В опасности

*

Генри Тун рассказывал о том, как однажды обедал с даосами. Стемнело, а лампы не было; тогда старший священник вырезал из белой бумаги луну, приколол к стене, и она залила всю комнату светом. Это была настоящая луна: когда ты смотрел на нее, ты видел богиню Луны Хэн Э, сидящую в коричной роще, и рядом - ее белого зайца. А потом вся компания ступила на Луну, и он, Генри, тоже - чтобы выпить с дамой. Но на тех холодных горизонтах такая стужа, что долго не просидишь.

- Я расскажу кое-что почище, - неожиданно вмешался Ао Лин и разразился необыкновеннейшей историей, случившейся, по его словам, в деревенском трактире, где он работал. Два путника допоздна засиделись за ужином и вдруг увидели, что из стены высунулось лицо девушки и смеется над ними. Один из них вскочил, но лицо исчезло - опять голая стена. Это повторялось несколько раз. Он разозлился, вынул нож, подполз на четвереньках к стене и ждет. Наконец голова снова высунулась, и он со всей силы хватил по белой шее ножом. Голова упала и покатилась по полу, вся в крови.

- Крики! Вбегает хозяин. Тут нож. И окровавленная голова еще моргает. Но чудо! В стене - никакой дырки! Никаких следов! Никакого тела! Мужчин арестовали, а тело так и не нашли...

- Теперь моя говорить, все слушать! - раздался звучный, ясный голос.

*

Все люди повернулись туда, откуда бил луч электрического фонаря. Там они увидели капитана и по бокам от него мистера Сутера и мистера Уотчетта. Все трое шагнули к лампе. Мистер Сутер подавал знаки - показывал капитану на Генри Туна.

- Море сильно бушевать? Кушать нету? - начал капитан и, восприняв их молчание как знак согласия, перешел к наставлениям: - Я делать мое дело, вы делать ваше дело - хороший бог! Корабль приходить порт! Люди сильно работать, получать "камшоу"!

"Камшоу" означает "премия". И перед просветлевшим внутренним взором каждого заплясали по деревянной конторке серебряные доллары.

Капитан, выдержав паузу, сунул руку в карман и перешел ко второму доводу.

- Ваша хотеть бунтовать? Моя иметь пистолет. Ваша помнить - моя стрелять эта штука! - Он выхватил из кармана револьвер. - Моя не хотеть ваша шалить!

Он снова сделал паузу, чтобы второй аргумент как следует усвоили: это было необходимо для перехода к третьей части. И загрохотал:

- Моя крепко знать, тут есть один плохой человек! Человек не моряк, человек пират! Очень плохой человек! Очень плохой бог!

Он круто повернулся и навел пистолет на Ао Лина.

- Мистер Уотчетт, арестуйте этого человека.

Дик живо бросился к Ао Лину - излишне живо, поскольку не привык производить аресты, - и чуть не подмял под себя китайца. Все лица повернулись к ним - удивленные луны, - а мистер Сутер возбужденно повторял: "Но... но..."

Дик поймал одну руку, стал возиться с наручниками, уронил их. Перепуганный Ао Лин заслонил другой рукой лицо. Дик, удивляясь пружинистой силе пойманной руки, подумал, что китаец хочет его ударить, и заехал ему кулаком в щеку. Рука китайца ослабла, стала мягкой, как девичья; Ао Лин повалился навзничь, и Дик надел на него, лежачего, наручники.

- Я давно знаю об этом человеке, мистер Сутер, - обратился к механику капитан. - Он нанялся к нам в Гонконге с фальшивыми документами. Мне телеграфировали из гонконгской полиции, просили арестовать его. По их словам, это известный бандит.

- Вы давно об этом знали, сэр?

- Да, но собирался арестовать его по приходе в порт. А тут вы пришли и сообщили, что затевается бунт: я счел момент подходящим. Теперь вы сами видите, кто тут зачинщик: он разглагольствовал перед ними не закрывая рта. Теперь я думаю, хлопот с ними не будет, и ваш Командор Генри тоже притихнет.

Он повернулся к китайцам.

- Этот человек - очень плохой человек! Вы видали, что я делать с плохой человек: я его ловить и запирать. Вы хорошие люди, вы не бояться. Делайте ваше дело, слушайте приказы, живо-живо - хороший бог! Приходить порт, получать большой "камшоу" - каждый получать два доллара!

Большинство слушателей заулыбались. Их мало заботил Ао Лин: они хотели справедливости для себя. И она ожидала их: справедливостью был "камшоу". Два доллара за катаклизм - вполне справедливо.

Но у капитана Эдвардеса совесть была неспокойна. Он чувствовал, что повел себя по отношению к китайцам не совсем порядочно. И все же, если мистер Сутер прав, ход этот - безусловно своевременный. Что до неуклюжей жестокости молодого Уотчетта, капитану было очень за нее стыдно.

Ао Лин был теперь в наручниках, но все еще без сознания. Ждать, когда он очнется, не стоило: слишком некрасивый финал. И Дик, краснея от острого стыда за то, что без нужды применил силу, нагнулся и поднял его.

Его поразила вялость обмякшего тела, гладкость кожи - и он почувствовал еще больший стыд. Ао Лин, безвольно повисший на его руках, был почти так же легок, как Сюки.

С помощью мистера Сутера он отнес его в лазарет (сейчас это была самая подходящая камера) и уложил на койку нежнее, чем подобало полицейскому, и запер.

Воскресенье

Глава XII

Должно быть, капитан Эдвардес хорошо разбирался в "богах" - или же посмотрел на барометр. Так или иначе, барометр уже поднимался, когда он арестовывал Ао Лина, и продолжал подниматься всю ночь. А на рассвете ветер заметно ослаб. В девять утра стало ясно, что шторм выпустил их из своей пасти; выплюнул наконец. Это не значит, что он кончился: по-прежнему яростный, он продолжал свой путь, но уже не тащил с собой "Архимеда". "Архимед" остался сзади.

Теперь был просто свежий ветер, погода для яхтсменов. Судно лежало носом к северо-востоку, а ветер менялся от юго-западного до западного - дул почти прямо в корму.

Все знают, что на паруснике качка меньше, чем на моторном судне. Ветер держит паруса, стабилизирует судно, что бы ни затевали волны. Но если вдруг штиль, а море еще бурное - закачает так, что застучишь зубами. Нечто похожее происходило сейчас. Пока бушевал ураган, обшивка борта работала как парус: волны не могли вытворять с судном все что им заблагорассудится. Но теперь стабилизирующая сила ветра ослабла, и ничто не сдерживало движения "Архимеда": он плясал, как взбесившаяся пробка, его качало так, как не качало ни разу с начала бури. Все, что было на борту неразломанного, разломалось сейчас. Немногие уцелевшие спасательные шлюпки сорвались с кильблоков и со сломанными спинами кувыркались на своих талях. Стол в салоне, привинченный к полу, поломал ноги. Вокруг стоял немузыкальный лязг - словно били омерзительные колокола. Оттяжки оборвались, и если на свободном конце оставался кусок предмета, они хлопали как бич. Разгром на "Архимеде" превосходил все, что было прежде.