Хорошие люди

— Какой-то ты неправильный еврей, Саш.

— О, боже, — он свалился на подушку, закрыв лицо руками, пытаясь подавить смех.

Не вышло. Теперь и Геллер глупо хихикал и никак не мог остановиться. Настала Настина очередь требовать объяснений. Она изо всех сил потянула Сашу за руки, заставляя открыть лицо.

— Ну правда, скажи. Как так? Я думала вас всех… того самого.

— Обрезают? — фыркнул Саша сквозь смех.

— Ага.

— Значит ты со мной только ради обрезания переспала? Я оскорблен в лучших чувствах. Что за девчонки пошли? Ну ладно за цветы раньше давали и пару коктейлей. Но из любопытства — кошмар какой. Куда мир катится? — сокрушался он, продолжая посмеиваться, — Ты, конечно, прости, что не оправдал надежд. Надо было заранее уточнять, идет ли обрезание в комплекте.

— Дурак.

Настя закрыла ему рот поцелуем. Саша запустил пальцы в ее волосы, расслабился. Кажется, он все сделал правильно.

— Все-таки — почему? — снова спросила Сокол.

Геллер застонал.

— Скажи, скажи-и-и, — ныла она, тыкая его пальцем под ребра.

— Прекрати, — хохотал Саша, — Это не честно. Ладно, скажу. Мама не разрешила.

Настя оставила в покое его щекотные места, села, убрала волосы с лица. Она была одно сплошное любопытство. Геллеру льстил этот интерес.

— Почему не разрешила? Я думала у иудеев так принято.

Саша закатил глаза.

— Насть, я такой же иудей, как ты монашка.

Сокол попыталась оскорбиться его насмешкой, но, прикрытая одними волосами, слишком счастливая после секса, она уж точно не тянула на невесту Христа. Поэтому картинно надулась, разочарованно простонала.

— Ну вот. А мне как раз не хватало в коллекцию иудея и буддиста.

— Сочувствую твоему горю, — хохотнул Геллер, — в следующий раз повезет.

— Обязательно, — мстительно огрызнулась Сокол.

Она снова попыталась надуться, но любопытство было сильнее, и Настя спросила:

— Серьезно, Саш. Ты же говорил, что еврей.

— Я говорил, что фамилия еврейская, — поправил он, — Отец у меня чистокровный, а мама русская.

— Наверно со стороны отца все возмущались? Расскажи.

— Тебе интересно? Серьезно?

— Очень.

Геллер удивился, но виду не подал. Никогда он еще не рассказывал о родителях в такой интимной обстановке. С Настей вообще все было странновато. И пожалуй, Саше это нравилось. Он набрал воздуха в грудь, чтобы кратко изложить историю семьи.

— Папины родители были резко против его отношений с мамой. Не скажу, что они очень религиозны, но пунктик имелся. Хотели еврейскую девочку себе в невестки. Отец пытался настаивать на своем, пока учился и зависел от них. Но не вышло. В итоге, он после института распределился на Север, забрал маму с собой. Они поженились прямо перед отъездом. Меня родили в Норильске. Папа вроде заикнулся, мол традиция и надо бы договориться с врачами, но мама заявила, что это варварство, категорически запретила. Так что вот такой я неправильный еврей. Да и еврей только наполовину. Разочарована?

Настя отрицательно покачала головой. Она слушала его, открыв рот, почти не моргала.

— Ты книги писать не пробовал? Так интересно рассказываешь.

Геллер рассмеялся.

— Я же в журнале работаю. Бывает, пописываю кое-что и сейчас. Пожалуй, реже, чем хотелось бы. Волокиты бумажной много.

— Ох, да, — закивала Настя, — Я забываю все время. Ты ведь большой начальник.

— Просто сам себе хозяин, — скромно поправил Саша.

Он отвел волосы назад, чтобы полюбоваться голыми плечами, ласково погладил ее по лицу. Настя потерлась щекой о его ладонь. Самое время было продолжить ласки, но Геллер отложил это на потом. Его тоже душило любопытство. Он не мог не спросить.

— Расскажешь, что случилось?

Настя тут же потупилась. От веселья не осталось и следа, она отстранилась. Саша придвинулся ближе, не позволяя ей закрыться.

— Насть, — позвал он.

Она вздохнула, прижалась к нему, заговорила:

— Если не скажу, ты будешь считать меня стервой или шлюхой. А если скажу, то…

— То что?

— Это все очень некрасиво по отношению к тебе. И вообще…

— Сомневаюсь.

— Не надо меня оправдывать.

— Может, тогда уже скажешь?

Сокол запрокинула голову, смело посмотрела на него. Словно честная ведьма на палача перед казнью.

— Я собиралась провести этот вечер с… со своим другом. Но в итоге, мы расстались.

— Из-за чего?

Геллер понятия не имел, зачем спросил ее об этом. Вполне удовлетворил сам факт. Но еще и порадовал, хотя Насте было плохо. Во всяком случае до того, как он пришел. Саше было немного стыдно за свою дебильную радость, поэтому он попытался разговорить ее. Возможно, высказав все, станет легче.

— Он не поздравил меня. Даже не позвонил. Я днем у родителей была, все время телефон рядом держала. Потом сама начала звонить. Он скидывал. Через минуту пришла смс: заболел, плохо себя чувствует. Ни поздравлений, ни извинений. Видимо, нашлась компания получше.

— Думаешь, наврал? — уточнил Саша.

— Уверена. Не в первый раз. Так все надоело. Мы ведь уже расходились, я сто раз его прощала. Но хватит. Устала.

Геллер сглотнул, и Настя тут же среагировала на его молчаливое оцепенение.

— Саш, ты прости меня. Выходит, я тобой утешилась, а это не так. Вернее так, но…

Теряясь от чувств, которые бушевали в ней, Настя стала целовать его, гладить. Она словно смягчала ласками жестокие слова, свои неправильные мотивации. Ей хотелось, чтобы Саша был тем единственным, замечательным и родным. Но она так глубоко увязла в отношениях, где не было ничего, кроме боли обид и редких мгновений счастья, за которые ей потом было стыдно.

А Геллер был такой понятный, такой светлый. И чего уж греха таить — красивый, жутко сексуальный. Он притягивал ее, как магнит. Иногда Настя желала, чтобы Саша накричал на нее, запретил приходить на работу или целовать его. Но он молчал. Подставлял щеки ее губам, обнимал в ответ. Сокол млела, когда он громко выдыхал, заведенный ею. Словно бальзам ее истерзанной душе. Она ненавидела себя потом за эти игры, но и отпускать Сашку не желала. Он был ее сладким лекарством. Одной из немногих радостей.

И разве могла она просто принять цветы, напоить его чаем с морковным тортом и отпустить домой? — Нет. Бог, провидение, случай — кто-то послал Геллера к ней в тот самый момент, когда она разваливалась на куски, ненавидя всех и себя. Только Саша мог помочь ей. Только с ним она могла спастись. Только ему могла довериться, отдаться.

— Зачем ты приехал? — бормотала Настя, все сильнее увлекаясь поцелуями, — Я ведь не железная… просто девчонка. Сам виноват.

— Сам, — подтвердил он, — Хотел тебя… видеть. Просто хотел. Насть…

— Ммм, — протянула она, водя губами по его шее, — Нельзя быть таким хорошим.

— Я могу быть плохим.

Геллер одним движением подмял ее под себя, а потом перевернул на живот. Сокол глухо засмеялась, но тут же подавилась стоном. Сашины ладони прошлись по ее спине снизу вверх. Настя задрожала, почувствовав, как его язык скользит вдоль позвоночника. Она понятия не имела, что спина может быть так чувствительна. А потом он подул на влажную дорожку, и мурашки разбежались по коже.

— Ты не можешь быть плохим, — заскулила Сокол, — Ты лучше всех.

— Черт, Насть!

Саша дернул ее вверх, прижимая спиной к свое груди. Она повернула голову, встречая его горячие требовательные губы. Поцелуй искрил желанием. Настю начало трясти от необходимости снова почувствовать его внутри. Геллер был примерно в том же настроении, но продолжал ласкать ее губы своими. Ему хотелось снова услышать ее просьбу, довести до мучительно сладкого безумия.

"Давай же, девочка. Попроси меня"- желал Саша мысленно, продолжая оттягивать момент.

Это промедление вышло боком. Навязчивый звук ключа в замке ворвался в празднично интимную сказку, разрушил прелюдию, запретил кульминацию.

— Блин, — Настя первая вернулась в сознание.

Она вскочила с кровати, как ошпаренная.