Bella Mafia

София вылезла из постели, разделась и подошла к зеркалу, чтобы хорошенько разглядеть, не осталось ли следов… Ее тело было прекрасно и безупречно, кожа чиста и шелковиста, талия по-девичьи тонка. Ничто не указывало на то, что она уже мать. Она стояла перед треснувшим зеркалом, проводя рукой по животу и бедрам, и неожиданно упала на колени и стала шептать молитву. Никогда в жизни из ее сердца не исходила такая жаркая молитва, даже тогда, когда она так хотела, чтобы Майкл к ней вернулся. Она молилась о том, чтобы никто не предал ее, перебирая в руке четки как одержимая.

Молитвы не спасли ее от кошмарного сновидения. Ей казалось, что она слышит плач своего сына, видит его лицо, маленькие ручки, которые тянутся к ней. София проснулась в холодном поту. Она заплакала, укоряя себя и одновременно убеждая в том, что наступит день, когда она расскажет Константино о своем сыне, о Майкле.

Наутро она сожгла свой дневник. Фотографии сына у нее не было, и она не сомневалась, что в Палермо никто не знал ни о ее беременности, ни о романе с Майклом.

София пересчитала свои сбережения и, вместо того чтобы приняться за работу, отправилась в город. Потратив полдня и исходив с десяток магазинов, она купила два платья, недорогих, но приличных – как раз то, что нужно. Она должна выглядеть невинной, скромной и в то же время благородной девушкой. Никогда прежде София не ощущала себя настолько уверенной в себе. Явившись в отель, она заявила хозяину, что не намерена больше убирать номера и согласна только стоять за стойкой. Так она сможет заработать на жизнь, но ей больше не хочется, чтобы Константино Лучано целовал ее огрубевшие руки.

София стала частой гостьей на вилле «Ривера». Грациелла нашла в ней приятную собеседницу и с нетерпением ждала каждого ее приезда. София рассказала ей о том, как они с матерью уехали из Палермо из-за ее болезни, как ей приходилось работать в монастыре и деревенской гостинице. Она была очень осторожна и старалась не приукрашивать свое прошлое, потому что это легко было проверить при желании. Она не утаила даже того, что одно время работала в кафе в Палермо.

Каждый раз все происходило по заведенному обычаю: после чая ее и стеснительного Константино оставляли одних на веранде. Иногда он начинал заикаться от волнения и краснел. Сначала он не очень понравился Софии – ее смущал его чуть крючковатый нос, – но затем она к нему привыкла и сочла вполне привлекательным. Его мягкость и трогательная наивность импонировали ей. В то же время в Константино чувствовалась твердость характера, которую она высоко ценила в мужчинах. Они подолгу гуляли по саду, взявшись за руки. Софию не покидало ощущение, что за ними постоянно наблюдают. Константино ни разу не попытался поцеловать ее, довольствуясь тем, что пальцы их рук были тесно сплетены. В конце концов София сама обняла его и подставила губы для поцелуя.

Она не ожидала, что это ей так понравится. Константино казался не менее пораженным, чем она сама, и привлек ее к себе.

– Я люблю тебя, София. Я люблю твой голос, твою походку, твой запах, твои волосы, люблю… Я хочу, чтобы ты стала моей женой. – Он с такой силой сжал ее в объятиях, что у нее перехватило дыхание.

Когда он отпустил ее, у него было такое взволнованное лицо, что она невольно рассмеялась, запрокинув голову. В этот момент их видел Роберто Лучано, который подъезжал к дому на машине. Его никто не ждал, он хотел сделать семье приятный сюрприз.

Поцеловав жену, он первым делом спросил, кто эта девушка. Грациелла заранее продумала, как скажет мужу о Софии, как заставит его свыкнуться с мыслью о невестке, которую не он сам, а Константино приведет в дом, но теперь смешалась и покраснела, как ее стеснительный сын.

– Ты помнишь девушку, которую Альфредо привез в дом?

– Альфредо привозил много девушек, я не помню всех. Что они делают там в саду?

– Константино ухаживает за ней. Если ты перестанешь кричать, я все объясню.

– Ухаживает? Здесь? И ты это позволяешь?

– Конечно позволяю. Он пригласил ее к нам. Мальчик влюбился.

Даже после стольких лет брака Роберто мог смутить ее своим хмурым взглядом. Грациелла не сразу нарушила воцарившееся молчание.

– Она сирота, ей всего семнадцать лет. У нее никого нет, даже родственников…

– Пусть убирается из моего дома. Я не люблю, когда тут чужие люди. Попроси ее уехать по-хорошему.

– Этот дом и мой тоже. Я не стану этого делать. Она милая девочка, и он ее любит.

Роберто бросился на веранду и крикнул, чтобы Константино шел домой. Альфредо, который возился с мотоциклом, вздрогнул от неожиданности, услышав голос отца. У него сжалось сердце от страха. Так было всегда, с самого детства: даже если он ни в чем не провинился, его охватывал ужас от такого отцовского тона.

София видела, как Константино побледнел, заслышав голос отца, и напрягся.

– Отец, он вернулся…

Он нервно поправил узел галстука, хотя тот был в полном порядке, и пригладил волосы. Печально улыбнувшись Софии, он предложил ей вернуться, но при этом не взял ее за руку. София сделала это сама и до самого дома не отпускала его похолодевшие от волнения пальцы.

Грациелла ждала их на веранде. Даже она казалась встревоженной и, укладывая в пучок на затылке выбившуюся оттуда прядь волос, сказала, что отец просил их подождать его в гостиной. Она знаком попросила Софию задержаться, а Константино вошел в дом.

– Он сегодня в дурном расположении духа. Может быть, тебе лучше познакомиться с ним в другой раз? Ты не против?

София кивнула и собралась вернуться в сад, когда на веранду вышел Константино и позвал ее:

– София…

Он продемонстрировал невероятную решительность: взял ее за руку и повел в дом.

– Мама, София будет моей женой, и нечего ее прятать от отца, даже если он не в духе…

Мальчики сидели рядышком на низкой софе. Грациелла налила в бокал шерри, а Константино придвинул Софии стул и ласково коснулся ее щеки, когда она усаживалась. Грациелла никому не предложила выпить, и не успела она заткнуть пробкой хрустальный графин, как в гостиную вошел Роберто Лучано.

Напряжение достигло наивысшей точки, атмосфера накалилась до предела. Дон подошел к жене, взял из ее рук бокал и сделал глоток абсолютно молча. Он медленно обвел взглядом присутствующих и в последнюю очередь посмотрел на Софию.

– Отец, это София Висконти, – сказал Константино.

Дон едва заметно кивнул и продолжал смотреть на нее.

– Я слышал, что вы окончательно поправились, – вымолвил он наконец.

София кивнула в ответ и опустила глаза. Крючковатый нос, острые скулы, густая седая шевелюра и массивная широкоплечая фигура внушали ей ужас. София заметила, что и на остальных он производил такое же впечатление. Лучано излучал взрывоопасную энергию и холодное высокомерие. Рука Константино на спинке ее стула дрожала.

– Позвольте мне, синьорина Висконти, приказать шоферу отвезти вас домой. Я проделал долгий путь сегодня, очень устал и хотел бы отдохнуть.

Лучано не выказывал ни единого признака усталости. Он сделал знак сыну проводить Софию, и Константино беспрекословно повиновался. Они шли к двери, а дон тем временем наливал себе еще шерри.

– Не задерживайся, Константино, – бросил он им вслед, и София увидела, как ужас промелькнул в глазах ее будущего супруга. Она приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать его.

Константино поспешно сунул ей в руку обтянутую кожей коробочку, в которой оказалась нитка жемчуга с крохотной алмазной застежкой. Но у Софии не было возможности как следует поблагодарить Константино. Он распахнул перед ней входную дверь и сказал, что машину сейчас подадут. В его голосе и жестах сквозило желание извиниться за отца, однако в сердце клокотала ярость. Константино, как и отец, хотел, чтобы она сейчас уехала, но по другой причине. Грубость отца вывела его из себя.

– Не делай глупостей, Константино, – сказала София на прощание.

С нервной улыбкой на лице он вернулся в гостиную. Как только за ним закрылась дверь, София услышала звон разбитого бокала и низкий голос дона Роберто, переходящий на крик. Она не могла дольше оставаться на крыльце, потому что шофер, подавший машину, посигналил ей.