Страница 8 из 41
Ветер продолжал усиливаться. За сплошным его ревом ничего не было слышно - даже грохота волн. Капитан Эдвардес пережил несколько ураганов, но такого не видал. Он попробовал прикинуть его скорость, но сравнивать было не с чем. На шкале Бофорта для такого ветра просто нет числа. Не сделано такого анемометра, чтобы мог измерить ярость этого урагана. Любой из существующих анемометров был бы им смят. Капитан высунул руку под брызги и тут же убрал - с кровью на кончиках пальцев; рука онемела, как от электрического удара. Потому что ветер дул теперь со скоростью миль двести в час. Ураганом он зовется начиная с семидесяти пяти, а при двухстах его напор в семь раз больше. Очутиться на таком ветру - все равно что сидеть на голом крыле взлетающего самолета.
*
Когда ураган срывает крышу дома, происходит это обычно не потому, что он ворвался в дом и взорвал его изнутри. Поток воздуха создает разрежение с подветренной стороны крыши - и всасывает ее. Когда "Архимед" накренился под ветром, его палуба встала под таким же примерно углом, как подветренный скат крыши: значит, всасывающая сила ветра была чудовищна. Но палубы, разумеется, очень крепки. Крышки люков - иное дело. Это самая уязвимая часть судна, и на большом судне такая же уязвимая, как на малом, потому что на всех судах, когда-либо плававших, от лайнера до маленького рыболовного снака, они делаются совершенно одинаково. Это ряд продолговатых деревянных секций стандартного размера (такого, чтобы ее без натуги могли переместить двое матросов), свободно лежащих на балках. Все это накрыто брезентовым чехлом, туго натянутым и закрепленным по периметру клиньями.
Эта конструкция способна противостоять огромным силам, приложенным сверху, выдерживать стотонные массы воды. Но не давление снизу - она не для этого сделана. Никто не рассчитывает, что на палубе создастся вакуум.
Вскоре после трех часов ветер, нисколько не утративший напора, стал более порывистым; поэтому в брызгах иногда появлялись просветы, и через них можно было увидеть море. Через такой просвет капитан и увидел на воде какие-то обломки. Он сказал:
- Кто-то еще терпит бедствие кроме нас.
- Не кто-то, - отозвался мистер Бакстон, знавший каждый болтик на судне. - Это наши люки номер два.
3
Брызги прорезали брезент как нож, а ветер выдернул люки, как пробку из бутылки. Хотя волны не захлестывали палубу, брызги представляли собой почти сплошную воду, и очень скоро сотни тонн ее должны были набраться в трюм.
Тут мистер Бакстон вспомнил с нехорошим предчувствием, как он разместил груз. Все газеты и табак - повыше, в твиндеке. А вода хлынет вниз; плохо, конечно, что она будет постепенно наполнять трюм, - но процесс будет долгим, ее можно откачивать паровыми помпами, и, по крайней мере, это не скажется на устойчивости. Однако газеты и табак поглощают влагу. Намокнув, они станут во много раз тяжелее, и такой высоко расположенный груз вполне может опрокинуть судно. Он взглянул на клинометр: крен увеличивался - тридцать пять градусов, и раскачивало до сорока. Люки надо закрыть во что бы то ни стало, покуда вода собирается только на дне.
4
Дверь у Дика так и не открывалась. Он был заперт в тесном железном кубе, поставленном на ребро и мотавшемся, как гнездо грача в бурю. Да и без этой качки оглушительный вопль ветра был бы невыносим. Он попробовал лечь на койку, но не удержался там: она его вышвырнула. Попробовал лечь на наклонный пол, забиться между ним и стенкой, но и пол его отшвырнул - на него падали мелкие вещи, как будто он очутился внутри аттракциона в Луна-парке, где хозяйничал дьявол. Удержаться на месте можно было, только расставив ноги и уцепившись за что-нибудь обеими руками. Но взаперти оказался не один Дик Уотчетт: не открывалась и дверь каюты практикантов. Их освободило то же непостоянство ветра, благодаря которому удалось увидеть в море крышки люков; Дика, правда, не освободило. Ребята вырвались и сразу полезли на мостик: сумасшедшее дело - взбираться по перекошенной лесенке, когда половина твоего веса приходится на локоть, упертый в стену.
При виде троих юнцов, выскочивших на мостик, в груди у капитана стало тепло: ему казалось, что он стоит здесь вечность, один с мистером Бакстоном, и больше никого нет на судне. И вот они появились, тесня друг друга, - высокий, толстый и худой черноглазый; они смотрели на него с безмолвным доверием, и капитан ощутил прилив энергии и гордости.
В ответственные минуты капитан с помощником думают не порознь. Намокший табак и газеты занимали сейчас Эвардеса так же, как Бакстона.
- Постарайтесь закрыть люк номер два, - сказал он, - возьмите всех, кого можно. Вы, Беннет (худому черноглазому), поднимите матросов на полубаке и ведите туда.
Остальных Бакстон позвал за собой и полез вниз по трапу, вмиг ослепнув и оглохнув, как только очутился вне мостика, передвигаясь с трудом, как слабый младенец.
А молодые впервые покинули укрытие. Ураган оглушил и ослепил их еще на мостике. Беннет все же расслышал приказ капитана и отправился исполнять; другие двое и не услышали слов помощника, и не заметили, как он ушел. Они набухали воздухом, словно его накачивали в легкие; от избытка воздуха безалаберно кружилась голова, разбирал смех.
Помощник этого не знал, он думал, что они с ним. Добраться бы только до передней колодезной палубы - на прочее его не оставалось; те, кто сзади, пусть сами о себе думают. И лишь спустившись туда, Бакстон обнаружил, что он один. Не страшно. Скоро подоспеет Беннет с китайцами.
Уцепившись за косяк, он выглянул наружу. И не увидел почти ничего, кроме подвижных столбов и полотнищ водяной пыли, - ток воздуха стал плотен и зрим. За каждым препятствием темнело что-то вроде тени, а на самом деле это было укрытием, конической полостью в потоке брызг, обтекавшем и очерчивавшем предмет; а там, где неподвижное препятствие отражало ветер, водяная пыль обтягивала его каймой будто из короткой тонкой шерсти. Да, можно было действительно видеть разрывы в ветре и, просовываясь в них, добраться до открытого люка! Бакстон, не дожидаясь помощи, решил попробовать и стал перебираться от укрытия к укрытию, как скалолаз с уступа на уступ. И, как скалолаз, ни разу не подумал вернуться. Через минуту-другую он был у цели, стоял согнувшись под защитой комингса и вздрагивал от каждого пролетавшего низом заряда брызг, словно тот бил его прямо по нервам.