Страница 17 из 26
В эпизоде, где народ преклонил колени перед текстом, Ездра открыл истинное значение своего возвращения в Иерусалим. Он хотел гораздо большего, нежели от имени персидского царя взять в свои руки важный опорный пункт империи или восстановить некий город. Ездра стремился к Иерусалиму и храму, потому что желал изменить обычай поклонения иудеев Богу. В изгнании Писание оставалось лишь артефактом. Только в Иерусалиме оно могло вновь стать святыней, соответствующей по значению храму.
Древнееврейские писания давным-давно стали фундаментальным текстом, вернее, совокупностью текстов, определяющей отличие группы людей от их соседей, вобравшей в себя ее коллективный опыт, содержавшей впечатляющую многовековую историю о начале всего сущего и накопившей для поддержания самой себя значительные ресурсы, в том числе школы, писцов и книжников. Но в тот момент, в руках Ездры, фундаментальный текст обрел еще одно свойство: он был провозглашен священным и стал самостоятельным объектом поклонения.
Своим чтением Ездра положил начало конфликту между книжниками и священниками: ведь именно священникам изначально принадлежали все права на проведение ритуала. Ездра тоже был священником, но он изменил свою религию, поскольку писец и книжник вовсе не обязан был им быть[171]. Публичное чтение Писания Ездрой вылилось в переворот, угрожавший положению самого могущественного класса иудейского общества.
Конфликт между священниками и книжниками разворачивался на протяжении следующих двух столетий, когда иудеи имели возможность жить в Иерусалиме и обладать все большей автономией, особенно в те времена, когда интересы Персидской империи были обращены в какие-то иные края. Усиление Иерусалима шло на пользу священникам и их святыне, самому охраняемому месту в городе, – храму[172]. Храм сохранял свое значение, но Ездра, сделав священным текст, создал конкурирующую силу.
Повествования о Ездре были созданы порознь и, как многие части древнееврейской Библии, содержат несколько текстовых слоев, написанных в разное время. Книжники, жившие во времена относительного спокойствия, последовавшие за эпохой Ездры, переработали эти сказания о материальном и духовном восстановлении Иерусалима в последовательные повествования, вошедшие в два различных, хотя и взаимосвязанных сюжета, которые дошли до наших дней как Книги Ездры и Неемии (моя реконструкция возвращения Ездры основана именно на этих книгах и данных исторической науки).
Покуда иудеям разрешалось жить в Иерусалиме, власть в городе распределялась между губернатором, священниками и книжниками, которые совместно управляли населением, со временем начавшим определять себя как этническая группа под названием «евреи». Но этот период относительного спокойствия был непродолжительным, и Иерусалим оказался под властью Александра Македонского, а затем его наследников, погрязших в междоусобицах.
Позднее Иерусалим привлек к себе внимание набиравшей силы Римской империи. В 70 г. римские легионы захватили Иерусалим и вновь разрушили с таким трудом и тщанием восстановленный храм. С прекращением храмового служения почти утратили силу соблюдавшиеся многими поколениями правила, регламентирующие отношение к высшим святыням, – те, на которых покоились привилегии левитов.
Эту ситуацию разрядило решение Ездры о превращении перемещаемого письменного текста Писания в средство поклонения Богу. Идея, родившаяся из опыта вавилонского изгнания, отлично пригодилась в условиях нового рассеяния. После повторного разрушения храма евреи стали совершать богослужения в синагогах, и службы эти отправляли не священники, а раввины – книжники, способные читать и объяснять Писание[173].
В наши дни многим хорошо знаком образ раввина, который со свитком в руке читает прихожанам священный текст. Но эту общепринятую практику еще нужно было изобрести, что и сделал книжник Ездра, вернувшись в Иерусалим. Чтение Ездрой Писания создало иудаизм в известной нам форме. Как раз в то время, когда евреи формировали свою этническую идентичность, обособляясь от остального населения страны, они превращались в людей книги – или людей свитка, если учесть форму, в какой существовало Писание, представленное Ездрой.
Благодаря превращению древнееврейской Библии из основополагающего текста в Священное Писание и из текста, привязанного к определенной территории, в текст, сохраняющий свою функциональность в изгнании, этот текст выжил, тогда как «Эпос о Гильгамеше» канул в безвестность. Иудейская Библия выжила, потому что не зависела ни от страны, ни от царей, ни от империй; без всего этого она могла не только существовать, но и обретать почитателей, которые разносили ее повсюду, куда их заносило.
Обретенный механизм выживания привел также к тому, что Остин Генри Лейард, раскапывая Ниневию, смотрел на город глазами читателя Библии, а не «Эпоса о Гильгамеше». Ниневия получила в иудейской Библии крайне неодобрительную оценку, как и Ашшурбанипал, которого в древнеримских источниках частенько путали с легендарным Сарданапалом и характеризовали как бездарного, слабого правителя. В борьбе двух фундаментальных текстов иудейская Библия на сегодня бесспорно побеждает. Лишь после расшифровки клинописи человечество ознакомилось и с иной историей Ниневии, и с героическими деяниями Ашшурбанипала.
Задним числом чтение древнееврейских текстов Ездрой представилось настолько важным событием, что книжнику приписали в заслугу не только сохранение, исправление и истолкование канонических писаний, но даже их написание[174]. Основная линия этих сюжетов была определенно верна: Ездра при содействии других книжников, имевшихся в числе изгнанников, сформировал идею сакрального текста[175]. Другие комментаторы, тоже из числа книжников, больше интересовались техническими аспектами трудов Ездры. Они приписали ему введение новой, модернизированной системы письменности, в которой древнееврейские буквы сменились более простыми квадратными, заимствованными из арамейского языка и используемыми до наших дней[176]. Ездру даже считают переводчиком древнееврейского писания, все более непонятного для рядовых иудеев, на арамейский, общий язык Ближнего Востока.
Один из древнейших манускриптов Торы (между 1155 и 1225 гг.), записанный квадратным шрифтом, созданным под влиянием традиций вавилонских писцов. Рукопись была пропущена при каталогизации и заново открыта лишь в 2013 г.
По мере роста своей славы Ездра обзавелся и небольшой, но шумной группой хулителей. Некоторые иудейские книжники обвиняли Ездру в том, что он привнес в сакральный текст ошибки и необоснованные правки[177]. Эти обвинения подхватили более поздние христианские и мусульманские авторы, приписывавшие Ездре вообще все неточности, которые видели в древнееврейской Библии. Почему явление Иисуса или Мухаммеда не было предсказано с должной скрупулезностью? Конечно же потому, что Ездра допустил ошибки при переписывании древних текстов или даже намеренно внес в текст искажения, служившие каким-то его интересам[178]. В этих обвинениях имелось зерно истины. И Ездра, и более поздние комментаторы, редактировавшие эту часть Библии, создавали Писание, которое должно было служить определенной цели: связывать воедино общину вернувшихся изгнанников. Все действия были рассчитаны на то, чтобы сделать из текста ядро культуры. И цель была достигнута: благодаря непрерывному использованию древнееврейская Библия смогла и сплотить изгнанников, и сохраниться сама.
171
Whitters M. F. Baruch as Ezra in 2 Baruch // Journal of Biblical Literature. Vol. 132. № 3 (2013): 569–584, 582; Himmelfarb M. A Kingdom of Priests: Ancestry and Merit in Ancient Judaism. Philadelphia: University of Pe
172
Неем. 13.
173
Himmelfarb, Kingdom of Priests. P. 171.
174
Whittingham M. Ezra as the Corrupter of the Torah? Re-Assessing Ibn Hazm’s Role in the Long History of an Idea // Intellectual History of the Islamicate World. Vol. 1 (2013). P. 253–271.
175
Езд. 4: 10.
176
Whittingham, Ezra as the Corrupter. P. 260; Gevaryahu, Ezra the Scribe. P. 92.
177
Whittingham, Ezra as the Corrupter. P. 261.
178
Ibid. P. 264.