Страница 23 из 26
Сократ тоже изучал Гомера, но не использовал письмо в своей методике обучения. Потенциальных учеников он находил в гимнасиях или на рынке – и втягивал в беседу. Это не всегда удавалось, потому что философ был, скажем прямо, довольно уродлив: небольшого роста, пузатый, курносый, толстогубый, с большими выпученными глазами, огромным нависающим лбом, большой лысиной. Кроме того, он всегда ходил в потрепанных одеждах, редко посещал общественные бани, не умащивал кожу и волосы маслом, почти не пользовался духами. Порой он забывал даже обуваться в сандалии[241]. Но, несмотря на неприглядный облик, он имел немало последователей среди аристократической молодежи города – потому что только он предлагал им новое мышление, в котором можно было подвергать сомнению все, даже Гомера.
Известно, что Сократ поднимал много вопросов, касавшихся Гомера и драматургов, использовавших гомеровские сюжеты. Что Гомер знал о гонках колесниц или войне?[242] Самому Сократу довелось сражаться пешим в знаменитой греческой фаланге[243]. Участвовал ли Гомер когда-нибудь в боях? Строил ли колесницу? Пахал ли поле? Гомера было принято цитировать по любым поводам, как будто он лучше всех разбирался во всем на свете, а Сократ сомневался в этом: некоторые строки Илиады и Одиссеи не имели смысла, другие казались противоречивыми.
Возражения Сократа против письменности заходили глубже сомнений в знаниях и авторитете Гомера. Как-то раз он сидел с одним из своих частых собеседников, Федром, в тени платана близ Афин, в тех местах, откуда некогда бог ветра Борей похитил юную красавицу. Федр принес с собой свиток с записью речи Лисия, одного из самых известных афинских риторов, и по просьбе Сократа читал ее вслух[244]. Сократ то и дело перебивал его, задавал вопросы и постепенно свел беседу к теме письменности. В Афинах стало очень модно писать[245]; особенно эта страсть овладела самыми честолюбивыми гражданами и политиками. Но нужна ли письменность?
Сократ был категорически против – и для объяснения своей позиции обратился к происхождению письма. Для греков оно было связано с Египтом, с более древней, нежели греческая, культурой, обладающей красивой и недоступной для освоения системой записи. Нам эта система знакома как раз под ее греческим названием – иероглифы. Буквальный перевод этого слова – «священное письмо», и название должно было говорить о таинственной, религиозной, мистической сути письма, трудного для расшифровки, но способного открыть свое потаенное значение посвященным. Поэтому неудивительно, что Сократ пересказал Федру египетскую легенду о происхождении письма, согласно которой бог принес письменность египетскому фараону и расхваливал преимущества новой технологии, которая чудесным образом будет превращать мимолетные слова в вечные[246]. Письменность должна была улучшить память и вести к знанию и мудрости. Но правитель Египта отклонил предложение, так как понял: все получится наоборот. Люди перестанут запоминать, полагаясь на новое умение, и постепенно разучатся думать[247].
Характерно, что Сократ на этом не остановился. Чтобы убедить слушателей, что последствия распространения письменности еще хуже, чем представлял их египетский фараон, он выдвинул ряд доводов. Письмо – лишь немая тень речи, способ удерживать слова без их звука, их дыхания, их души. Это лишь механическая выдумка, техническое новшество, которое влечет за собой огромные неудобства. Письму нельзя задать вопросы, вытекающие из его содержания; слова можно, против воли автора, изъять из контекста, в котором они прозвучали, что повлечет за собой недоразумение; а если слова переживут того, кто их произносил, то он никак не сможет опровергнуть возможные ложные истолкования[248].
Сократ был самым рьяным противником письменности из всех великих учителей, отказывавшихся писать. Это неприятие показывало, какую великую силу письменность обрела в культуре. У Сократа имелось больше всего возможностей точно выяснить это: он принадлежал к одной из самых просвещенных групп населения всей своей эпохи. Сделавшись ключом к языку, письменность стала быстро распространяться, меняя при этом способы коммуникации между людьми и даже способ их мышления. Ее триумфальное развитие как раз и вызывало реакцию противодействия, которую возглавили харизматические учителя, в частности Сократ.
Запрет письма, установленный Сократом, не позволил его ученикам прямо в тюрьме зафиксировать последние слова наставника, расстающегося с жизнью прямо на их глазах. Такой план имелся только у одного из них – у Платона. Он не присутствовал рядом с Сократом в его последние часы. Не мог перенести мысли о том, что Сократ должен умереть в тюрьме? Или предчувствовал, что учитель откажется принять столь заботливо составленный для него план бегства? Нам этот ученик сообщил только, что был тогда болен[249].
Как бы там ни было, Платон разработал собственный план. Несмотря на все возражения наставника против письма, он старался сохранить наследие мудреца именно путем письменного слова. Он не записывал слова Сократа как монологи. Это слишком походило бы на предательство. Он следовал методу учителя, дававшего ответы на вопросы, и оформлял все свои записи в виде диалогов. Сократ обвинял письменные тексты в том, что они не отвечают на вопросы, – и Платон изо всех сил старался придать своим текстам стиль взаимных уступок, присущий реальному разговору. Сократ обвинял письменность в том, что она вырывает слова из первоначального контекста, – и Платон старался отражать обстановку каждой беседы и изменения во взаимоотношениях собеседников, словно намеревался показать читателям все происходившее, как на сцене. Платон создавал драму идей[250].
Живых воспоминаний о Сократе не сохранилось, но платоновские письменные диалоги запечатлели его образ со всеми недостатками, странными манерами и обаянием. Практически все, что нам известно о Сократе, – его способность спаивать сотрапезников до потери сознания, его вечно неприглядный облик, любовь, которую он внушал своим ученикам, – дошло до нас через диалоги Платона. Правда, диалоги Сократа записывал и еще один автор, Ксенофонт, но его труды пользуются гораздо меньшей известностью. Сократ, которого мы знаем, – Сократ Платона, Сократ, запечатленный в письменном слове.
Через четыреста лет после Сократа явился еще один учитель – теперь уже на Ближнем Востоке. К счастью для себя, Он хорошо знал древнееврейскую Библию. Сорок дней Он постился в пустыне, после чего Ему явился дух зла, пытавшийся соблазнить Его. «Скажи, чтобы камни сии сделались хлебами, – подсказывал Сатана. – Если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: “Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя…”»[251].
Иисус был голоден, Его тело и разум ослабли, но в тот час острой необходимости Он сумел обратиться к Священному Писанию и процитировать строки, защитившие Его от слов искушения, которые дьявол нашептывал Ему на ухо. Из Его памяти не выпали наставления: «не хлебом одним будет жить человек» и «не искушай Господа Бога твоего». Как ни старался повелитель зла, ему пришлось бежать от Священного Писания, которое противопоставил ему Иисус. К счастью, Бог посредством книжника Ездры составил священный текст, оружие, против которого беспомощны силы зла – по крайней мере, пока; очень кстати и Иисус научился читать эти тексты[252].
241
Платон. Пир.
242
Платон. Ион.
243
Платон. Пир.
244
Платон. Федр.
245
Там же.
246
Там же.
247
Там же.
248
Там же.
249
Платон. Федон.
250
Puchner M. The Drama of Ideas: Platonic Provocations in Theater and Philosophy. N. Y.: Oxford University Press, 2010.
251
Мф. 4: 3–6.
252
Мф. 4: 1–11.