Извне

Танк сильно ударил меня в грудь и стал подминать гусеницами. Хорошо, что в последний миг мне удалось сделать тело достаточно прочным, чтобы гусеницы не могли его повредить.

Я лежал, вдавленный в мягкую землю. Надо мной в голубом небе летали какие-то животные, наверно, это птицы. «Вот тебе и на! Голограмма называется. Надеюсь, что танк не пострадал, а то это расценят, как нарушение четвертого пункта ограничений. Может оно и к лучшему. По земным меркам травма чудовищная, и должна приводить к амнезии, временной, а то и постоянной потере памяти. Я не помню, кто я, как меня зовут и как я сюда попал». Шум моторов стих.

– Я же ему орал! – послышалась русская речь.

– Дурень, ничего не было слышно из-за шума мотора.

– Я и руками махал, как ветряная мельница.

Я закрыл глаза. От запаха луговых трав нещадно щекотало в носу. Только бы не чихнуть.

– Штатский, блин. Как он сюда попал? Все подходы блокированы. Что будем делать?

– Доложим по рации, пусть забирают труп. От одежды почти ничего не осталось и от него самого, наверно, тоже. Сань, глянь, он шевельнулся. Или мне показалось?

– Не показалось, дышит он, видишь, грудь вздымается.

– Не может быть, чертовщина какая-то. Только сознание потерял.

– В себя приходит. Похоже, отделался легким испугом.

– Поднимите меня, – сказал я голосом умирающего.

Ребята поставили меня на ноги, и я тут же упал. Нужно было имитировать тяжелораненого. Они снова поставили меня на ноги.

– Что случилось? – еле слышно пробормотал я.

– Тебя танк переехал.

– Откуда он здесь взялся?

– Откуда ты здесь взялся?

– Не помню.

– А как тебя зовут помнишь?

Я широко распахнул глаза и молча переводил бессмысленный взгляд с одного на другого. Это были молодые крепкие парни, видимо, солдаты.

– Сотрясение мозга. Вызывай вертолет. Доставят его в медсанчасть. Там решат, что с ним делать.

Медсанчасть представляла собой медицинское учреждение, где, должно быть, лечат солдат. Думаю, у персонала большой опыт по части травм, поэтому я имитировал амнезию с особой тщательностью, – кто я не знаю, где нахожусь, не понимаю, прошу отвезти меня домой, но где дом представления не имею.

– Как же он уцелел? – спросил один из врачей.

– Думаю, зацепило внешним ободом за одежду, поволокло, танк сразу остановили, иначе бы его намотало на гусеницу. У него ни одного серьезного ранения, только царапины.

Не надо объяснять, почему я не заживлял царапины.

– Что со мной было?

– Не помните?

– Нет. Наверно, я куда-то шел. Потом … потом я лежал на земле, два солдата меня подняли. Смотрю, кругом танки стоял. Что со мной случилось?

– У вас черепно-мозговая травма, вызвавшая временную потерю памяти. Мы вас доставим во Владивосток в краевой госпиталь. Там вас подлечат. Память вернется.

– Доктор, а я не сошел с ума?

– Конечно, нет. Успокойтесь. Это просто потеря памяти в результате травмы головного мозга.

В госпитале меня окружили завидным вниманием. Врачи были предельно вежливы, медсестры быстро прибегали на мой вызов. Я только потом узнал, оказывается, они боялись, вдруг я заявлю, что меня переехал танк и потребую компенсировать моральный ущерб, чтобы обеспечить себя на весь остаток жизни.

Я был в полной изоляции от реальной земной жизни. Но не все было так уж мрачно. Я сблизился с молоденькой медсестрой. Звали ее Светлана. Сначала она строила мне глазки и делала всякие намеки. Во время ее дежурства после отбоя мы подолгу болтали о всяких пустяках, я рассказывал ей пикантные истории, которые придумывал на ходу, беря сюжеты из литературы. Присмотревшись к ней, я решил, что она вполне подходящий объект для получения данных по физиологии человека.

Ночью мы стали уединяться в перевязочной. Обнимались, целовались, снимали друг с друга одежду. Я умело имитировал страсть и легко доводил ее до исступления. Она стонала и сжимала зубами мое плечо, чтобы не закричать. Нарушений можно было не опасаться, – детородные функции были у меня блокированы. Я ждал, когда она затихнет, потеряв сознание от нахлынувших эмоций, укладывал ее на перевязочный стол и приступал к делу. Доставал оборудование из потайного контейнера, встроенного в мое тело, проводил анализы, запускал зонды и заносил данные во встроенную память. Оставалось описать психику и интеллект и закрыть первый пункт задания.

Со связью у меня проблем не было. При госпитале был садик, где мы гуляли. В садике был пруд, – мое спасение. Для связи я пользуюсь нейтринными потоками. Связь надежная, если приемо-передатчиком служит водная среда, и лучше всего для этого подходил пруд. Хотя управлять нейтрино на земле не умеют, нужно было соблюдать особую осторожность. Если застукают, то это нарушение второго пункта ограничений и считай полный завал. Я с виду просто подолгу сидел у пруда, якобы любуясь водной гладью. Для страдающего амнезией такое созерцание считалось терапией, и меня никто не беспокоил. Всю накопленную информацию я из встроенной памяти по связи передавал на корабль.

Со вторым пунктом задания было сложнее. Я перечитал почти все книги в местной библиотеке. Скажу общее впечатление. За исключением стихов, которые меня мало интересовали, литература здесь живет недолго, книги появляются как вспышки молнии и потом пылятся на полках. Долго живущие произведения мне не попадались. Спросите: почему литературные произведения недолго живут? Потому что они слабо отражают жизнь, по сути, являются некой разновидностью фантастики с вымышленными героями и придуманными событиями. Мне такие произведения мало что давали для отчета. Хорош бы я был, если бы составил отчет по фантастической литературе. Можно получить некоторые сведения, наблюдая трехмерные проекции из четырехмерного пространства, но такие сведения будут обрывочные. Социум необходимо изучать методом погружения. Надо вырываться из этой богадельни. Нужна легенда, но ничего стоящего в голову не приходило. Помог случай.

Я познакомился с очень обаятельным и общительным человеком. Он был старше биологического возраста моего тела. Звали его Никанор Тихонович. У него, как у меня, были какие-то нарушения мозговой деятельности. Он познакомил меня с древними сказаниями, пережившими тысячелетия. Он утверждал, что это наиболее достоверные источники. Не верить умудренному жизненным опытом пожилому человеку у меня не было никаких оснований. Только правдивая информация живет в памяти человечества такой длинный срок. Он сказал мне, что сказания сначала передавались из уст в уста и только позже записывались. Значит они даже более древние, чем литературные источники, что повышало их ценность.

Забросив все, я прочитал много древних сказаний, старался осмыслить прочитанное, и постепенно у меня складывалась четкая картина. В сказаниях речь идет о могущественной древней цивилизации, пришедшей в упадок по неизвестной причине. Там были созданы великолепные инструменты широкого профиля, управляемые вербально. Золотая рыбка, лампа Алладина, «по щучьему веленью», базы знаний «сума дай ума» и «свет мой, зеркальце, скажи». Существовали разработки более специализированные, например, ковер-самолет, скатерть-самобранка, сапоги-скороходы. Есть упоминания, что иногда устройства управлялись жестами, например, у Василисы Премудрой универсальный агрегат был вмонтирован в рукава ее платья. Сырьем служили объедки с обеденного стола. Стоило ей махнуть рукой, и ее мысль превращалась в материальный объект, причем с самыми причудливыми свойствами. Например, возникало озеро с плывущими по нему лебедями. Трудно себе представить, какого уровня должна достичь цивилизация, чтобы создавать миниатюрные инструменты такой мощности.

На земле эти технологии давно забыты. На смену им пришли примитивные компьютеры, интернет, простенькие устройства телесвязи. Никанор Тихонович сказал мне, что, возможно, где-то в глубинке сохранились люди, владеющие достижениями той древней цивилизации, но они держат свои знания в секрете, опасаясь, что лишатся всего, как только об этом узнают власти.