Страница 55 из 73
— Ага, понимаю, — сказал шериф, делая отметку в своем журнале. — Но у вас тут облако над восходящим солнцем, значит, утром было пасмурно?
— Ну, конечно, сэр, — отвечал Бенджамен.
— Ага, воскресенье! А что это вы поставили против десяти часов утра? Полная луна! Неужели луна у вас была видна днем? Я слыхал о таких явлениях, но… А это что? Зачем рядом с ней песочные часы?
— А это, сквайр, — отвечал Бенждамен, заглядывая ему через плечо и перекладывая табачную жвачку с одной стороны рта на другую, — это уже мои собственные делишки. Это вовсе не луна, сквайр, а лицо Бетти Холлистер! Изволите видеть, сэр, узнав, что она получила с реки новый запас ямайского рома, я завернул к ней в десять часов утра и попробовал стаканчик, а здесь отметил, чтобы не позабыть расплатиться, как подобает честному человеку.
— Вот оно что! — сказал шериф с некоторым неудовольствием. — Вы бы могли получше нарисовать стакан, а то вышло похоже на мертвую голову с песочными часами.
— Изволите видеть, сквайр, дело в том, что мне понравилось это пойло, — возразил Бенджамен, — вот я и хватил стаканчик, а на него опрокинул другой, оно и вышло две скляночки, ни дать ни взять песочные часы. Но вы можете стереть это губкой, сквайр, так как я вечером заходил к ней опять и расплатился за все.
— Я куплю вам отдельную доску для ваших личных дел, Бенджамен, — сказал шериф. — Таких отметок не следует делать в журнале.
— Незачем, незачем, сквайр! Мне часто придется иметь дело с этой женщиной, пока бочонок не опустеет. Потому я и столковался с Бетти, что она будет делать отметки у себя на двери, а я вот на этой палочке.
Бенджамен показал палочку с пятью зарубками. Шериф мельком взглянул на нее и продолжал:
— А тут что такое? Суббота, два часа пополудни. Да это целая попойка! Две опрокинутые бутылки.
— Это не бутылки, а барышни: вот мисс Лиза, а вот дочь пастора.
— Кузина Бесс и мисс Грант! — воскликнул шериф с изумлением. — Зачем они попали в мой журнал?
— Как же им не попасть в журнал, когда они чуть было не попали в когти пантеры! — отвечал невозмутимый дворецкий. — Вот эта зверюшка, сквайр, — она, пожалуй, смахивает на крысу, — это она самая и есть, пантера то есть; а вот эта, что лежит, задравши лапы кверху, бедняга Верный, который умер честно, как воин; а вот здесь…
— Чучело? — перебил Ричард.
— Да, пожалуй, он выглядит немножко косматым, — продолжал дворецкий. — Но, на мой взгляд, это лучшая фигура, которую я нарисовал, имея в виду сходство: это Натти Бумпо. Он застрелил эту самую пантеру, которая заела собаку и хотела заесть барышень.
— На какого черта вы нарисовали весь этот вздор? — нетерпеливо воскликнул Ричард.
— Вздор! — отозвался Бенджамен. — Это так же верно, как корабельный журнал «Боадицеи»…
Тут шериф перебил его и, предложив ряд вопросов, получил на них более толковые ответы, которые дали ему возможность составить себе правильное представление о происшедшем. Когда удивление и волнение, вызванные этим рассказом, несколько улеглись, шериф снова обратился к доске, на которой видел еще менее понятные иероглифы.
— А это что такое? — воскликнул он. — Двое людей дерутся на кулачки! Значит, произошло нарушение общественной тишины? Так и есть! Стоит только мне на минуту отвернуться…
— Это судья и молодой мистер Эдвардс, — перебил дворецкий.
— Как! Дюк подрался с Оливером? Да что вас, бес обуял, что ли? За эти двое суток произошло больше событий, чем за предыдущие полгода.
— Да, это верно, сквайр, — отвечал дворецкий, — я помню одно сражение, после которого пришлось меньше записывать в корабельный журнал, чем на мою доску. Но до кулаков у них не дошло, они только побранились.
— Объяснитесь, объяснитесь! — воскликнул Ричард. — Это произошло из-за мины. Да, да, я вижу: вот человек с киркой на плече. Стало быть, вам известно все, Бенджамен?
— Да, мины-то они строили друг другу важные, сквайр; это я сам видел, потому что стоял у окна, а оно было открыто. Но это не кирка, а якорь, и обозначает, что молодец снялся с якоря и отплыл в море.
— Значит, Эдвардс оставил дом?
— Именно!
После продолжительных расспросов Ричард выпытал от Бенджамена все, что тому было известно, не только о столкновении между судьей и Эдвардсом, но и о попытке обыска в хижине и неудаче Гирама. Выслушав этот рассказ, шериф схватил шляпу и, приказав удивленному дворецкому запереть за ним дверь и ложиться спать, вышел из дома.
В течение пяти минут после ухода Ричарда Бенджамен стоял подбоченившись и не сводя глаз с двери. Собравшись наконец с мыслями, он решил исполнить приказание шерифа.
Для ареста фальшивомонетчиков Ричард собрал значительный отряд констэблей, которым пришлось вести их в Темпльтон, и не сомневался, что найдет их в тюремном буфете обсуждающими качество напитков, которые держал тюремный смотритель. В виду этого он направился по безмолвным улицам деревни прямо к небольшой постройке, в которой содержались местные преступники и несостоятельные должники. Прибытие четырех злоумышленников и дюжины констэблей было событием в Темпльтоне, и когда шериф подошел к тюрьме, то шум, раздававшийся в сторожке, показал ему, что его подчиненные не собираются ложиться спать в эту ночь.
Ричард вызвал двух своих помощников и шесть или семь констэблей. С этими силами он направился через деревню на берег озера среди глубокой тишины, нарушаемой изредка лаем собак, обеспокоенных шумом шагов. Пройдя мост, перекинутый через Сосквеганну, они свернули с большой дороги и направились по поляне, где происходила весной стрельба голубей. Отсюда они углубились вслед за шерифом в кустарники, росшие по берегу озера, и вскоре вступили в лес. Здесь Ричард остановился и обратился к своему отряду с речью.
— Мне потребовалась ваша помощь, друзья мои, — сказал он вполголоса, — чтобы арестовать Натаниэля Бумпо, прозванного Кожаным Чулком. Он оскорбил должностное лицо при исполнении служебных обязанностей и воспротивился исполнению предписания об обыске, угрожая констзблю огнестрельным оружием. Короче сказать, друзья мои, он явил собою пример возмущения против законов и вследствие этого сам стал вне закона. Вы должны окружить его хижину, когда же я крикну «пора», броситься вперед и, не дав преступнику опомниться, силой войти в его жилище и арестовать его. Теперь разойдитесь, чтобы подойти к хижине с разных сторон, я же спущусь на берег и встречу вас перед хижиной.
Эта речь, которую Ричард сочинил по дороге, произвела обычное действие, внушив всем преувеличенное представление об ожидающей их опасности.
Люди разошлись по лесу и направились к хижине, причем каждый старался идти как можно тише, чтобы остальные успели его перегнать.
Когда, по мнению шерифа, времени прошло достаточно, чтобы все успели собраться вокруг хижины, он громко крикнул свой сигнал. Но когда последний отзвук его голоса замер в лесной тишине, ответом был не лай собак, которого он ожидал, а только треск хвороста в лесу под ногами его подчиненных, но и эти звуки прекратились точно по молчаливому соглашению. Наконец нетерпение и любопытство шерифа до такой степени пересилили его осмотрительность, что он бросился на берег и минуту спустя стоял на том самом месте, где так долго жил Натти. К своему изумлению, он увидел перед собою вместо хижины груду дымящихся головешек.
Спутники его один за другим собрались вокруг пожарища, по которому еще перебегало бледное пламя, бросая слабый, трепетный свет на изумленные лица. Никто не вымолвил ни слова. Зрелище было так неожиданно, что даже Ричард утратил на минуту так редко изменявшую ему способность речи.
Никто еще не успел опомниться от изумления, когда из мрака выступила высокая фигура, в которой все узнали Кожаного Чулка. С минуту он смотрел на собравшихся, а затем сказал скорее грустным, чем гневным тоном:
— Что вам нужно от беспомощного старика? Вы принесли ябеду и крючки ваших законов туда, где ни один человек еще не обижал другого. Вы изгнали меня, прожившего здесь сорок долгих лет, из моего жилища и лишили меня крова. Вы заставили меня сжечь эти бревна, чтобы не допустить в мою хижину вас с вашим законом, и плакать над ними, как отец плачет над погибшими детьми. Вы наполнили сердце старика, который никогда не делал вреда вам или вашим близким, горькими чувствами против вашего рода в такое время, когда ему следовало бы думать о смерти. Вы заставили его желать, чтобы звери лесные, которые никогда не едят своих кровных, были бы его родом и племенем, а теперь, когда он пришел в последний раз взглянуть на остатки своего жилища, вы травите его ночью, как стая голодных собак изнуренного оленя. Что вам еще нужно? Я один, а вас много. Я пришел сюда плакать, а не драться. Делайте со мною, что хотите!