Татуировщик из Освенцима

В этом путешествии много остановок – одни на несколько минут, другие на несколько часов, всегда за пределами города или деревни. Изредка Лале удается прочитать название станции, мимо которой они проносятся: Острава, город, который, как он знает, находится вблизи границы между Чехословакией и Польшей, затем Пщина, и это подтверждает, что они в Польше. Вопрос, на который нет ответа: где они остановятся? Бо́льшую часть времени Лале предается воспоминаниям о жизни в Братиславе: его работа, его квартира, его друзья и в особенности его подруги.

Состав снова останавливается. Кругом кромешная тьма; облака полностью закрыли луну и звезды. Предвещает ли эта тьма их будущее? Вещи таковы, каковы они есть. То, что я вижу, чувствую, обоняю в данный момент. Он видит лишь подобных себе – молодых людей, едущих в неизвестность. Он слышит урчание пустых животов и хрип пересохших гортаней. Он чует вонь мочи и фекалий, как и запах давно не мытых тел. Пленники используют себе во благо даже то, что их не выпускают из вагона поспать и им не надо отвоевывать себе кусочек дерна. Уже не одна голова прислонилась к Лале.

Из задних вагонов, постепенно усиливаясь, доносится громкий шум. Терпение людей лопнуло, и они делают попытку вырваться. Соседи Лале просыпаются от грохота тел, бросающихся на деревянные стены вагона, и от шума опрокинувшегося туалетного ведра. Вскоре все вагоны раскачиваются, атакуемые изнутри.

– Помоги нам или уйди с дороги! – кричит Лале крупный мужчина, бросаясь на стенку.

– Не трать понапрасну силы, – отвечает Лале. – Если бы эти стены можно было проломить, то неужели корова не сумела бы этого сделать?

Сердито повернувшись к нему, несколько мужчин прекращают свои попытки.

Они обдумывают его замечание. Поезд мчится вперед. Может быть, ответственные лица решили, что движение остановит беспорядки. Люди в вагонах успокаиваются. Лале закрывает глаза.

Лале вернулся в дом родителей в Кромпахи в Словакии, когда узнал, что евреев из маленьких городков собирают и отправляют работать на немцев. Он знал, что евреям больше не разрешали оставаться на своих рабочих местах и на их предприятия был наложен арест. Почти четыре недели он помогал по дому, ремонтировал мебель вместе с отцом и братом, мастерил новые кровати для маленьких племянников, выросших из колыбелей. Его сестра была швеей и единственная из всей семьи имела заработок. Ей приходилось тайком уходить на работу до рассвета и возвращаться затемно. Ее начальник был готов рисковать ради лучшего работника.

Однажды вечером она вернулась домой с плакатом, который ее хозяина попросили вывесить в витрине мастерской. Там было изложено требование, чтобы каждая еврейская семья предоставила отпрыска старше восемнадцати лет для работы на германское правительство. Разговоры вполголоса, слухи о происходящем в других городах наконец достигли Кромпахи. Казалось, словацкое правительство продолжало идти на уступки Гитлеру, давая ему все, что он хотел. Плакат жирным шрифтом предупреждал о том, что если семья имеет такого отпрыска и не сдаст его, то вся семья будет отправлена в концентрационный лагерь. Макс, старший брат Лале, сразу же сказал, что поедет он, но Лале не хотел даже слышать об этом. У Макса жена и двое маленьких детей, он нужен дома.

Лале написал в администрацию Кромпахи и предложил, чтобы его отправили на работы. Чиновники, с которыми он имел дело, были его приятелями: они вместе ходили в школу и знали семьи друг друга. Лале было велено поехать в Прагу, заявить о своем прибытии властям и ждать дальнейших распоряжений.

Через два дня состав для перевозки скота снова останавливается. На этот раз снаружи большая суматоха. Лают собаки, выкрикиваются команды на немецком, отодвигаются засовы, двери вагонов с лязгом отодвигаются.

– Выходите из вагонов, оставьте свои вещи! – кричат солдаты. – Скорей, скорей, поторопитесь! Оставьте вещи на земле!

Поскольку Лале был в глубине вагона, он выходит одним из последних. Подойдя к двери, он видит тело убитого в потасовке мужчины. На миг прикрыв глаза, Лале в короткой молитве поминает погибшего. Потом спрыгивает из вагона, унося на себе зловоние, пропитавшее одежду, кожу, каждую клеточку его существа. Приземлившись на согнутые колени, он упирается руками в гравий и несколько мгновений стоит согнувшись. Задыхаясь. Чувствуя ужасную усталость и сильную жажду. Медленно поднявшись, он оглядывается по сторонам и видит сотни испуганных мужчин, пытающихся осмыслить происходящее перед их глазами. Собаки вцепляются в тех, кто мешкает. Многие люди спотыкаются, мышцы отказываются работать после нескольких дней вынужденной неподвижности. У тех, кто не желает расставаться со своими вещами или просто не понимает команд, силком выхватывают чемоданы, связки книг, жалкие пожитки. Людей бьют прикладом винтовки или кулаком. Лале рассматривает немцев в военной форме. Черные, угрожающего вида. Двойной зигзаг молнии на воротнике френча подсказывает Лале, с кем он имеет дело. СС. В других обстоятельствах он оценил бы пошив, качество ткани, точность кроя.

Он ставит свой саквояж на землю. Как они узнают, что этот – мой? С дрожью он понимает, что вряд ли снова увидит саквояж или его содержимое. Он прикасается рукой к сердцу, к деньгам, спрятанным в кармане пиджака. Подняв глаза к небу, вдыхает свежий прохладный воздух, напоминая себе, что его, по крайней мере, выпустили из вагона.

Звучит выстрел, и Лале вздрагивает. Перед ним, направив оружие в небо, стоит офицер СС.

– Шевелись!

Лале оглядывается на опустевший поезд. Одежда разлетается во все стороны, книги шелестят страницами. Подъезжают несколько грузовиков, и из них выпрыгивают мальчишки. Они хватают оставленные пожитки и швыряют их в кузов. На Лале наваливается тяжесть. Прости, мама, они забрали твои книги.

Люди устало плетутся к маячащим впереди грязно-розовым кирпичным зданиям с большими окнами. У входа растут распускающиеся по весне деревья. Проходя через открытые металлические ворота, Лале поднимает голову и видит выкованные из металла слова на немецком.

ARBEIT MACHT FREI.

Труд освобождает.

Он не знает, где находится или какой работой будет заниматься, но мысль о том, что она его освободит, представляется ему неудачной шуткой.

СС, винтовки, собаки, отобранные вещи – он не мог себе такого вообразить.

– Где мы находимся?

Лале поворачивается и видит рядом с собой Арона.

– Я бы сказал: у последней черты. – (Лицо Арона вытягивается.) – Просто делай, что говорят, и будешь в порядке.

Лале понимает, что это звучит весьма неубедительно. Он бегло улыбается парню, и тот улыбается в ответ. Лале мысленно велит себе следовать собственному совету. Делай, что говорят. И всегда наблюдай.

Загнанных за ограждение мужчин выстраивают в шеренги. Во главе шеренги Лале за небольшим столом сидит заключенный с изможденным лицом. На нем куртка и штаны в сине-белую вертикальную полоску, с зеленым треугольником на груди. За ним стоит офицер СС с винтовкой на изготовку.

Собираются тучи. В отдалении гремит гром. Люди ждут.

К группе подходит старший офицер в сопровождении солдат. У него квадратная челюсть, тонкие губы и глаза под густыми черными бровями. Форма офицера скромнее по сравнению с формой тех, кто сопровождает его, однако поведение выдает в нем начальника.

– Добро пожаловать в Освенцим!

Лале, не веря своим ушам, слышит эти слова, слетающие с почти неподвижных губ. Его оторвали от семьи, перевозили, как животное, и теперь он в окружении вооруженных до зубов эсэсовцев, а ему говорят: добро пожаловать! Добро пожаловать!

– Я – комендант Рудольф Хёсс. Я – начальник здесь, в Освенциме. На воротах, через которые вы только что прошли, начертано: «Труд освобождает». Это ваш первый и единственный урок. Усердно работайте. Делайте то, что вам велят, и станете свободными. В случае неповиновения будут плохие последствия. Здесь вас зарегистрируют, а потом отправят в ваш новый дом – Освенцим-два Биркенау.