Песня мертвых птиц

На этом месте директор снова перебил офицера.

– Учитывая факты, офицер, Эрих Бэль написал свое предсмертное письмо пальцем, так как ручки в этой комнате я не обнаружил. Может быть, ее обнаружили вы? – внимательно посмотрел на своего собеседника мужчина, в чей храм зашли в грязной обуви, нарушая шаткий покой этих стен.

Улыбка вновь появилась на лице офицера.

– Ручка может быть где угодно. В комоде. В кармане брюк. Под кроватью…

– Если обнаружите ручку, тогда я не стану строить из себя Шерлока Холмса, но на самые очевидные вещи, офицер, я привык обращать внимание. Это называется логическим умозаключением. Многим психиатрам и думать не надо, чтобы заключить, что если есть письмо, значит, должна быть и ручка, которой это письмо написано. На языке психиатров это прозвучало бы следующим образом – у любого пациента, страдающего душевным расстройством, всегда есть причина этого самого расстройства. И моя главная задача – выяснить эту причину, а не выглядеть в ваших глазах выскочкой или, как вы сказали, Шерлоком Холмсом, офицер. Это – профессиональное.

– Понятно. – Такое заявление немного сбило с толку каменного человека.

– Я не обнаружил в этой комнате ручку, – уверенно продолжал директор. – А если она внезапно окажется в кармане пациента, то я готов принять ваши доводы, офицер. Даже несмотря на невыносимый запах дешевых сигарет в этой комнате. Действительно, прийти и накурить мог кто угодно перед самоубийством Эриха Бэля.

– Где труп? – задал самый логический вопрос, какой только мог прозвучать в этот момент, старший офицер.

– Он в палате номер девять. На первом этаже, – ответил доктор Стенли, и все присутствующие незамедлительно покинули палату в поисках ручки.

Но ручки в карманах молодого светловолосого мужчины не обнаружили.

– Вы хорошо осмотрели комнату, предположив, что ручки в ней нет? – офицер обратился к директору.

– Там нечего смотреть. Комната маленькая. На кровати – нет, когда открывал комод, то и в нем не было ни карандаша, ни ручки, только станок для бритья, книга «Приют грез», несколько мужских журналов и очки. Под кроватью ручки тоже нет, я посмотрел.

– Я вас услышал. Благодарю за сотрудничество. Можете вернуться к своим делам. Мы с напарником еще раз осмотрим комнату, а затем наведаемся к вам.

– Как скажете.

И директор с доктором Стенли удалились от двух своих гостей.

– Теперь понятно, почему вы вели себя немного странно в этой палате… Кстати, спасибо, что…

– Доктор Стенли, – вдруг неожиданно остановился директор и заглянул ему в глаза. – Зачем вы ходили к Эриху Бэлю в палату?

– Я не знаю зачем, директор. Честно, не могу сказать. Просто это все случилось так спонтанно, что я просто не мог поверить в происходящее. Ведь последнее самоубийство в этой клинике, если мне не изменяет память, произошло пять лет назад. Верно? Разве вы не зашли бы из самого обыкновенного любопытства в комнату самоубийцы?

– Из любопытства – нет, а чтобы удостовериться, покончил ли он жизнь самоубийством или ему кто-то в этом помог – да. Но я вам верю. Попадая в подобную ситуацию, трудно понять, как поступить правильно.

– Это точно, – охотно согласился старик.

– Ладно, Стенли, возвращайтесь к своим делам. Напишите им подробный отчет, прикрепите историю болезни и подготовьте два заявления, а после принесите мне на подпись. Вы свободны.

И директор оставил своего заместителя у его кабинета, а сам направился навстречу двум своим старым и верным подругам – тишине и сигаре.

Доктор Стенли зашел к директору спустя двадцать минут. Шторы в его кабинете были плотно закрыты, там царила полутьма.

Сигара, как всегда, тлела в пепельнице. Директор внимательно изучал историю болезни Эриха Бэля.

Здесь, в этой обители тишины, директор не думал, нет! Он просто сидел, наслаждаясь сигарой и полумраком.

В редкие мгновения, проводимые в этой часовне замершего времени, директор довольствовался обыкновенным дымом, отсутствием забот и окружающей суеты. Он смаковал секунды одиночества, запивая его полусладкой тишиной, и ему было жаль тратить эти драгоценные секунды на размышления.

Нет, он не думал. Это было единственное место на свете, где директор не строил своих умозаключений, не делал выводов, его не заботило совершенно ничего. Он просто слушал самую прекрасную на свете песню – щебетание мертвых птиц.

Он слушал, как в пустоте бьется его сердце. Он сам становился пустотой…

– Вы много думаете, директор, – ни с того ни с сего сказал доктор Стенли, вспомнив, как много времени директор проводит наедине с собой.

– Я не думаю. И вам не советую, – быстро ответил человек в белом халате, занимавший самую высокую должность в этой лечебнице.

«Как можно не думать?» – удивился про себя трусливый старик, который никогда в жизни не слышал, как в пустой коробке бьется его собственное сердце.

В этот момент в дверь без стука вошли «желанные гости».

– Ручку в комнате мы не нашли. Но нашли два лезвия, лежавших около самого станка, и на одном из них была засохшая капля крови.

– Ну и что? Порезался, когда брился, – прокомментировал доктор Стенли. Директор молча смотрел на стоявших у двери полицейских.

– Да, мы тоже так подумали, – сказал старший офицер. – Но решили после этого осмотреть тело умершего и обнаружили…

– Попытку суицида. Глубокие порезы на руках, верно?

– Именно, директор, – ответил строгим голосом офицер. – Так что ваши догадки не могут сопротивляться фактам.

– Вы абсолютно правы, офицер, – сказал директор и принялся за сигару.

Широкоплечий мужчина в форме, который всегда прекрасно понимал, смеются над ним в разговоре или нет, подозрительно посмотрел на своего собеседника. На фигуру, сидевшую за столом.

– Я уловил вашу насмешку, – ледяным, угрожающим голосом заявил полицейский.

– Никакой насмешки нет, – спокойно ответил директор. – Вы правы. Все факты указывают на самоубийство. Я забираю свои догадки назад и не хочу, чтобы они фигурировали в этом, как я понимаю, уже закрытом деле.

– Почему-то я вам не верю. Что-то вы все равно держите при себе, какую-то мысль вы от меня утаили. Что это за мысль? И почему в этой комнате так темно? Откройте шторы!

– Не нужно открывать шторы, – немного оживившись, сказал директор. – Мне так комфортно. Я ничего не утаил от вас, офицер. Вы действительно правы, факты – вещь неоспоримая. И я, как человек, анализирующий мир, а не строящий на его счет иллюзии, заявляю вам, что вы правы. Нет никаких причин сомневаться в том, что это – самоубийство.

Первое. Закрытое окно – это, несомненно, работа ветра. Окна достаточно легко открываются и закрываются, их без труда мог закрыть даже самый небольшой порыв ветра. Второе. Ручка! Да, безусловно, свою предсмертную записку Эрих Бэль мог написать еще вчера, а, может быть, даже позавчера, выбросив потом ручку в мусорную корзину или просто взяв ее у кого-то на время, а затем вернув хозяину. Три. Дым! Дешевый табак в этой больнице используют девяносто процентов курильщиков, и к Эриху Бэлю мог запросто зайти кто угодно и накурить в его комнате. Но тогда возникает вопрос – зачем курить перед человеком, который не переносит сигаретного дыма и смело заявляет об этом? Может быть, кто-то курил против его воли, но за это статьи нет.

Итак, офицер, три совпадения и один только факт – человек, лежащий на холодном бетоне в луже собственной крови, который написал предсмертную записку. Причина самоубийства – его болезнь, из-за которой он и занимал койку в моей больнице.

В чем тут вы могли уловить насмешку?

– Ни в чем, директор. Показалось. Вы – человек умный, а с умными людьми приходится всегда общаться осторожно. Вы меня понимаете.

«Благодарю за комплимент», – сказал бы на это с широкой улыбкой доктор Стенли, расцветший, как вишня в саду, но директор лишь перевел глаза на стол и замолчал.