер благожелательно поглядел на меня. - Вы бы перестали за ними гоняться, и они скоро успокоятся. Передохните минутку.
Я стоял рядом с ним, совсем запыхавшись, и слушал, как он увещевает этих чертенят.
- Гись-гись, гись-гись, - бормотал мистер Стоукилл, не делая ни единого движения. - Гись-гись, гись-гись.
Поросята перешли с галопа на рысцу, а затем словно по какому-то телепатическому сигналу все разом остановились, сгрудившись розовой кучкой в углу.
- Гись-гись, - одобрительно произнес мистер Стоукилл, незаметно пододвигаясь к ним с листом наготове. - Гись-гись.
Ровным, неторопливым движением он загородил листом угол с поросятами и для верности упер в него ногу.
- Ну-ка нажмите сапогом с той стороны, и уж они не вырвутся, благодушно произнес он.
Сама инъекция заняла лишь несколько минут. Мистер Стоукилл не сказал: "Ну, кое-чему я вас нынче научил, молодой человек". В его спокойных серых глазах не пряталось ни злорадство, ни самодовольство. Он сказал только:
- Нынче я вас совсем загонял, молодой человек. Теперь поглядите-ка корову. У нее горошина в соске.
В дни ручного доения "горошины" и иные закупорки сосков были частым явлением. Причиной могли быть кусочки молочного камня, крохотные опухоли, повреждения выстилающей ткани соска и еще всякая всячина. Крайне увлекательная, хотя и весьма узкая область, и к корове я направился с живым интересом.
Впрочем, я был еще на некотором расстоянии от нее, когда мистер Стоукилл положил мне ладонь на плечо.
- Погодите, мистер Хэрриот, не трогайте ее пока, не то она вас лягнет. Очень у нее норов подлый. Погодите минутку, я ее привяжу.
- Хорошо, - сказал я, - только веревку дайте мне.
- Да лучше бы я сам...- начал он нерешительно.
- Нет-нет, мистер Стоукилл, не затрудняйтесь. Я отлично знаю, как помешать корове брыкаться, - сказал я сдержанно. - Будьте добры, дайте мне веревку.
- Да ведь... она такая... Брыкается почище лошади. Удойная, это верно, да только...
- Не беспокойтесь, - уронил я с улыбкой. - У меня она не порезвится.
Я начал разматывать веревку. Приятно было показать, что я умею обращаться с животными, хотя диплом получил всего несколько месяцев назад. К тому же не так уж часто нас предупреждают, что корова склонна брыкаться. Однажды корова лягнула меня так, что я отлетел к противоположной стене, а фермер сказал только: "Уж такая у нее привычка".
Да, хорошо, когда тебя предупредили! Я опоясал корову веревкой перед выменем и туго затянул скользящую петлю. Точно так, как нас учили в колледже. Она была рыжей, шортгорнской породы, с косматой головой и, когда я нагнулся, поглядела на меня с задумчивым интересом.
- Ничего, ничего, милуша, - сказал я ласково, подлез под нее и осторожно потянул сосок. Брызнула струйка, другая, и что-то закупорило канал. А, вот она! Довольно-таки большая, но движется свободно. Можно будет выдавить наружу, не разрезая замыкающую мышцу.
Я взялся за сосок покрепче, потянул посильнее, и тотчас раздвоенное копыто ударило меня по колену, как развернувшаяся стальная пружина. Коленная чашечка не приспособлена для того, чтобы ее лягали, и несколько минут я прыгал по коровнику, шепотом ругаясь на чем свет стоит.
Старый фермер виновато ходил за мной.
- Вы уж простите, мистер Хэрриот. Такой у нее подлый нрав. Дайте-ка лучше мне...
Я предостерегающе поднял ладонь:
- Нет, мистер Стоукилл! Я уже надел на нее веревку. Просто затянул недостаточно туго.
Я подковылял к корове, распустил узел, а потом налег на веревку с такой силой, что у меня потемнело в глазах. Когда я кончил, живот у нее приподнялся и она обзавелась талией, словно затянутая в рюмочку модница былых времен.
- Тут уж ты не попляшешь! - буркнул я и снова нагнулся к вымени. Раза два брызнуло молоко, затем помеха снова закупорила выход, и в отверстии показалось что-то беловато-розовое. Еще чуть-чуть нажать, и я выковыряю его иглой от шприца, которую держал наготове. Я вздохнул всей грудью и нажал.
На этот раз копыто впечаталось в лодыжку. Ей уже не удалось поднять его повыше, но боль была такой же отчаянной. Я сел на табуретку для доения, засучил штанину и поглядел на лоскуток кожи, который свисал, точно флажок, у конца длинной ссадины, оставленной копытом.
- Да хватит с вас, молодой человек! - Мистер Стоукилл снял с коровы веревку и сочувственно поглядел на меня. - Обычным манером с ней не совладать. Я же ее дважды в день дою, так уж знаю.
Он принес засаленный плужный ремень, несомненно бывший в частом употреблении, и затянул его на заплюсневом суставе неугомонной коровы. На другом конце ремня был крюк, и старик зацепил его за кольцо, ввинченное в стену. Ремень туго натянулся, сдвинув ногу чуть-чуть назад.
Старик кивнул:
- Вот теперь попробуйте.
Отдавшись на волю судьбы, я снова ухватил сосок. Но корова словно бы поняла, что проиграла, и ни разу даже не пошевельнулась, пока я выдавливал и выковыривал "горошину", которая оказалась молочным камнем. Стояла как миленькая и ничего не могла поделать!
- Спасибо, молодой человек, спасибо вам! - сказал старик. - Какой увесистый! Он мне сильно мешал. А главное, не разобрать было, что это такое. - Он поднял палец: - И последняя для вас работенка. Телушка. Что-то у нее с животом неладно, мне кажется. Видел ее вчера вечером, ее маленько раздуло. Она у меня в сарае.
Я надел шубу, и мы вышли наружу, ветер набросился на нас с ликующей свирепостью. Лицо мне полоснуло как ножом, нос сразу замерз, глаза заслезились, и я укрылся за углом конюшни.
- Где телка? - с трудом выговорил я.
Мистер Стоукилл ответил не сразу. Он закуривал сигарету, словно не замечая ярости стихий. Защелкнув крышку старой медной зажигалки, он указал большим пальцем:
- А за дорогой. Вон там.
Я посмотрел в направлении его пальца через занесенные стенки на узкую расчищенную полоску шоссе между белыми валами и на крутой склон, ровная белизна которого уходила к свинцовым тучам. То есть ровная, если не считать крохотного строения, серого каменного пятнышка в поднебесье, где в сотнях футов над нами склон переходил в широкую плоскую вершину.